С фантазией у шипперов всегда все хорошо. Во всех жестах найдут двусмысленный подтекст, во всех незначительных деталях - скрытый смысл. А я че...а я тоже шиппер, мне все нравится хDD
Деда Тукки, прости, но даже на переднем плане, ты только фоном х)) Я бы влюбилась в этого человека, если бы он не был занят Донхэ xD О Шисусе, такая милашность
Название: Между днем и ночью Автор: eddiedelete Пейринг: Донхэ/Хёкдже, Ынхёк/Донхэ Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш, Ангст, AU, Романтика Предупреждения: ООС Размер: миди Описание: Жонглируя двумя сердцами, смотри, как бы третьим не подкинули твое собственное. Размещение: запрещено
Стоило Донхэ переступить порог чужой квартиры, как его придавили спиной к двери, совершенно не заботясь о том, что в позвонки больно врезалась алюминиевая ручка. Холодные руки, задрав куртку, забрались под его футболку, скользя по не менее холодной коже, остуженной зимней вьюгой. Пальцы Ынхёка провокационно задевали соски, заставляя Фиши выдыхать пока еще едва слышными стонами. Донхэ поцеловал его, аналогично грубо отвечая на ласку, резко проталкивая свой язык в чужой рот. Безответно. Ынхёк внезапно отстранился, глядя на него трезвым взглядом. Таким проникновенным, что Донхэ стало немного неуютно, словно с него содрали кожу, обгрызли кости и теперь проглядывали в саму сущность.
- Когда человек в отчаяние, он совершает много ошибок. – Ынхёк провел ребром ладони вверх по шее Донхэ, зарываясь пальцами в рыжих волосах на затылке. У гонщика был сонный потрепанный вид, на щеке проглядывал след от подушки. Видеть Ынхёка таким было, по меньшей мере, непривычно. Чересчур по-домашнему. Назвать его милым не поворачивался язык, потому что милым был Хёкки, а уравнять братьев хоть в чем-то казалось неправильным. Так же как неправильно было сравнивать их между собой, но это тема уже и так достаточно размусолена Фиши, поэтому он перестал себя за это упрекать.
- Когда человек в отчаяние, ему все равно, - пожал плечами Донхэ, снимая с себя зимнюю куртку и кидая ее на вешалку. Ынхёк кривовато улыбнулся, но ничего не сказал, пропуская его на кухню, где заваривался зеленый чай. Фиши, не входя внутрь, прислонился к косяку двери, макушкой упираясь в дерево. Руки согревались под комнатной температурой, поэтому кончики пальцев немного покалывало, словно с них оттаивал лед. Ынхёк повернулся спиной к Донхэ, гремя посудой на столешнице кухонного гарнитура. На нем были надеты лишь домашние штаны, которые держались на бедрах на одном честном слове. Донхэ закрыл глаза, чтобы не искушать себя соблазнительным видом гонщика, но жутко хотелось секса, словно он несколько минут назад выкурил крэк и теперь его необыкновенно сильно вштырило, чувства обострились, возбуждение появилось из ниоткуда, на ровном месте. Хотя, на самом деле, Фиши знобило. Как в лихорадке. Хотелось просто согреться. А секс...почему бы и нет?
Запах травяного чая не успокаивал. Уютная квартира и ничем не примечательная тишина тоже. Все это до жути напоминало больничную палату отца, в которой Фиши просидел сегодня до полуночи – до того, как трусливо сбежать к Ынхёку. Когда сидишь неподвижно долгое время, начинают мерещиться странные вещи. А у Донхэ с этим всегда были проблемы – он до сих пор верил в привидений и различные мистические странности. Поэтому, наверное, держа в своей руке руку отца, ему показалось, что она шевельнулась. И хотя его отец фактически жив, этот внезапный жест вырубил в Донхэ всю адекватность, превращая в параноика и труса. Он быстро собрался и ушел, хотя намеревался просидеть до утра.
