Название: Между днем и ночью
Автор: eddiedelete
Пейринг: Донхэ/Хёкдже, Ынхёк/Донхэ
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, Ангст, AU, Романтика
Предупреждения: ООС
Размер: миди
Описание: Жонглируя двумя сердцами, смотри, как бы третьим не подкинули твое собственное.
Размещение: запрещено
Идея принадлежит Akuma-chanГлава 7 Глава 7
Стоило Донхэ переступить порог чужой квартиры, как его придавили спиной к двери, совершенно не заботясь о том, что в позвонки больно врезалась алюминиевая ручка. Холодные руки, задрав куртку, забрались под его футболку, скользя по не менее холодной коже, остуженной зимней вьюгой. Пальцы Ынхёка провокационно задевали соски, заставляя Фиши выдыхать пока еще едва слышными стонами. Донхэ поцеловал его, аналогично грубо отвечая на ласку, резко проталкивая свой язык в чужой рот. Безответно. Ынхёк внезапно отстранился, глядя на него трезвым взглядом. Таким проникновенным, что Донхэ стало немного неуютно, словно с него содрали кожу, обгрызли кости и теперь проглядывали в саму сущность.
- Когда человек в отчаяние, он совершает много ошибок. – Ынхёк провел ребром ладони вверх по шее Донхэ, зарываясь пальцами в рыжих волосах на затылке. У гонщика был сонный потрепанный вид, на щеке проглядывал след от подушки. Видеть Ынхёка таким было, по меньшей мере, непривычно. Чересчур по-домашнему. Назвать его милым не поворачивался язык, потому что милым был Хёкки, а уравнять братьев хоть в чем-то казалось неправильным. Так же как неправильно было сравнивать их между собой, но это тема уже и так достаточно размусолена Фиши, поэтому он перестал себя за это упрекать.
- Когда человек в отчаяние, ему все равно, - пожал плечами Донхэ, снимая с себя зимнюю куртку и кидая ее на вешалку. Ынхёк кривовато улыбнулся, но ничего не сказал, пропуская его на кухню, где заваривался зеленый чай. Фиши, не входя внутрь, прислонился к косяку двери, макушкой упираясь в дерево. Руки согревались под комнатной температурой, поэтому кончики пальцев немного покалывало, словно с них оттаивал лед. Ынхёк повернулся спиной к Донхэ, гремя посудой на столешнице кухонного гарнитура. На нем были надеты лишь домашние штаны, которые держались на бедрах на одном честном слове. Донхэ закрыл глаза, чтобы не искушать себя соблазнительным видом гонщика, но жутко хотелось секса, словно он несколько минут назад выкурил крэк и теперь его необыкновенно сильно вштырило, чувства обострились, возбуждение появилось из ниоткуда, на ровном месте. Хотя, на самом деле, Фиши знобило. Как в лихорадке. Хотелось просто согреться. А секс...почему бы и нет?
Запах травяного чая не успокаивал. Уютная квартира и ничем не примечательная тишина тоже. Все это до жути напоминало больничную палату отца, в которой Фиши просидел сегодня до полуночи – до того, как трусливо сбежать к Ынхёку. Когда сидишь неподвижно долгое время, начинают мерещиться странные вещи. А у Донхэ с этим всегда были проблемы – он до сих пор верил в привидений и различные мистические странности. Поэтому, наверное, держа в своей руке руку отца, ему показалось, что она шевельнулась. И хотя его отец фактически жив, этот внезапный жест вырубил в Донхэ всю адекватность, превращая в параноика и труса. Он быстро собрался и ушел, хотя намеревался просидеть до утра.
- У тебя голос дрожал, когда ты мне позвонил, - сказал Ынхёк вместо того, чтобы спросить напрямую «что случилось?»
- На улице холодно. Я замерз, поэтому и дрожал, - даже не пытаясь притвориться, что врет, ответил Донхэ. Когда Ынхёк повернулся к нему лицом, опираясь ладонями на столешницу, в глаза бросилась татуировка, которая стала намного отчетливее и ярче, чем раньше.
- Ты набил ее? По-настоящему? – удивился Фиши, задерживая на ней взгляд. – А если потом пожалеешь?
- Лучше сделать и жалеть, чем не сделать, но все равно жалеть. Последствия не меняются, зато смысл во втором случае теряется.
Донхэ подошел к Ынхёку вплотную, чтобы детально рассмотреть феникса. Никаких изменений в рисунке не было, только в цветах. Он хотел прикоснуться к ней, обвести, как делал обычно, но Ынхёк поймал его руку за запястье, крепко сжимая.
- Все еще больно. Она не карандашом вычерчена, если ты помнишь. – Ынхёк улыбнулся, но получилось не улыбкой, а ухмылкой. Донхэ отряхнул его руку и все равно провел пальцами по кончикам крыльев огненно-красной птицы, вырывая из уст гонщика шипение сквозь зубы. Кожа по краям татуировки была раздраженна. Фиши придавил Ынхёка к столешнице, целуя его в губы и забивая на собственные мысли, которые копошились многочисленными червями в его голове, завязываясь между собой узлами противоречия.
Такое притяжение не объяснялось. Просто мозг требовал бессознательного состояния, память - временной амнезии, а тело, чтобы согрели и утешили. Ынхёк, оторвавшись на секунду от губ Донхэ, сел на столешницу, тут же обхватывая его бедра ногами и притягивая к себе ближе. Подхватил пальцами футболку Фиши за края, поднимая ее и стягивая через голову и поднятые руки вверх. Затем присосался губами к изгибу шеи, вырисовывая дорожку поцелуев вверх, чтобы снова впиться в губы Донхэ.
В окно ударило крупной дробью – снова град. Фиши остановился, прекращая поцелуй, когда воздух в легких закончился. Или когда в голове более или менее прояснилось...
- Почему тебя лишили лицензии? – внезапно для Ынхёка и даже для самого себя поинтересовался Донхэ, словно минуту назад они говорили на эту тему. Фиши настолько запутался в себе, что не мог разобрать, чего хочет в данную минуту – секса, спать или просто поговорить. Гонщик вопросительно приподнял брови.
- Неожиданный вопрос, - усмехнулся он, спрыгивая со столешницы и отходя к плите, снимая с нее заварочный чайник.
- Ну, а все-таки? – Фиши сел за стол, наблюдая за тем, как Ынхёк готовит для него чай.
- У меня очень заботливый отец, - кисло улыбнувшись.
- Зачем он так сделал? - удивился Донхэ, не понимая, как можно лишить родного ребенка любимого дела. Интересно, а Хёкки по той же причине бросил танцы? Фиши быстро прогнал мысли о скейтере. Не сейчас.
- Наверное, хотел преподать мне урок или наказать за то, что я бросил университет еще на первом курсе. Я не знаю. – Ынхёк присел напротив Донхэ, протягивая ему большую кружку чая, в которой на поверхности плавали зеленые травинки. Напиток был очень горький и обжигал желудок, словно в кружку была залита кислота. Но Фиши с каким-то глупым упрямством продолжал делать глотки, чтобы просто чувствовать что-то еще, помимо ноющего сердца. До сих пор было стыдно перед отцом за бегство.
- Ты ненавидишь своего отца?
Гонщик слегка покачал головой, отвечая немного грустно и совсем не по-ынхёковски:
- Он очень консервативный. Его так воспитали, поэтому я не могу его за это упрекать. Но и делать что-то вопреки себе я не собираюсь. Иначе...какое-то самопожертвование ради прихотей отца. Хотя некоторые так и живут, - скривился Ынхёк, откидываясь на спинку кресла и потирая шею. Донхэ понял, что он сейчас говорит о Хёкдже. – Время три часа ночи. Ты пришел за чем-то конкретным или просто поговорить? – видимо, внезапные вопросы сегодня станут для них нормой. Донхэ завис на несколько секунд, потому что не знал, что сказать. Пришел...потому что из всех знакомых Ынхёк вспомнился первым.
