Для Эдди :3
Стеснительно посвящать текст, но в то же время хочется, потому что думала о тебе в момент написания. Если прочитаешь, мне будет приятно. Спасибо за твои работы, которые читаю вот уже год, они помогают, правда помогают. Заставляют над чем-то задуматься, что-то осознать, да и просто окунуться в создаваемые тобой миры, забывая о проблемах в реальности.
Спасибо

Фандом: EXO
Персонажи: Чунмён, Сехун, Лу Хань.
Рейтинг: PG
Жанры: АУ, фантастика, ангст.


Скачать бесплатно Ludovico Einaudi - Time Lapse ("In a Time Lapse" 2013) на Muzebra.com.


Скачать бесплатно 타블로 (Tablo) - 집 (Home) feat. Lee Sora на Muzebra.com.

Минус восемь часов.
Чунмён думает, что вытатуированные на его лбу километры боли – это на самом деле километры одиночества. В их веке люди встречаются, подбирая нужные цифры и почти не глядя в глаза. Выбирать одинаковое количество или разное для равновесия – личное дело каждого. У Чунмёна на лбу 600 тысяч километров страданий, и никто с ним не флиртует, словно боясь заразиться.
В левом углу его однокомнатной квартиры лежит куча ненужных вещей, доставшихся от предков, в правом – столько же книг, а посередине кровать. Вещи по углам и картины на стенах мешают встроенным роботам, но Чунмён не торопится ничего выкидывать, а уборку проводит сам, отключив все машины.
Сильнее, чем свою работу в департаменте, Чунмён ненавидит эти самые цифры на лбу, которые ежедневно после умывания с особым остервенением трёт махровым полотенцем, а иногда, в порыве, скребёт ногтями. Если царапины становятся заметными, к нему будто бы просто в гости начинает заходить сосед Бён Бэкхён с грустными, как сама серость, глазами и оптимальным для счастливой жизни числом на счётчике – такой вот парадокс. У Бэкхёна неплохая квартира, любимая девушка, здоровые родители. Чунмён его не ненавидит, но и дружить не может: часто видеть и не завидовать приятелю – трудно, ещё труднее принять и смириться. Поэтому Чунмён зачитывается литературой об уродстве в виде цифр, когда-то созданном руками человека с благими намерениями, как и всё самое ужасное в истории. В основном, от подобных Чунмёну избавляются, чтобы человек не мучился, потому что такие младенцы рождаются очень редко и все с хроническими заболеваниями. Чунмён же здоров, единственный его недостаток – число на счётчике, снова парадокс. Чунмён запутался. За двадцать лет жизни 630 тысяч, с которыми он родился, уменьшились только до округлённых шестисот.

В пятницу после работы Чунмён решает заехать в любимый бар – с дизайном под стилистику двадцатого века, высокими барными стульями и персоналом, а не стандартную хай-тек коробку с роботом, принимающим заказы. Машина всегда точно рассчитывает, сколько нужно посетителю, по его весу, состоянию здоровья и прочим глупостям, в то время как бармен всегда может прочесть по глазам (счётчику?), что человеку будет мало даже половины всех запасов.
Увидев знакомого, Лу Хань улыбается краешками губ. Чунмён разглядывает на его лбу 260 тысяч километров и, присаживаясь к стойке, молча отодвигает ладонью каштановую чёлку, хотя это и не требуется: тёмные выпуклые цифры всё равно заметны, будто обведены фосфором. Просто у приятелей повелось так демонстрировать своё настроение. Лу пожимает плечами и наливает Чунмёну виски с колой в пропорции один к одному. Разговаривать и даже просто смотреть по сторонам последнему не хочется, потому что люди видят не его, а цифры. Чунмён всё чаще подумывает выжечь их кислотой.