- У тебя голос дрожал, когда ты мне позвонил, - сказал Ынхёк вместо того, чтобы спросить напрямую «что случилось?»
- На улице холодно. Я замерз, поэтому и дрожал, - даже не пытаясь притвориться, что врет, ответил Донхэ. Когда Ынхёк повернулся к нему лицом, опираясь ладонями на столешницу, в глаза бросилась татуировка, которая стала намного отчетливее и ярче, чем раньше.
- Ты набил ее? По-настоящему? – удивился Фиши, задерживая на ней взгляд. – А если потом пожалеешь?
- Лучше сделать и жалеть, чем не сделать, но все равно жалеть. Последствия не меняются, зато смысл во втором случае теряется.
Донхэ подошел к Ынхёку вплотную, чтобы детально рассмотреть феникса. Никаких изменений в рисунке не было, только в цветах. Он хотел прикоснуться к ней, обвести, как делал обычно, но Ынхёк поймал его руку за запястье, крепко сжимая.
- Все еще больно. Она не карандашом вычерчена, если ты помнишь. – Ынхёк улыбнулся, но получилось не улыбкой, а ухмылкой. Донхэ отряхнул его руку и все равно провел пальцами по кончикам крыльев огненно-красной птицы, вырывая из уст гонщика шипение сквозь зубы. Кожа по краям татуировки была раздраженна. Фиши придавил Ынхёка к столешнице, целуя его в губы и забивая на собственные мысли, которые копошились многочисленными червями в его голове, завязываясь между собой узлами противоречия.
Такое притяжение не объяснялось. Просто мозг требовал бессознательного состояния, память - временной амнезии, а тело, чтобы согрели и утешили. Ынхёк, оторвавшись на секунду от губ Донхэ, сел на столешницу, тут же обхватывая его бедра ногами и притягивая к себе ближе. Подхватил пальцами футболку Фиши за края, поднимая ее и стягивая через голову и поднятые руки вверх. Затем присосался губами к изгибу шеи, вырисовывая дорожку поцелуев вверх, чтобы снова впиться в губы Донхэ.
В окно ударило крупной дробью – снова град. Фиши остановился, прекращая поцелуй, когда воздух в легких закончился. Или когда в голове более или менее прояснилось...
- Почему тебя лишили лицензии? – внезапно для Ынхёка и даже для самого себя поинтересовался Донхэ, словно минуту назад они говорили на эту тему. Фиши настолько запутался в себе, что не мог разобрать, чего хочет в данную минуту – секса, спать или просто поговорить. Гонщик вопросительно приподнял брови.
- Неожиданный вопрос, - усмехнулся он, спрыгивая со столешницы и отходя к плите, снимая с нее заварочный чайник.
- Ну, а все-таки? – Фиши сел за стол, наблюдая за тем, как Ынхёк готовит для него чай.
- У меня очень заботливый отец, - кисло улыбнувшись.
- Зачем он так сделал? - удивился Донхэ, не понимая, как можно лишить родного ребенка любимого дела. Интересно, а Хёкки по той же причине бросил танцы? Фиши быстро прогнал мысли о скейтере. Не сейчас.
- Наверное, хотел преподать мне урок или наказать за то, что я бросил университет еще на первом курсе. Я не знаю. – Ынхёк присел напротив Донхэ, протягивая ему большую кружку чая, в которой на поверхности плавали зеленые травинки. Напиток был очень горький и обжигал желудок, словно в кружку была залита кислота. Но Фиши с каким-то глупым упрямством продолжал делать глотки, чтобы просто чувствовать что-то еще, помимо ноющего сердца. До сих пор было стыдно перед отцом за бегство.
- Ты ненавидишь своего отца?