- Ладно. Я спать. - Не услышав ответа, гонщик поднялся из-за стола и, не дожидаясь Донхэ, вышел из кухни.
Фиши все-таки допил противный чай, постоял некоторое время у окна, за которым град сменился на мокрый снег. На улице было непривычно светло. И небо странное – серое, словно его засыпали пеплом и залили водой, превращая в мутный сплошной раствор. Зато луна цветная, яркая. И этим очень похожа на солнце. Только вот в отличие от дневного светила ночное не согревало, а наоборот распространяло пустой холод. Выдохнув пар на стекло, Фиши нарисовал грустную рожицу и покинул кухню, выключая за собой свет.
Когда Донхэ пришел в спальню, Ынхёк еще не спал, распахнул свое одеяло, освобождая половину постели для него. Фиши стянул с себя джинсы и лег рядом, чувствуя, как тело обволакивает теплом чужого тела, теплом чужого дыхания и одеялом. Еще долго не мог уснуть, слыша размеренное сопение Ынхёка. Донхэ пугало то, что происходило с его сердцем, которое рядом с ним билось чаще и отказывалось что-либо объяснять мозгу.
...
Ынхёк разбудил Донхэ рано утром. Не специально, а нечаянно задевая плечом, когда выбирался из постели. Фиши повалялся минут двадцать в уютной кровати, надеясь на то, что снова придет сон, но напрасно – уже не спалось. Он поднялся, потянулся в позвоночнике, натягивая свои джинсы, которые были аккуратно повешены на изножье кровати.
На кухне было жарко. Ынхёк что-то готовил. Донхэ улыбнулся непонятно чему, подходя к гонщику и обнимая его со спины за талию. И снова в сердце что-то громко бабахнуло, пропуская удары через три. Так странно и непривычно, но очень тепло.
- Извините, что помешал… – Либо у Фиши слуховые галлюцинации, либо… Он резко повернулся, обнаружив у порога Хёкдже с коробкой в руках. Не показалось. Ынхёк выключил конфорку и, проходя мимо Донхэ, подошел к своему брату. События разворачивались непривычно быстро, словно кто-то подгонял время, крутя минутную и секундную стрелки со скоростью света.
- Про звонок слышал?
- У меня есть дубликат твоего ключа. Ты сам мне его дал, когда сюда переехал, - сухо изъяснился Хёкки, продолжая смотреть на Донхэ, который ежился под этим спокойным и в то же время обидчивым взглядом.
- Что это? – Ынхёк взял коробку из рук Хёкдже, ставя ее на стол.
- Мама передала. Сказала, что ты знаешь. Какие-то документы.
- Позавтракаешь с нами? – спросил Ынхёк. Немного не к месту улыбнулся, переводя взгляд со своего брата на Донхэ и обратно.
- Нет. Мне еще в школу, - с ироничным тоном в голосе отказался скейтер, пряча глаза за шапкой и накидывая на голову капюшон, стянул его за шнурки. – Я пойду… - а потом вдруг повернулся, снова посмотрев на Донхэ. – Врать-то зачем надо было? – с таким тяжелым упреком, что Фиши невольно вздрогнул, словно его подзарядили током.
Когда Хёкки ушел, Донхэ хотел было броситься за ним, хотя понятия не имел, что ему скажет. Попробует оправдаться? Извиниться за то, что соврал? Но его остановил Ынхёк, удерживая за руку.
- Глупо. Что бы ты сейчас ему не сказал, он не будет тебя слушать. Да и что ты скажешь? – ледяным тоном поинтересовался Ынхёк, распаковывая коробку и доставая оттуда документы. Потом забил на это дело, снова обращаясь к Фиши. Без упрека, без строгого осуждения. Лучше бы он сказал что-нибудь обидное, отшутился привычным насмешливым сарказмом или серьезно отчитал. Лишь бы не молчал.
- К черту, - наконец, выругался Ынхёк, возвращаясь к прежней рассортировке документов, что передала его мать через Хёкдже. - Разберись уже в себе.
Стало так погано на душе, словно Донхэ собственноручно выжал свое сердце и вместе с ним приплел два чужих. А еще... Запутался. Потому что, кажется, к обоим братьям он испытывал одинаковые чувства. И от осознания этого стало еще хуже.
Глава 8
Глава 8
Небесные фонарики горели едва уловимыми огоньками, словно на последнем издыхании, и стремились куполами вверх, подгоняемые взбесившимся ветром. Неоновая вывеска, подкрепленная к козырьку крыши, была такой же тусклой, как и сам ресторанчик, втиснутый между углами огромного торгового центра и потому очень невзрачный, зато с говорящим названием «Над небом еще небо». В этом весь китайский народ и их вечная мудрость, даже если дело касалось чего-то обыденного.
В помещении было намного приятнее, чем снаружи. Свет ламп не бросался в глаза чересчур яркими бликами. Достаточно уютно, хоть и не так замысловато, как обычно бывало в дорогих престижных ресторанах, где с потолков свисали огромные стеклянные люстры, а на столах расставляли кучу ненужных вещей, которые якобы являлись частью дизайна, но на самом деле только мешали своей громоздкостью. Донхэ нравились подобные места, куда они только что пришли - небольшое помещение, мало людей и простой интерьер: немного расписных вееров по стенам и потрепанный красно-зеленый дракон, подвешенный к потолку. Но странным было то, что сюда его привел Хичоль, который сам обычно сторонился таких вот «ресторанчиков».
- Решил спуститься с небес на землю к простым смертным? – полушутя поинтересовался Донхэ, продолжая осматриваться вокруг, пока Хичоль выбирал подходящий столик. Фиши остановил свой взгляд на старом рояле, который стоял на маленькой возвышенной сцене. Крышка плотно закрыта, черная лакированная поверхность не блестела под светом ламп, видимо, собрала достаточное количество пыли. Вспомнилась недавняя игра на своем синтезаторе, из-за чего появилось неожиданное желание сыграть на рояле, чтобы вновь почувствовать, как пальцы соскальзывают с клавиш, чтобы услышать мелодию, которая создавалась движениями рук. Хичоль отвлек Донхэ от мечтаний, схватив за локоть и ведя к дальнему концу ресторана, где было намного светлее, чем во всем помещении.
- Надо кое-что проверить, - запоздало ответил Хичоль, присаживаясь на диванчик напротив Донхэ. Он взял в руки меню, быстренько пролистал его, при этом несколько раз поморщившись и ухмыльнувшись, и передал Фиши, которому стало интересно, что такого противного и смешного нашел его друг. Названия блюд были написаны на трех языках – китайском, английском и корейском. Китайский Донхэ знал очень плохо, английский еще хуже, а на корейском было немного сложно разобраться в словах, потому что «оба говядины сухой шелк» или «водорослевое море в салат» смутно ему представлялись. Он решил остановиться на жасминовом чае. К счастью, за напитками закреплялись картинки для особо непонятливых.
- Здравствуйте. Что будете заказывать? – Фиши поднял голову, натыкаясь взглядом на знакомого человека. Лично с ним он знаком не был, но из-за Хичоля знал о нем, наверное, все что можно и не нужно. Чонсу был одет в типичную рабочую форму официанта – свободные хлопчатобумажные штаны и атласная рубашка с китайскими иероглифами. Мелированные волосы завязаны в милый хвостик на смешную резинку с висячими маленькими помпончиками, отчего парень выглядел намного младше своих лет. Почему-то Донхэ стало неудобно. Сначала за свой кричащий вид - футболка с серебристыми вставками и красная кожаная куртка не по сезону, с встроенными золотистыми звездами, казались не к месту этому простому ресторану, а потом за Хичоля, который оделся так, словно собирался на инаугурацию президента, причем себя любимого. Дорогой костюм, наверняка, от какого-нибудь именитого дизайнера, так же как и одежда Фиши, совершенно не вписывался в окружающую их обстановку.