Комендантский час давно отменён, но в одиннадцать вечера на улице всё равно почти никого нет, особенно в их спальном районе – только серость под ногами и на стенах со слабо виднеющимися сквозь свежую краску граффити. Чунмён выходит из бара и замирает у переулка рядом с закрашенным изображением Лондона – своим любимым. Медленно проводит ладонью по шершавой поверхности и почти без сил опускается на асфальт, утыкаясь взглядом в красноватое пятно, ещё вчера бывшее рисунком знаменитого даблдекера. Почти полгода как-то хранилось, а тут вдруг.
Он привык, что всё самое любимое им – исчезает, поэтому не плачет, но судорожный вздох всё равно вырывается.
Поднявшись с колен, Чунмён смотрит по сторонам и замечает худенького паренька в переулке: на нём тёмная толстовка, маска на пол-лица, а в руке баллончик с краской. Чунмён замирает от понимания – паренёк рисует граффити на заборе, в самом деле, это же противозаконно. Где-то неподалёку начинает выть сирена, мальчик оборачивается и видит Чунмёна. Секунда, когда они смотрят друг другу в глаза, а потом нарушитель убирает руку с баллончиком в карман и бежит, бежит что есть сил, уносит ноги, гремя рюкзаком за спиной.
- Эй! – окрикивает его Чунмён, забывая обо всех нормах поведения на улице в ночное время. – Подожди!
Парень не оглядывается.

Чунмён поджидает его на том же месте почти каждый день, но бомбер не возвращается, наверняка испуганный случившимся. Не дождавшись в очередной раз, Чунмён заходит в бар и приветствует улыбчивого Лу Ханя, протирающего бокалы.
- Я так удивился тебе, даже взглянул на календарь – убедиться, что сегодня вторник, - говорит бармен, когда Чунмён садится на стул.
- Говорят, что в Австралии разрешено носить повязки, - невпопад отвечает младший, устало потирая висок. – В Лондоне тоже, и ещё американские учёные нашли способ изменить ген, чтобы цифры были на руке. Представляешь? И только наше правительство до сих пор поддерживает эту программу.
- Длинные рукава в жару были бы самой большой проблемой, - с улыбкой замечает Лу, но по глазам видно, что он задумался.

Входная дверь открывается и закрывается, впуская высокого паренька лет пятнадцати с зелёной шапкой, надвинутой на глаза.
- Вам придётся покинуть бар, - говорит Лу Хань. – По закону несовершеннолетние не могут…
- Я хотел воды.
- Простите, но тут находиться нельзя.
Чунмён смотрит во все глаза и узнаёт тёмно-синюю толстовку, повисшую на худых плечах. Парень выходит, но на этот раз Чунмён не даёт ему исчезнуть, догнав как раз у выкрашенной стены:
- Я не доносчик, если хочешь знать.
У парня в глазах недоверие, а под шапкой не видно цифр, что вышло бы ему боком, заметь кто-то из охраняющих порядок.
- Что вам нужно?
Чунмён оглядывается по сторонам и взглядом просит пойти за ним в переулок – подальше от лишних глаз. Парень немного медлит, но всё же идёт следом.
- Это ты нарисовал Лондон? – Чунмён указывает рукой в сторону забора.
- Ну… да. А что?
- Как тебя зовут?
Парень снова настороженно хмурится.
- Поверь мне, пожалуйста, - просит Чунмён.
- Сехун. О Сехун.
- А я Ким Чунмён. Если ты нарисуешь точно такую же картину в моей квартире, я хорошо заплачу. Тебе нужны деньги?
- Нужны, - кивает Сехун, решаясь. – Всем нужны.

Он приходит в четверг вечером и сразу начинает рисовать, отказавшись от ужина. Чунмён на всякий случай застилает пол плёнкой, потому что так делали в прошлом, когда не было столь совершенных очистителей, да и вообще роботов, следящих за порядком в доме. Сехун старается, постоянно кусает губы и придирчиво рассматривает готовые куски, отходя к противоположной стене. Особенно тщательно прорисовывает автобус – такой, какие и ходили в Лондоне, и по просьбе Чунмёна изображает шагающих по тротуару парней, один из которых высокий худой блондин в синей толстовке, а второй чуть пониже и с вишнёвыми волосами. Чунмён поражается тому, как им обоим идут цвета волос, потом очень долго рассматривает уложенные набок чёлки, обнажающие светлые лбы. На рисунке пальцы парней едва-едва не соприкасаются, кажется, что ещё секунда – и они возьмутся за руки.