Гонщик слегка покачал головой, отвечая немного грустно и совсем не по-ынхёковски: - Он очень консервативный. Его так воспитали, поэтому я не могу его за это упрекать. Но и делать что-то вопреки себе я не собираюсь. Иначе...какое-то самопожертвование ради прихотей отца. Хотя некоторые так и живут, - скривился Ынхёк, откидываясь на спинку кресла и потирая шею. Донхэ понял, что он сейчас говорит о Хёкдже. – Время три часа ночи. Ты пришел за чем-то конкретным или просто поговорить? – видимо, внезапные вопросы сегодня станут для них нормой. Донхэ завис на несколько секунд, потому что не знал, что сказать. Пришел...потому что из всех знакомых Ынхёк вспомнился первым.
- Ладно. Я спать. - Не услышав ответа, гонщик поднялся из-за стола и, не дожидаясь Донхэ, вышел из кухни.
Фиши все-таки допил противный чай, постоял некоторое время у окна, за которым град сменился на мокрый снег. На улице было непривычно светло. И небо странное – серое, словно его засыпали пеплом и залили водой, превращая в мутный сплошной раствор. Зато луна цветная, яркая. И этим очень похожа на солнце. Только вот в отличие от дневного светила ночное не согревало, а наоборот распространяло пустой холод. Выдохнув пар на стекло, Фиши нарисовал грустную рожицу и покинул кухню, выключая за собой свет.
Когда Донхэ пришел в спальню, Ынхёк еще не спал, распахнул свое одеяло, освобождая половину постели для него. Фиши стянул с себя джинсы и лег рядом, чувствуя, как тело обволакивает теплом чужого тела, теплом чужого дыхания и одеялом. Еще долго не мог уснуть, слыша размеренное сопение Ынхёка. Донхэ пугало то, что происходило с его сердцем, которое рядом с ним билось чаще и отказывалось что-либо объяснять мозгу.
...
Ынхёк разбудил Донхэ рано утром. Не специально, а нечаянно задевая плечом, когда выбирался из постели. Фиши повалялся минут двадцать в уютной кровати, надеясь на то, что снова придет сон, но напрасно – уже не спалось. Он поднялся, потянулся в позвоночнике, натягивая свои джинсы, которые были аккуратно повешены на изножье кровати.
На кухне было жарко. Ынхёк что-то готовил. Донхэ улыбнулся непонятно чему, подходя к гонщику и обнимая его со спины за талию. И снова в сердце что-то громко бабахнуло, пропуская удары через три. Так странно и непривычно, но очень тепло.
- Извините, что помешал… – Либо у Фиши слуховые галлюцинации, либо… Он резко повернулся, обнаружив у порога Хёкдже с коробкой в руках. Не показалось. Ынхёк выключил конфорку и, проходя мимо Донхэ, подошел к своему брату. События разворачивались непривычно быстро, словно кто-то подгонял время, крутя минутную и секундную стрелки со скоростью света.
- Про звонок слышал?
- У меня есть дубликат твоего ключа. Ты сам мне его дал, когда сюда переехал, - сухо изъяснился Хёкки, продолжая смотреть на Донхэ, который ежился под этим спокойным и в то же время обидчивым взглядом.
- Что это? – Ынхёк взял коробку из рук Хёкдже, ставя ее на стол.
- Мама передала. Сказала, что ты знаешь. Какие-то документы.
- Позавтракаешь с нами? – спросил Ынхёк. Немного не к месту улыбнулся, переводя взгляд со своего брата на Донхэ и обратно.
- Нет. Мне еще в школу, - с ироничным тоном в голосе отказался скейтер, пряча глаза за шапкой и накидывая на голову капюшон, стянул его за шнурки. – Я пойду… - а потом вдруг повернулся, снова посмотрев на Донхэ. – Врать-то зачем надо было? – с таким тяжелым упреком, что Фиши невольно вздрогнул, словно его подзарядили током.
Когда Хёкки ушел, Донхэ хотел было броситься за ним, хотя понятия не имел, что ему скажет. Попробует оправдаться? Извиниться за то, что соврал? Но его остановил Ынхёк, удерживая за руку.