Чонсу обратился к ним приветливо, сделав вид, что они незнакомы. Смотрел в упор на Донхэ, то ли из-за того, что меню было в его руках, то ли потому что с Хичолем они находились в не самых дружеских отношениях.
- Милая прическа. Тебе идет, - усмехнулся Хиним, разбивая все надежды Донхэ на то, что они просто спокойно поужинают и уйдут. Надо отдать должное Чонсу за терпеливость. Он просто проигнорировал Хичоля, повторяя вопрос о заказе.
- Жасминовый чай, пожалуйста, - учтиво ответил Фиши, пытаясь вежливым тоном сгладить неловкий момент. Хиним же промолчал, всем своим видом показывая, что заказывать в этом месте ничего не собирается. Когда Чонсу ушел, Донхэ кинул на друга упрекающий взгляд, но тот лишь закатил глаза на зрительный выпад в свою сторону.
- Мы из-за него сюда пришли? Зачем ты это делаешь? Специально, чтобы позлить? – на одном дыхании проговорил Донхэ, нервно закручивая края скатерти в трубочку. Вечер был неподходящим для ссор. Хотелось просто расслабиться, посидеть тихо-мирно, а с Хичолем, видимо, так никогда не получится.
- Сказал же, проверить.
- Зачем?
- Разве не странно то, что он работает в таком убогом месте?
- Люди работают, потому что им нужны деньги. С каких это пор работать зазорно? – сухо произнес Фиши, обидевшись непонятно на что.
- Обычно студенты нашего факультета в этом не нуждаются. Не думаю, что ему хватает зарплаты официанта, чтобы оплатить учебу.
- Может, он стипендиат.
Хичоль пожал плечами, ничего не ответив, потому что к их столику вернулся Чонсу. Без подноса, держа в руках маленькую белую фарфоровую кружку с ароматным жасминовым чаем.
- Спасибо. – Донхэ удивленно приподнял брови, раскрывая ладонь, когда Чонсу протянул ему свернутое сухое печенье с предсказанием.
- Если что, я за кассой, - искренне улыбнулся. Фиши улыбнулся ему в ответ, игнорируя Хичоля, который зыркнул на него недовольным взглядом. Донхэ было все равно. Если его другу не нравился староста или что он там к нему чувствовал, то Фиши не обязан ненавидеть заочно. К тому же, он всегда считал, что Чонсу достаточно приветлив и мил.
- Подожди. – Хичоль резко поднялся, останавливая официанта и хватая за руку.
- Пришел поиздеваться? - Староста развернулся к нему, грубо стряхивая его пальцы со своего запястья.
- Больно надо. Не делай себя центром Вселенной, - нахмурился Хиним, когда староста резко высвободился из его захвата. Было очень заметно, как покоробил его этот жест.
- Куда мне, - улыбнулся Чонсу, но не по-доброму, как несколько минут назад Донхэ, а с едва скрываемой яростью. – Это же ты у нас Мировая Звезда.
- Зачем ты здесь работаешь? – внезапно спросил Хичоль. Официант на секунду опешил, не ожидав смены темы и странно заинтересованного голоса, которым был задан вопрос.
- Не всем родители покупают квартиру в центре. Кому-то приходится полагаться на себя. – Донхэ удивился искреннему ответу, думая про себя, что парень просто уйдет, не будет поддаваться на провокации Хичоля, который вечно лез не в свое дело. А еще Фиши чувствовал себя неловко, словно маленький ребенок, случайно услышавший ссору родителей. Глупая перепалка, на самом деле. И Хичоль определенно идиот. Беспардонно раскрывал чувства многих, а свои в упор не замечал или просто игнорировал.
- Я не знал. - Произнес он таким тоном, словно просил за что-то прощения.
- Не делай вид, что раскаиваешься. Тебе не идет, - резанул напоследок Чонсу, не впечатлившись честностью Хичоля, отвернулся от них, возвращаясь к кассе. Хичоль сел обратно на диван, откидываясь на мягкую спинку.
- Быстрее допивай свой чай и пошли уже отсюда.
- За что ты должен раскаиваться? – удивился Донхэ, разламывая печенье, которое дал ему Чонсу. Отправил кусочек в рот, поморщился, чувствуя, как на языке начали таять крупинки соли. Хичоль ушел в себя на некоторое время, потирая указательным пальцем переносицу.
- Кажется, обойдя в баллах на последней конференции, я лишил его стипендии, - неуверенно произнес он, кидая косой взгляд на кассу. - У нас с этим строго, ты же знаешь.
- Зато ты получил моральное удовлетворение, - поджал губы Донхэ, убеждаясь в сотый раз в том, что Хичоль стопроцентный эгоист. Фиши разгладил тонкий прямоугольный лист с предсказанием, которое было запрятано в печенье:
«Жонглируя двумя сердцами, смотри, как бы третьим не подкинули твое собственное».
Он скомкал бумажку, кидая ее в пустую кружку, потом передумал, спрятав в карман куртки. Дурацкое предсказание, которое и не предсказание вовсе. А ведь удалось же забыть о близнецах на некоторое время... Донхэ достал деньги, расплачиваясь за чай и отсчитывая чрезмерные чаевые.
- Не надо. - Хичоль собрал купюры, оставляя ровно столько, сколько стоил чай, а остальное протянул обратно Донхэ.
- Почему?
- А ты бы как это воспринял?
Донхэ задумался, представляя себя на месте Чонсу. Воспринял бы...как ничтожную жалость, наверное. Убрал деньги обратно в карман, мысленно поблагодарив Хичоля за то, что образумил.
Они вышли из ресторана, торопясь к машине Донхэ. Мокрый снег, разбивался каплями об асфальт, собираясь в антрацитовые лужицы, отражающие ночное беззвездное небо.
- Хочу в клуб. Хочу много виски. Хочу напиться... - Хичоль держал сигарету дрожащими из-за холода пальцами, пытаясь другой рукой зажечь огонек, который появлялся на доли секунды и тут же исчезал. Донхэ впервые видел друга таким потерянным. Именно по такой вроде, с первого взгляда, ничего не значащей причине. Фиши не знал, какими словами утешают в такие моменты, поэтому просто завел машину, настраивая навигатор к клубу.
...
Пока Хичоль намеренно гробил свою печень, Донхэ сидел рядом, вчитываясь в черные буквы на помятой бумажке. Пытался разобраться с мыслями в своей голове, которые медленно тощали, словно их изъедали оголодавшие паразиты. У человека в крови выжжено все и всех распределять по местам. Любить синий цвет, больше чем черный, прослушивать одну песню намного чаще, чем вторую, хотя обе одинаково любимы, проводить с отцом больше времени, чем с матерью, но не потому что любишь кого-то меньше, а кого-то больше. Просто по-разному, приплетая к любви свои интересы.
Наверное, так и получилось с близнецами, которые неожиданно вписали себя в его жизнь, причем прочно вбиваясь в голову, закрепляясь в мыслях. На одной планке, но на совершенно разных параллелях.