- Я не решался спросить про твоё число, - говорит Сехун, сев на пол и прислонившись спиной к кровати, чтобы отдохнуть. – Никогда не видел, ну…
Чунмён давно привык к таким вопросам:
- Понимаю. Такой вот дефект или аномалия.
- И ты правда столько страдаешь? – тихо спрашивает младший.
- За двадцать один год тридцать тысяч. Наверное, придётся жить вечно, чтобы обнулить, - усмехается Чунмён, но глаза у него грустные.
- Тридцать – это очень много.
- А сколько у тебя?
Сехун поправляет шапку и напрягается, будто закрываясь от мира:
- Я не показываю. Ненавижу всё это. Мой отец – влиятельный человек, скоро он устроит так, что я смогу навсегда отсюда уехать.

Он заканчивает ещё до рассвета и уходит, взяв только половину денег, хотя Чунмён настаивает на всей сумме. Старший напоследок говорит, что Сехун может приходить в гости, если захочет.
Он будет ждать, но на самом деле особо не надеется.

Утром Чунмён решает повесить снятые со стены картины на противоположную и, становясь на табурет, оступается и падает. Потирая ушибленное колено, парень слышит звонок в дверь. На пороге взъерошенный, как воробей, Бэкхён. Он внимательно рассматривает живого и невредимого соседа и, выяснив, что всё в порядке, уходит с заметным облегчением во взгляде. Чунмён не хочет думать, что именно Бэкхён представил, когда услышал шум. Вместо этого он сказывается на работе больным, берёт оставленный Сехуном почти пустой баллончик и закрашивает лоб красной краской, глядя в единственное в квартире небольшое зеркало над раковиной.
Начальник Чунмёна закрывает глаза на странные замашки подчинённого, потому что испытывает к нему жалость. Когда тот говорит, что болен, начальник всегда верит, и Чунмён благодарен. Несколько дней он в своём мире со своим собственным Лондоном, носит на лбу знак свободы и не чувствует ничьей жалости.

В понедельник рабочий день кажется невыносимо долгим; роботы, улавливая датчиками состояние Чунмёна, постоянно приносят невкусный кофе и, тут же себе противореча, оповещают о новых неотложных делах. Чунмёну хочется сильно стукнуться о стол и разбить лоб, но это запрещено.
Домой он возвращается донельзя усталым, но всё равно долго ворочается в кровати под стук дождя и просит прийти Сандмена, напевая про себя первую строчку услышанной когда-то песни и стараясь не вспоминать о второй, где соблазнительное «don’t bring me back to life». Когда в дверь тихо стучат, Чунмён долго не может поверить, что это наяву. Но стук продолжается, и Чунмён садится в кровати, шаря босыми ногами по холодному полу в поисках тапочек.
На пороге промокший Сехун в своей зелёной шапке, а позади него мерно гудит и подтирает грязные следы маленький подъездный робот-уборщик. Чунмён открывает дверь шире, впуская ночного гостя.
У Сехуна очень худая спина с проступающими сквозь бледную кожу позвонками, когда он наклоняется, чтобы взять оставленную для него Чунмёном футболку. Сам старший украдкой наблюдает за парнем из кухни, где кипит чайник.
- У тебя всё очень необычное, - говорит Сехун минутой позже, разглядывая разноцветную кухонную утварь. – Где ты нашёл такое? Никогда не видел не белую посуду, разве что молочного оттенка.
Чунмён осторожно разливает кипяток по кружкам:
- От предков досталась, реликвия. Всё это не приспособлено для машин, и мыть надо только водой и мылом, потому что современные дезинфицирующие средства размывают рисунки. Знаешь, это о многом говорит. И осторожнее, горячо! Бери за ручку.
- Горячая, - удивлённо замечает Сехун, дотрагиваясь до кружки.
- Потому современное чаепитие так не согревает – всё дело в холодных руках, которые приятно греть. А нынешние кружки сплошь безопасные со своими терморегуляторами, показателями температуры, но холодные и бесполезные.
- У тебя тут здорово.
Чунмён делает неосторожный глоток, засмотревшись Сехуну в глаза. Приоткрывает рот, чтобы обожженному языку было не так больно, и вопрос сам срывается с его губ:
- Не снимешь шапку? Она же мокрая.
Сехун машет головой, опуская взгляд.
Чунмён, конечно же, его понимает, как никто другой, но ему почему-то очень страшно не знать.
Они засыпают обнявшись, и перед сном Чунмёну вновь становится страшно, только теперь от мыслей, что Сехун тоже его понимает. Под утро он чувствует, как младший осторожно касается пальцами цифр на его лбу, проводит по ним чувствительными подушечками чуть дрожащих пальцев. Чунмён открывает глаза и с немого согласия парня ловит губами его губы.
Сехун уходит до рассвета, чтобы не попасться охраняющим порядок, Чунмён провожает его взглядом, прикасаясь лбом к холодному стеклу. Он не знает, где его искать, да и не стал бы, если знал. Сехун не приходит всю неделю.