- Глупо. Что бы ты сейчас ему не сказал, он не будет тебя слушать. Да и что ты скажешь? – ледяным тоном поинтересовался Ынхёк, распаковывая коробку и доставая оттуда документы. Потом забил на это дело, снова обращаясь к Фиши. Без упрека, без строгого осуждения. Лучше бы он сказал что-нибудь обидное, отшутился привычным насмешливым сарказмом или серьезно отчитал. Лишь бы не молчал.
- К черту, - наконец, выругался Ынхёк, возвращаясь к прежней рассортировке документов, что передала его мать через Хёкдже. - Разберись уже в себе.
Стало так погано на душе, словно Донхэ собственноручно выжал свое сердце и вместе с ним приплел два чужих. А еще... Запутался. Потому что, кажется, к обоим братьям он испытывал одинаковые чувства. И от осознания этого стало еще хуже.
Небесные фонарики горели едва уловимыми огоньками, словно на последнем издыхании, и стремились куполами вверх, подгоняемые взбесившимся ветром. Неоновая вывеска, подкрепленная к козырьку крыши, была такой же тусклой, как и сам ресторанчик, втиснутый между углами огромного торгового центра и потому очень невзрачный, зато с говорящим названием «Над небом еще небо». В этом весь китайский народ и их вечная мудрость, даже если дело касалось чего-то обыденного.
В помещении было намного приятнее, чем снаружи. Свет ламп не бросался в глаза чересчур яркими бликами. Достаточно уютно, хоть и не так замысловато, как обычно бывало в дорогих престижных ресторанах, где с потолков свисали огромные стеклянные люстры, а на столах расставляли кучу ненужных вещей, которые якобы являлись частью дизайна, но на самом деле только мешали своей громоздкостью. Донхэ нравились подобные места, куда они только что пришли - небольшое помещение, мало людей и простой интерьер: немного расписных вееров по стенам и потрепанный красно-зеленый дракон, подвешенный к потолку. Но странным было то, что сюда его привел Хичоль, который сам обычно сторонился таких вот «ресторанчиков».
- Решил спуститься с небес на землю к простым смертным? – полушутя поинтересовался Донхэ, продолжая осматриваться вокруг, пока Хичоль выбирал подходящий столик. Фиши остановил свой взгляд на старом рояле, который стоял на маленькой возвышенной сцене. Крышка плотно закрыта, черная лакированная поверхность не блестела под светом ламп, видимо, собрала достаточное количество пыли. Вспомнилась недавняя игра на своем синтезаторе, из-за чего появилось неожиданное желание сыграть на рояле, чтобы вновь почувствовать, как пальцы соскальзывают с клавиш, чтобы услышать мелодию, которая создавалась движениями рук. Хичоль отвлек Донхэ от мечтаний, схватив за локоть и ведя к дальнему концу ресторана, где было намного светлее, чем во всем помещении.
- Надо кое-что проверить, - запоздало ответил Хичоль, присаживаясь на диванчик напротив Донхэ. Он взял в руки меню, быстренько пролистал его, при этом несколько раз поморщившись и ухмыльнувшись, и передал Фиши, которому стало интересно, что такого противного и смешного нашел его друг. Названия блюд были написаны на трех языках – китайском, английском и корейском. Китайский Донхэ знал очень плохо, английский еще хуже, а на корейском было немного сложно разобраться в словах, потому что «оба говядины сухой шелк» или «водорослевое море в салат» смутно ему представлялись. Он решил остановиться на жасминовом чае. К счастью, за напитками закреплялись картинки для особо непонятливых.