К Хёкдже Донхэ испытывал желание заботиться о нем и нежность, больше дружескую, наверное. Хёкки было интересно слушать, с ним было интересно общаться, несмотря на некоторые различия в жизненных позициях. С ним было просто до тех пор, пока в чугунную голову Фиши не пришла замечательная идея сравнить близнецов. Хёкдже – друг, поэтому не стоило ему так целенаправленно ломать их еще только строившиеся отношения идиотскими попытками поцеловать…
То, что было к Ынхёку, не объяснялось. Рядом с ним было легко и сложно одновременно. Он был из разряда тех людей, из-за которых хотелось срываться на скорость в триста километров в час, выжимать все силы, последние капли бензина и моторного масла, пытаясь догнать, сравняться. Сродни наваждению – не отпустит, пока не настигнешь. К Ынхёку было «что-то», отчего сердце в присутствии гонщика на секунду замирало, а потому вдруг, как заведенный механизм бомбы, выстукивало последние удары перед тем как взорваться. Больше всего Донхэ боялся в него влюбиться, по-настоящему, потому что…это грань, финишная черта, у которой, если не затормозить, то выйдешь за воздвигнутые самим собой стены - не впускать в сердце никого, кроме родителей и Хичоля. Не впускать того, кто мог бы отодвинуть их на второй план. Это страшно.
Фиши сделал глоток, тут же сплевывая, чувствуя, как рот обожгло жгучей горечью. Случайно выпил из бокала Хичоля, где плескался солодовый виски. Он встал из-за барной стойки и, пробираясь через беснующуюся толпу танцующих, зашел в туалет. Заляпанное исцарапанное зеркало отражало бледное лицо, точно выбеленное хлоркой, с темными мешками под глазами и светло-синими губами, которые почему-то подрагивали, словно тело бросило в очередной беспричинный озноб. Донхэ открутил оба краника, чтобы заглушить плескавшейся водой стоны, доносящиеся из кабинки напротив. Привычно для клуба, но все равно мерзко и неприятно. Чуть отодвинув кран в сторону, он склонился над раковиной, чтобы остудить голову, несмотря на то, что водяной поток был скорее горячим, чем просто теплым и тем более холодным. Послышался щелчок задвижки и шорох вываливающихся людей из той кабинки. Донхэ без интереса прошелся по ним взглядом, просто по инерции, зато результативно – чем-то серьезным и острым под дых. Встретившись со светло-карими глазами, уже не смог отвести собственные глаза, болезненно вгрызаясь в чужие. Ынхёк, как ни в чем не бывало, подошел к соседней раковине, включая воду и смывая с себя… Донхэ вцепился пальцами в умывальник, чувствуя, как кровь закипает.
- Что это? – на удивление спокойно спросил он, впервые сталкиваясь с таким эмоциональным дисбалансом внутри себя, когда хотелось кидаться чем-то тяжелым и желательно в конкретного человека. Только недавно пытался разобраться «что» к Ынхёку, а теперь все предельно ясно - «больно».
- Как тебя зовут? – безразлично спросил Ынхёк у парня, который курил, закрыв глаза и прислонившись к кабинке. – Хотя не говори, без разницы, - и обращаясь к Донхэ. – Зачем останавливаться на одном человеке, когда их так много. Но ты и сам знаешь, что перепрыгивать с одного на другого намного интереснее, - добивая своей пошлой иронией подчистую.
- Я «не перепрыгивал». Ты придурок, если так думаешь. – Донхэ склонил голову так, что рыжие пряди волос упали на лицо, торчащими волосками заряжая в глаза. Обида подкралась незаметно, пробираясь по коже мелкой дрожью. Почему с ним так сложно?
- Да, конечно, - не поверил ему Ынхёк, выключая кран и теперь напрямую смотря на Донхэ. – Я даже понимаю, - фальшиво усмехнулся он, кривя рот. - Близнецы – это же так интересно. Особенно с девственником. Много новых ощущений и все такое.
- Да пошел ты. – разозлился Фиши, впервые сталкиваясь с таким Ынхёком - метко бьющим словами по болевым точкам. Гонщик пожал плечами, проходя мимо и выходя из туалета. Парень, куривший у кабинки и, видимо, находившийся под наркотой, пребывал не в этом мире, поэтому вообще ничего не замечал вокруг себя.
Идиот. Донхэ не рассчитывал на что-то серьезное, но уж точно не предполагал, что будет для Ынхёка разменной и дешевой монетой.
…
Если бы снег был плотным и кристаллическим, то город давно утонул в пушистом зимнем покрывале, но он был неприятно водянистым, поэтому грязными ручейками стекал в канализации. Донхэ стоял у своей машины, опираясь на дверцу, и мокнул под полу снегом, полу дождем. В кожанке было холодно, но греться в машине не хотелось. Не хотелось вообще ничего… Хотя нет. Сейчас он бы с удовольствием вернулся в то время, когда они с Хёкдже смотрели мультики, укутавшись каждый в свое одеяло и постоянно выкрикивая в нужных и ненужных местах «Сволочи. Они убили Кенни». Но Хёкки не отвечал ни на смс, ни на звонки. Видимо, до сих пор был обижен.
Стоило Донхэ об этом подумать, как зазвонил телефон. Он с предвкушающей радостью посмотрел на экран, но высветившееся имя сбило с толку и не предвещало ничего хорошего. Обычно сиделка отца не звонила просто так. Она вообще никогда в жизни ему не звонила, а номер взяла только на экстренные случаи. Фиши с замирающим сердцем нажал на «ответить» и подставил трубку к уху.
Замирающее сердце – такой красивый фразеологизм, но совершенно не отражающий действительности. Сердце спокойно отбивало свой ритм. Его не заботило ничего, кроме установленной работы на «жизнь». Внутри ощутимо сжалось, все равно, что находиться в космосе без скафандра - органы мгновенно сдавило, перекрывая кислород, несущийся по каналам. Донхэ хватило только на одно слово, не выговоренное, а еле выхрипленное горлом, прежде чем скатиться вниз по дверце на мокрый асфальт.
- Скончался? – переспросил он и, не дожидаясь ответа, выронил трубку из рук.
Совершенно некстати вспомнился момент из одного сериала, который он смотрел вместе с Хичолем. В одной из серий парень обнаружил в доме мертвого отца и вместо того, чтобы позвонить куда-то или кому-то, он в ступоре пошел в клуб, где грохотала электронная музыка, нашел своего лучшего друга, обнял его, рассказывая о случившемся. Можно было сделать точно так же – найти Хичоля и рассказать. Проплакаться. Но сказать вслух означало принять правду, а принимать правду так сразу не получалось. Только сегодня Донхэ был в больнице, держал в своей руке пусть и не реагирующую ни на что, но еще теплую руку отца, видел, как на электрокардиографе вычерчивалась зигзагами линия жизни.
Почему если что-то плохое, то сразу в одно мгновение? Так на небесах задумано? Как в Библии - великомученикам и страдальцам Бог отплатит добром. Хотя после смерти родного человека, автоматически перестаешь верить в высшие небесные силы. Разве смерть отца можно было вообще чем-то переплатить?
Из клуба доносилась приглушенная музыка, а хотелось так, как в том сериале, чтобы разрывала барабанные перепонки до крови. Чтобы электронными волнами прямо в мозг, в сердце, во все, что жило, терзая резко, больно, с остервенением. Вырывая под корень, с мясом. Чтобы прочувствовать боль, а не мысли, зияющие пустотой. Чувствовать себя в каком-то ирреальном мире, словно под мескалином, когда цвета превращаются в запахи, тело кажется воздушным, а мир квадратным. Слышать громко-громко, на всю мощность, перекрывая чертову пустоту.*
Донхэ вздрогнул, когда его подхватили за талию и поставили на ноги, придерживая рукой. Веки поднимались с трудом, наверное, из-за того, что ресницы отяжелели, собирая на себе капли мокрого снега. Ынхёк отобрал у него ключи, которые Фиши сжимал в кулаке, открыл дверцу и усадил его на сидение, аккуратно склоняя голову, чтобы не ударился. Сев на водительское кресло, он включил зажигание, затем обогреватель, стуча пальцами по рулю. Молчал, как обычно, ничего не спрашивая, не интересуясь.
Фиши расправил завернутые рукава куртки, пряча в них окоченевшие пальцы. Замерзшее тело игнорировало включенную печку, совершенно отказываясь греться. За глазными яблоками пощипывала горечью, но слезы застыли в мешочках, не собираясь растекаться по щекам.