В пятницу Чунмён плохо себя чувствует и нарушает ритуал хождения в бар, а субботу Лу Хань неожиданно приходит сам, впервые. Кажется, совсем не удивляется столь странной обстановке в квартире знакомого, только присаживается на предложенный стул и смотрит на разукрашенную стену.
- Ты ведь знаешь того паренька, да? В зелёной шапке?
У Чунмёна холодеют пальцы, и он боится даже кивнуть.
- Его сегодня задержали за нарушения законов. Боже мой, ты видел его счётчик?
- Нет, нет, - торопливо отвечает младший, зажмуривая глаза, хотя хочется закрыть уши.
- Он приходил в бар всю неделю, а я позволял остаться и даже ночевать. Он мечтал уехать в Лондон, этот Сехун. Говорил, что его отец работает в департаменте и почти всё устроил.

Чунмён смотрит в окно до самого рассвета – если не прогоняющего серость, то хоть немного придающего ей оттенок. В каждом случайном прохожем ему мерещатся острые плечи и тонкие ноги.

На следующий день в баре неприлично много людей, активно что-то обсуждающих. Чунмён удивлённо замирает на пороге, пока не видит машущего ему Лу:
- Мы обычно собираемся по воскресеньям. Здесь все, - он обводит рукой помещение, полное самых разных людей, - все против политики департамента. Думаем что-то делать, пора уже.
Лу Хань снова ловит непонимающий взгляд Чунмёна:
- Это не только твоя война.

- Про Сехуна ничего не слышно? – осторожно спрашивает Чунмён, ёрзая на стуле, а костяшки его пальцев, обхватывающих бокал, заметно белеют.
После закрытия бара Лу выглядит почти что на свой возраст – усталость в уголках глаз и опущенные плечи:
- Вроде бы кто-то его видел, но не смог поговорить.
- Скажи мне цифры, я хочу знать.
Лу Хань прикусывает губу в нерешительности и чуть слышно выдыхает:
- Двести семь.
- Без нулей? – закрыв глаза, спрашивает Чунмён.
- Без.
- Это значит, что либо ему оставалось жить пару недель, либо…
- Либо его отец обо всём позаботился, и Сехун теперь потрясающе, необыкновенно счастлив в Лондоне, - заканчивает Лу.
- Необыкновенно счастлив, - шёпотом повторяет за ним Чунмён, не открывая глаз. – Он необыкновенно счастлив.

Кажется, если повторять это много-много раз, глядя на созданный на стене мир, нарисованный Сехун улыбнётся ему и возьмёт своего Чунмёна за руку.