- Куда тебя отвезти? – наконец, спросил Ынхёк, понимая, что первым Фиши вряд ли заговорит.
Донхэ мысленно проговорил адрес клиники, не решаясь произнести вслух. Отторгая правду до последнего, словно необратимый вирус или инфекцию.
- Отвезешь меня и сразу уедешь, - с нулевыми эмоциями в голосе сказал Донхэ. Ынхёк сейчас был лишним, как персонаж, которого зачем-то добавили в привычную сюжетную линию. Персонаж, из-за которого все шло наперекосяк.
- Ладно. – Ынхёк повернул руль, выезжая на проезжую часть и дождавшись от Фиши адреса, перестроился на нужный ряд дороги.
Только в больнице, глядя на посеревшую кожу отца, на закрытые веки, как у шпаклеванной скульптуры - твердые и потрескавшиеся, и потухший экран кардиографа, поверил в то, что человек перед ним больше никогда не вдохнет воздух. Фиши присел на колени, бессильно уронил голову на одеяло, касаясь макушкой руки отца. Тихо-тихо заплакал, словно шепотом. Потерять близкого человека - самое несправедливое испытание, которое подкинула ему судьба.
* Crystal Castle – Alice practice
Глава 9
Глава 9
Серая могильная плита оказалась контрастом на фоне окружавшего его снежного поля. Океан напротив холма застыл, перестав плескаться ледяной водой, словно не хотел нарушать загробную тишину. Ветер тоже притих. Донхэ опустился на колени и, собрав в ладони горстку снега, слепил снежок. Потом еще два, каждый из которых по размеру был меньше предыдущего. Положил их друг на дружку, создавая форму безличного снеговика, которого закрепил на плите рядом с серебристой надписью.
Фиши стряхнул с букета замерзших цветов снег и поднялся на ноги. Посмотрев назад на дорогу, где в машине его ждал Хичоль, показал пальцами, чтобы друг подождал еще пять минут. Место такое, как будто намагниченное - не отпускало.
Похороны прошли через день после смерти отца. Фиши был благодарен его коллегам по работе, которые помогли решить все организационные вопросы, потому что разобраться самостоятельно в таких сложных и взрослых делах он бы не смог.
Эмоционально самым трудным было рассказать о смерти папы матери. Она до сих пор наблюдалась в клинике и только шла на поправку, поэтому новость могла запросто разрушить улучшенное здоровье и выровненное душевное состояние. Но не сообщить об этом казалось неправильным.
К такому не подберешь правильных слов, потому что любое слово острым осколком вонзится в сердце. Сказать «Мама, папа умер» и увидеть, как родные глаза потухают, словно огоньки свечей мгновенно сдуло ветром, заметить, как слезами вырисовывается еще больше морщин вокруг глаз, как начинают дрожать ее бледные губы. Чувствовать, как холодные пальцы сжимают запястье Донхэ, длинными ногтями впиваясь в кожу. Фиши не смог выдавить из себя ни слова, не смог придумать как утешить, не догадался обнять, чтобы успокоить… Потому что оцепенел так же, как и его мама. А потом резкий скачок на экране кардиографа, сбитое дыхание, часто мигающая красная кнопка, побелевшее лицо, инфаркт. Медсестры, какие-то крики про восстановление кровотока, длинный коридор, белая стена напротив, сдавливающее ожидание, выжигающее нутро каждой наступившей секундой. Облегченно, но по-прежнему болезненно выдохнуть, когда врач скажет, что пульс стабилен, сердце матери пришло в норму. Обошлось. Но надолго ли?
Маму Донхэ перевели в палату для критических больных, поэтому она не присутствовала на похоронах, хотя слезно умоляла. Но ослабевшая до обморочного состояния, она даже присесть на кровати не могла, а о том, чтобы выйти за пределы клиники не было и речи. На погребальной церемонии находилось мало людей – коллеги-друзья отца, самые близкие родственники и Хичоль, который со дня смерти всегда маячил где-то рядом.
Погода для зимы была теплой, но не настолько, чтобы падавший снег начал таять. Солнце неумело спряталось за рваными полосками неба, поэтому было необыкновенно светло. Яркий желтый луч, пробившийся сквозь кучевые облака и устремившийся прямо в землю, напоминал дорожку на небеса. Как в фильме «Привидение», словно отца Донхэ переправляли в Рай. В такое пусть и наивно, но хотелось верить.
...
С похорон прошло четыре дня. Донхэ все это время провел дома, не выходил из своей комнаты, категорически не подпускал к себе никого из старших и даже Хичоля, который переселился в его квартиру на время. Друзья познаются в беде, вот и Хичоль познался, пусть и молчаливым присутствием.
Фиши в упадке настроения не чувствовал самых обыденных потребностей – не было голода, желания общаться или дышать свежим воздухом. Замкнулся в себе, оккупировав собственную кровать и создав из подушек вокруг себя оборонительную крепость. Интерес пропал ко всему. Даже музыка, которая обычно спасала или хотя бы помогала забыться на некоторое время, превратилась в раздражающий фактор. И плакать не получалось. Наверное, все слезы были выплаканы в день похорон. Около двери комнаты Фиши валялось несколько пакетов с чипсами, сухой рамен, соки, бутылки с водой. Хичоль оставлял их вместо завтрака, обеда и ужина (сам готовить он не умел, поэтому обходился сухим пайком). Но Донхэ все равно ничего не ел. Единственное, что исчезало, так это бутилированная вода. Все остальное продолжало валяться и накапливаться.
В четверг Донхэ проснулся из-за ужасного шума, доносившегося с первого этажа. Прислушался – музыка. Видимо, Хичоль перешел на радикальные меры, включив в квартире все колонки на максимальную громкость и пытаясь таким образом расшевелить Донхэ. Фиши нехотя поднялся с постели, сполоснулся под холодной водой, стараясь не замечать некрасиво заострившееся лицо. Переоделся и спустился на первый этаж, потому что музыка продолжала истошно грохотать и раздражать барабанные перепонки. В зале никого не было, пульта, чтобы убавить громкость тоже, поэтому Фиши пошел на кухню, где его ожидал сюрприз.
- Привет, - осторожно поздоровался Донхэ, прикрывая за собой дверь и тем самым заглушая музыку. С большим удивлением обнаружил в своей кухне Хёкки, который раскатывал тесто на деревянной доске.
- Привет, - так же осторожно. Хёкдже вымыл руки и, нажав на красную кнопочку на дистанционном пульте, выключил музыку. - Наконец-то проснулся. А то у меня уже уши болят из-за этого шума. Но Хичоль сказал, что...
- Мы…в ссоре? – перебил его Фиши, заранее решив уточнить, отчетливо помня, чем закончилась их последняя встреча.
- Я все еще сержусь на тебя. Но обижаться почему-то не получается так долго, как хотелось бы, - широко улыбнувшись, пояснил Хёкки. На кухне стало в разы теплее, словно по мере того, как поднимались уголки губ скейтера, увеличивалась температура на термометре.
Донхэ сел за стол, на котором стояло много различных кухонных приборов, нарезанных овощей на разделочной доске и пакет с мукой.
- А где Хичоль?
- У Хинима зачет, поэтому я вместо него.
- А как же учеба?
- Сегодня только лекции, а за них баллы не ставят. – Донхэ улыбнулся на свою придуманную отмазку, которую повторил за ним Хёкки.
- Что готовишь? – Фиши заглянул в миску, куда были высыпаны грибы и оливки.
- Пиццу.
- Серьезно? – засомневался Донхэ, потому что ингредиенты, находившиеся на столе мало подходили для стандартной пиццы. И тесто было слишком вязким - стекало по деревяшке. – А ты готовить-то умеешь?
- Теоретически. – Хёкдже кивнул головой на книгу рецептов. – А практически пробую в первый раз. Думаю, это как на химии, ничего сложного.
- Мне стоит бояться?
- Если боишься, можешь не есть. Заставлять не буду, - буркнул Хёкки, возвращаясь к раскатке теста, предварительно посыпав ее мукой, чтобы создать хоть какую-то форму.
Донхэ, пока скейтер занимался готовкой, сидел и наблюдал за процессом, активно мешая и не принимая в нем участие. Это было забавно. Теоретически, видимо, было намного проще, чем практически. Одно прилипшее тесто к противню и его получасовое соскребание с металлической поверхности чего стоили.
- Знаешь, в магазине продают готовую. Ставишь в микроволновку на четыре минуты и никакой мороки, - сообщил Донхэ, выплевывая откушенный кусочек пиццы изо рта. Тесто не приготовилось, было такое же сырое, как будто его не ставили в духовку, начинка пересоленная и очень странная на вкус, словно в нее добавили морские водоросли и корицу вместо паприки.
- Я сам хотел приготовить, - с обидой в голосе произнес Хёкки. - Не может быть все настолько ужасно. - Он откусил немного от своего куска, чтобы убедиться в том, что не все так плохо, как говорит Донхэ. Прожевал пару раз и аналогично Фиши выплюнул. – Мдаа... Ладно, первый блин комом. – Хёкки осторожно схватил горячий противень прихваткой и вывалил содержимое, которое должно было быть съедобным, а еще лучше пиццей, в мусорный контейнер.
- Что будем делать? – спросил Донхэ, закончив мыть посуду, которую в наглую всучил ему Хёкдже. Якобы он готовил, а Фиши должен убираться, чтобы равноценно.
- Может быть, фильм посмотрим? - предложил Донхэ. День с самого утра оказался светлым и приятным. Может быть, все дело в лимите - время лечит, поэтому горевать долго не приходится. Либо в присутствии Хёкки, рядом с которым не хотелось замыкаться в себе и думать о плохом. В любом случае сердце потихоньку легчало, словно кто-то начал перетаскивать с него груз.
Хёкки кивнул на предложение Фиши и вышел из кухни, чтобы выбрать какой-нибудь интересный фильм в стенде с DVD-дисками.
Донхэ пытался сосредоточиться на фильме добрых полчаса, но мозг отказывался переваривать информацию, потому что неоднозначная сюжетная линия сбивала его с понимания общей картины. Главный герой был то стариком, то подростком, то молодым парнем, который в будущем оказался единственным смертным человеком, проживающим остатки жизни под наблюдением нового мира бессмертных. Да и атмосфера фильма была слишком унылой, скучной, поэтому Фиши бесцельно, больше для вида, пялился в экран, просто радуясь тому, что Хёкки сидел рядом. Наверное, в этом самый огромный плюс дружбы, что тепло только от одного присутствия, но опять же сбивало с толку то, что с Хичолем все было по-другому.
В фильме начался момент, где главные герои-подростки впервые занимаются любовью. Обычно когда такое смотришь всей семьей, а пульт у родителей, которые почему-то не перематывают этот смущающий момент, дети всеми силами пытаются отвлечься или выдумывают важные дела.
Пульт был в руках Донхэ. Он специально ничего не делал, украдкой наблюдая за реакцией Хёкки. Скулы скейтера слегка порозовели и потому, как он перевел взгляд с экрана на стену было понятно, что его смущает такое не меньше, чем детей при родителях. Донхэ вздохнул, удивляясь чрезмерной скромности его друга, поэтому просто выключил телевизор.
- У тебя есть девушка? - обронил Донхэ как бы между прочим.
- Нет, - односложно ответил скейтер, забираясь с ногами на диван и расковыривая пальцем потертую ткань джинс на коленке. Так сосредоточенно, еще чуть-чуть и будет дырка.
- Почему? Тебе девятнадцать и...
- Это обязательное условие что ли? Нет и нет. Не почему, а просто.
- И не хочется?
- Зачем? – спросил Хёкки, удивляя своим вопросом Донхэ. Фиши даже растерялся поначалу на такое искреннее недоумение со стороны скейтера, словно тот действительно не понимал, почему люди нуждаются в отношениях.
- Гулять в парке, кататься на аттракционах…
- Для этого и существуют друзья, разве нет? - раздраженно перебил его Хёкки, которому, видимо, не нравилась тема, которую затронул Фиши.
- А поцелуи? – Донхэ даже не думал прекращать спрашивать. Это было важно. Почему-то. Фиши посмотрел в упор на Хёкдже, который покраснел сильнее прежнего и поспешил отвести взгляд. – Ты никогда не целовался? – осенило Фиши, после того, как он выстроил в голове цепочку фактов, как детектив, выискивающий в преступлении причинно-следственную связь.
- Нет, - сухо ответил Хёкки, упираясь подбородком в колени и недовольно морща нос. - Я не хочу об этом говорить. Тем более с тобой, - подчеркнул Хёкки, чем немного обидел Донхэ.
Фиши решил на этом остановиться, чтобы не усугублять по-прежнему хрупкие дружеские отношения со скейтером. Вроде и дружат, а вроде и нет. Как бы Донхэ мысленно не уговаривал сам себя перестать думать о Хёкдже в совсем недружеском ключе, чтобы снова не запутаться в своем отношении к каждому близнецу, не получалось. Очередная лукавая игра подсознания. У Хёкки были просто невероятно красивые губы. Скейтер был прекрасен и не только внешне. Казался прекрасным во всем. Поэтому было сложно поверить в то, что никто не хотел его поцеловать. Или Донхэ просто идеализировал своего «друга» до ненормального. Вмешивать Ынхёка в заинтересованность в его брате-близнеце не хотелось. Вообще больше не хотелось их обобщать, словно они совершенно незнакомые друг другу люди.
Остальное время они провели просто дурачась – достали старую игровую приставку Донхэ, потратив несколько часов на ее починку, и все равно доломали до конца, в основном стараниями Фиши. Потом он учил Хёкки играть на синтезаторе, но это было изначально провальное дело, потому что получалось только простейшим способом – показать порядок клавиш, на которые надо нажимать, чтобы создать хоть какую-то мелодию. Утомившись за целый день приятным ничегонеделаньем, уснули и проспали так до вечера.
Донхэ хотелось, чтобы Хёкдже остался у него с ночевкой, но скейтер, виновато извинившись, сослался на приезд отца из командировки. Проводив Хёкдже до остановки, Фиши вернулся домой с вновь потяжелевшим сердцем. Никто не может в одиночку справиться с одиночеством. Для этого необходимо присутствие хотя бы еще одного человека.
Донхэ поднялся по лестнице, от скуки пересчитав все ступеньки. Сюрпризы на сегодняшний день не закончились. У двери квартиры, прислонившись к стене, его ждал Ынхёк.
Глава 10
Глава 10
Донхэ замер, не решаясь переступить последнюю ступеньку. Кровь, сердце и легкие тоже притихли, словно мозг отправил по рецепторам функцию «замереть», распространяя ее на все тело. Зато в висках неприятно стучало, казалось еще чуть-чуть, и гребаная непослушная кровь пробьется сквозь стенки сосудов. Фиши так и стоял с занесенной ногой над ступенькой, медленно соображая. Ынхёк, заметив хозяина квартиры, театрально приподнял голову подбородком вверх и, подпирая его указательным пальцем, сказал с усмешкой в голосе:
- Любовь назревает? Очень мило. – Губы гонщика скривились в улыбке, а саркастичный тон заменил «мило» на «отвратительно».
- Ревнуешь? – аналогичным тоном ответил Донхэ, наконец, переступая на лестничную площадку. Он остановился на приличном расстоянии от Ынхёка, чтобы ненароком не… Просто так было лучше – соблюдать дистанцию.
- Если только своего брата. Со мной он никогда так не общался, – спокойно ответил гонщик, но в голос протиснулось едва заметное раздражение, словно то, что он сказал про Хёкдже – правда.
- Его несложно понять. С тобой невозможно общаться. – Донхэ подошел к двери своей квартиры, прислоняясь к ней плечом напротив Ынхёка. Темно-русые волосы сливались с темнотой площадки и казались совсем черные. Черная кожанка, более теплая, но по-прежнему расстегнутая и являющая взгляду черную футболку без каких-либо рисунков и надписей. Строго, ничего лишнего, так же, как и слова Ынхёка, которые никогда не выходили за рамки конкретной темы. Четко, ясно. Слишком сложно. Иногда ведь нужно поговорить о ерунде, просто чтобы отвлечься. Но к Ынхёку это не относилось.
- Трахаться со мной тебе это не мешало, - усмехнулся он, грубо тасуя слова. Донхэ поджал губы, не комментируя. Потому что в этом гонщик был прав.
- Ты принес мои ключи? – устало спросил Фиши, после долгого молчания. Прямо по коридору, в самом его конце, было окно. Фонарные блики играли на подоконнике, поэтому падающий снег походил на разлетающиеся во все стороны искры. Донхэ смотрел туда, наблюдая за пейзажем, но не обращая внимания на его красоту. Просто смотрел, чтобы не встретиться со светло-карими глазами, которые в данный момент были заправлены кофейными гранулами вокруг радужки. Практически черные, как у одержимых демонами.
Ынхёк засунул одну руку в карман брюк, выуживая оттуда ключи. Не предупредив, кинул их Донхэ, который среагировал автоматически быстро, поэтому ловко поймал.
– Я думал, ты позвонишь или приедешь, чтобы забрать свою машину.
- Мне было не до этого. К тому же… Я просил уехать Тебя, - акцентировал Фиши, - а не на моей машине.
- Покатаемся? – неожиданно перевел тему Ынхёк и, отталкиваясь от стены, подошел к лифту, нажимая на кнопку вызова.
- Дамп закрыт.
- На главной трассе.
- Открытой? Убиться решил? – удивился Донхэ, который редко выезжал за пределы дампа. Это было незаконно, опасно и немного страшно.
- Как хочешь, - пожал плечами гонщик.
Фиши безвыходно вздохнул, не зная, что делать – оставаться одному в квартире или снова хвостом гнаться за Ынхёком, который с каждым разом отдалялся все больше и больше, создавая между ними не одну, а несколько пропастей. Одиночество в данный момент было страшнее, поэтому Донхэ плюнул на все и бросился вниз по лестничной площадке, чтобы поймать гонщика на выходе.
Огромным плюсом главной трассы являлось то, что дорога никогда не успевала заледенеть и покрыться снегом, на каждых ста метрах стояли фонарные столбы, поочередно сменяясь отражателями. Минусом – то, что машин даже ночью ездило много. Особенно огромных фур, которые занимались перевозками различных товаров. Донхэ еще пять минут назад выпустил Ынхёка из виду, поэтому просто ехал не следом, а по уговоренному маршруту. Сердце колотилось, но как-то глухо. И мыслей в голове было непривычно много. Обычно под скоростью из головы выветривалось все, что не касалось непосредственно гонки. А в этот раз не думать не получалось…
Иногда человек маленькими шажками подбирается к серьезно волнующему его вопросу, который до этого смутными буквами расплывался перед глазами. Живет себе, живет. Привычно. Все события воспринимая как должное. А потом в одно мгновение, может быть, проснувшись ранним утром или переходя дорогу в неположенном месте, озаряет – а для чего он живет? И это вопрос не с глубоким философским подтекстом, касающийся смысла жизни, бытия, если нечто или ничто, а обычный такой вопрос, вбивающийся в голову ядовитым наконечником. Очаг поражения увеличивается.
Вопрос «Для чего я живу?» задается, когда понимаешь, что заканчиваешь третий курс, но на сто процентов уверен в том, что не будешь посвящать свою жизнь международным отношениям. Когда вспоминаешь, что нет определенной цели, не к чему стремиться, нечего достигать, потому что гонки – это что-то уходящее и никогда не было серьезным, чтобы посвятить им всего себя. Становится страшно оттого, что не знаешь, что тебе нужно от жизни. Ведь нет цели – нет будущего. И как назло в голову не приходит ничего путного, словно в мире не существует ничего подходящего именно для тебя.
Донхэ чертыхнулся, за мыслями забывая про нужный поворот. Гонка уже давно проиграна, но внутри пусто - по этому поводу нет никаких чувств. Даже жать на газ кажется чем-то бессмысленным. Фиши остановился в двух метрах от машины Ынхёка, тут же вылезая из своей. Расстегнул куртку, чтобы почувствовать холод, зализывающий жар с его кожи. Почувствовать себя живым. Ынхёк все это время, пока ждал Фиши, сидел на капоте своего Мерседеса, устремив взгляд вверх. Кончики его волос побелели, отливаясь серебром. Донхэ вскинул голову на небо, чтобы понять, что так привлекло Ынхёка. Почему-то забылось, что они остановились под мостом. И что такого интересного нашел Ынхёк в ветхом почерневшем кирпиче и ржавых согнутых опорах?
Фиши вжался в дверцу своего автомобиля, когда к нему подошел гонщик. Хотелось сохранить дистанцию хотя бы в метр, но у Ынхёка, видимо, были другие планы.
- К чему ты стремишься? – спросил Донхэ. Получилось спершимся дыханием, словно горло распороли ножом и всунули в него трубку.
Ынхёк посмотрел на него как-то странно. О чем подумал, не понять.
- К жизни.
- Чтобы жить, нужно к чему-то стремиться, - разочаровался ответу Фиши. Наверное, не это хотел услышать.
Ынхёк насмешливо скривился, но глаза оставались серьезными.
- Когда твое стремление срубают под корень, уже не веришь в то, что есть смысл дважды быть срубленным. Нельзя быть уверенным, что во второй раз получится дать росток. – Он забрался холодными пальцами под рукава куртки Фиши, обхватывая запястья и придавливая его руки к двери. Холодное дыхание вспарывало облака воздуха, приземляясь на открытую голую шею. Фиши не стал сопротивляться, когда чужие губы накрыли его, поддаваясь мимолетной подавленности.
Потому что...
Все это время Донхэ думал, что отстает от Ынхёка, плетется за ним как улитка за скоростным поездом, а оказалось, что наоборот. Своим стремлением проживать каждый день как последний и при этом бесцельно, Ынхёк отбрасывал себя на километры от других людей. Живя мгновениями, разучился прокручивать время вперед. Топтался на месте. Только как ему объяснишь это, если он абсолютно никого не слушает.
- Ко мне? – Ынхёк провел согревшимися теплыми пальцами по щеке Донхэ, легонько проходясь вдоль его губ. Вроде спросил, но таким тоном, словно был уверен в положительном ответе.
- Я домой, - покачал головой Фиши, дважды подумав, прежде чем ответить. Сейчас лучше всего разобраться в себе, именно в себе, а не в отношениях к братьям-близнецам. Потому что снова все переплелось между собой, запуталось в дубовый узел. И осознание того, что Ынхёк запутался в себе еще больше, чем Донхэ, позитивности не прибавляло.
Колеса Мерседеса резко заскрипели, выезжая на дорогу и неся машину с высокой скоростью по трассе. А сейчас Ынхёк, наверное, поедет в клуб и там-то уж точно ему никто не откажет. Вот так всегда – знаешь, что решение было правильным, но все равно жалеешь, потому что неприятно осознавать факт своей ненужности и легко заменяемости.
...
Удивительно насколько меняется отношение людей к тебе, когда они узнают, что в твоей жизни произошло несчастье. Теперь никакого недовольства или ругательств, сплошное сочувствие. Или жалость. С какой стороны посмотреть. Интересно, почему в человеке просыпается человечность только в минуты полного горя? Еще недавно Донхэ гнобили по поводу пропусков и отчисления, а уже сегодня чуть ли не каждый преподаватель хлопал его по плечу, серьезно утешая «Крепись». По этой причине Фиши решил не идти на последнюю лекцию. Потому что еще одного жалостливого взгляда в свою сторону он не выдержит. Радовало то, что Хёкдже согласился прогулять с ним на пару.
Сегодня скейтер выглядел непривычно опрятно. Хотя нет, правильнее сказать - солидно: белая рубашка, черная жилетка и прямые брюки. Неизменными остались только кеды. Когда они подошли к своим шкафчикам, Хёкки вытащил из верхней полки пакет, где находилась другая одежда.
- Не можешь ходить в одном и том же полдня? – пошутил Донхэ, доставая из его пакета белую толстовку.
- Не можешь просто промолчать? – ответил Хёкки на манер, отбирая свою толстовку из рук Фиши. – Подожди здесь, я переоденусь, - сообщил он, удаляясь в сторону туалета.
Когда скейтер переоделся в нормальную одежду (деловой стиль нормальным Донхэ не считал), они вышли из универа, направляясь к парковке.
- Куда едем? – поинтересовался Донхэ, забираясь в машину. День был немного темный, без осадков. Небо заволокло тучами, сраставшимися между собой синим пухом, который, казалось, еще чуть-чуть и упадет на землю. Хёкки сел на пассажирское сидение, закидывая свой рюкзак назад.
- Сюда. – Он протянул Фиши рекламную бумажку, на которой большими буквами было написано «Свобода мысли». Название интересное и привлекающее внимание тех, кому о свободе мыслей только мечтать. Фиши запомнил адрес и вернул рекламку обратно Хёкки.
- А что там? Клуб поэтов?
Хёкдже улыбнулся:
- Нет. Увидишь.
Доехали быстро, потому что было не далеко от университета - в парке на фонтанах, которые зимой не работали. Людей на удивление собралось много, все скамейки были забиты семейными парами, любовными парочками и компаниями друзей. Хёкки показал на закрытую беседку, где находилось несколько человек – девушка и парень с гитарами сидели на скамейке, остальные стояли рядом.
Девушка с короткой стрижкой просто подыгрывала, барабаня по струнам гитары, а парень в летней кепке с прямым козырьком, из-под которой торчали рыжеватые волосы, легко играл перебором и пел. Песню Фиши слышал впервые, но ему она понравилась с первой ноты. Наверное, дело даже не в песне, а том, что слышишь ее вживую. Слова на английском, но общий смысл был понятен. Донхэ неосознанно посмотрел на Хёкки, когда красивым голосом пропели «And I'll surrender up my heart and swap it for yours».* А после того, как они встретились взглядами, стало неловко, но тепло. Донхэ приподнял горло толстовки, застегивая его до конца, чтобы прикрыть губы, растянувшиеся в улыбке.
- Это ученики из колледжа искусств, - начал рассказывать Хёкки, когда они сели на освободившуюся скамейку. – Каждую пятницу у них проводятся подобные посиделки. Играют или поют просто так, для людей.
- Похоже у них там весело, не то, что у нас. Хотя твой доклад про… - Донхэ остановился, забыв тему своего друга. На самом деле, на лекции он его не слушал, но хотелось немножко поддеть.
- Либерально-идеалистическую парадигму, - помог ему Хёкки, зная, что Донхэ говорит не всерьез.
- Точно. Все время забываю про парадигму.
- Хватит паясничать. – Хёкки подул горячим воздухом в раскрытые ладони, согревая их свои дыханием. – Ты бы хотел там учиться? Музыка, творческие люди вокруг… Мне кажется, тебе бы там понравилось.
- Не знаю даже. – Донхэ пожал плечами, стараясь не подавать виду, что идея его заинтересовала. Отец тоже постоянно говорил про то, что у Донхэ с музыкой намного больше общего, чем с рулем и скоростью. Можно было попробовать. И даже не как дань отцу, а воспринимая, как его последний совет.
- Там принимают творческий экзамен. Три минуты на выступление. Можно с импровизацией, за что добавляют баллы, можно подготовиться со своим номером.
- Откуда ты знаешь? – удивился Донхэ такой осведомленности.
Хёкки помялся несколько секунд, но ответил:
- Когда я в первый раз пришел в университет, после учебы хотелось прогуляться в окрестностях, вот и попался на пятничный день.
- Там были танцоры? – догадался Фиши, зная, что могло заинтересовать его друга. Хёкдже кивнул, кутаясь в шарф. По мере того как вечерело, стало холодать. Поднялся небольшой ветер, сдувая с асфальта снег и так легко его перекатывая, словно лепестки одуванчиков.
- Было бы здорово, если бы люди перестали жить так, как требует от них общество, родители или друзья. – Донхэ поднялся со скамейки, переминаясь с ноги на ногу. Пальцы жутко замерзли, хотелось спрятать их в шерстяные носки. – Куда пойдем?
И снова эта виноватая улыбка, которая означала «домой».
- Тебя не впустят что ли, если ты придешь попозже? – проговорил Фиши, злясь на себя за несдержанность, на Хёкки за чрезмерную послушность и на отца его друга за то, что так ущемляет.
- Не впустят, - не стал объясняться Хёкдже. Донхэ решил больше не затрагивать эту тему, потому что отношения с родителями - личное дело ребенка и вмешиваться в них можно только тогда, когда эти отношения переступают закон.
- Замерз?
- Немножко. – Хёкдже удивленно приподнял брови, когда Донхэ его обнял. – Ты чего?
- А знаешь… Поцелуи согревают. - Фиши улыбнулся, когда скейтер знакомо нахмурился. У него даже постное выражение лица казалось милым.
- Не знаю. Ты опять за свое?
- Что ты потеряешь?
- Друга? – серьезно предложил Хёкки, пытаясь пристыдить. Получилось бы, если бы не одно «но».
- Первым, с кем я поцеловался, был Хичоль. Как видишь, это не помешало нашей дружбе.
Хёкдже прикусил губу, словно действительно раздумывал. Донхэ мысленно скрестил пальцы за то, чтобы он согласился. Хоть в чем-то Фиши должен определиться – будет ли поцелуй таким же странным, как с Хичолем, все равно что целуешь брата. Или совсем по-другому. Еле заметный кивок заставил сердце дрожать, словно ветер пробрался сквозь грудную клетку.
- Просто повторяй за мной, ладно? – зачем-то пояснил Фиши, прежде чем прикоснуться обветренными губами к холодным губам Хёкки. Осторожно раздвинул их языком, на секунду замешкавшись, как будто мгновенно забыл, как правильно. Если бы на улице было не так морозно, то ладони бы определенно вспотели из-за волнения. Донхэ, справившись с собой, углубил поцелуй. Внутри все взорвалось фейерверками, когда кончик языка Хёкдже задел его, передавая этим прикосновением кучу давно забытых или еще непознаваемых эмоций.
…
Уже дома чувство одиночества на время пропало, словно его задвинули в дальний ящик. Хотелось прыгать, скакать, подурачиться как в детстве, сделать что-нибудь, чтобы выплеснуть свою радость. Простой поцелуй, а столько невообразимых ощущений. Донхэ, не раздеваясь, упал на свою кровать, лицом зарываясь в подушку. Вопреки зашкаливающим эмоциям, сердце билось очень спокойно – не взрывалось и не бабахало. Осталось только понять, в чем разница.
* Ed Sheeran – Lego House
И я отдам свое сердце
И поменяю его на твое.
@темы:
eunhae,
между днем и ночью,
suju-fic