- Здравствуйте. Что будете заказывать? – Фиши поднял голову, натыкаясь взглядом на знакомого человека. Лично с ним он знаком не был, но из-за Хичоля знал о нем, наверное, все что можно и не нужно. Чонсу был одет в типичную рабочую форму официанта – свободные хлопчатобумажные штаны и атласная рубашка с китайскими иероглифами. Мелированные волосы завязаны в милый хвостик на смешную резинку с висячими маленькими помпончиками, отчего парень выглядел намного младше своих лет. Почему-то Донхэ стало неудобно. Сначала за свой кричащий вид - футболка с серебристыми вставками и красная кожаная куртка не по сезону, с встроенными золотистыми звездами, казались не к месту этому простому ресторану, а потом за Хичоля, который оделся так, словно собирался на инаугурацию президента, причем себя любимого. Дорогой костюм, наверняка, от какого-нибудь именитого дизайнера, так же как и одежда Фиши, совершенно не вписывался в окружающую их обстановку.
Чонсу обратился к ним приветливо, сделав вид, что они незнакомы. Смотрел в упор на Донхэ, то ли из-за того, что меню было в его руках, то ли потому что с Хичолем они находились в не самых дружеских отношениях.
- Милая прическа. Тебе идет, - усмехнулся Хиним, разбивая все надежды Донхэ на то, что они просто спокойно поужинают и уйдут. Надо отдать должное Чонсу за терпеливость. Он просто проигнорировал Хичоля, повторяя вопрос о заказе.
- Жасминовый чай, пожалуйста, - учтиво ответил Фиши, пытаясь вежливым тоном сгладить неловкий момент. Хиним же промолчал, всем своим видом показывая, что заказывать в этом месте ничего не собирается. Когда Чонсу ушел, Донхэ кинул на друга упрекающий взгляд, но тот лишь закатил глаза на зрительный выпад в свою сторону.
- Мы из-за него сюда пришли? Зачем ты это делаешь? Специально, чтобы позлить? – на одном дыхании проговорил Донхэ, нервно закручивая края скатерти в трубочку. Вечер был неподходящим для ссор. Хотелось просто расслабиться, посидеть тихо-мирно, а с Хичолем, видимо, так никогда не получится.
- Сказал же, проверить.
- Зачем?
- Разве не странно то, что он работает в таком убогом месте?
- Люди работают, потому что им нужны деньги. С каких это пор работать зазорно? – сухо произнес Фиши, обидевшись непонятно на что.
- Обычно студенты нашего факультета в этом не нуждаются. Не думаю, что ему хватает зарплаты официанта, чтобы оплатить учебу.
- Может, он стипендиат.
Хичоль пожал плечами, ничего не ответив, потому что к их столику вернулся Чонсу. Без подноса, держа в руках маленькую белую фарфоровую кружку с ароматным жасминовым чаем.
- Спасибо. – Донхэ удивленно приподнял брови, раскрывая ладонь, когда Чонсу протянул ему свернутое сухое печенье с предсказанием.
- Если что, я за кассой, - искренне улыбнулся. Фиши улыбнулся ему в ответ, игнорируя Хичоля, который зыркнул на него недовольным взглядом. Донхэ было все равно. Если его другу не нравился староста или что он там к нему чувствовал, то Фиши не обязан ненавидеть заочно. К тому же, он всегда считал, что Чонсу достаточно приветлив и мил.
- Подожди. – Хичоль резко поднялся, останавливая официанта и хватая за руку.
- Пришел поиздеваться? - Староста развернулся к нему, грубо стряхивая его пальцы со своего запястья.
- Больно надо. Не делай себя центром Вселенной, - нахмурился Хиним, когда староста резко высвободился из его захвата. Было очень заметно, как покоробил его этот жест.
- Куда мне, - улыбнулся Чонсу, но не по-доброму, как несколько минут назад Донхэ, а с едва скрываемой яростью. – Это же ты у нас Мировая Звезда.
- Зачем ты здесь работаешь? – внезапно спросил Хичоль. Официант на секунду опешил, не ожидав смены темы и странно заинтересованного голоса, которым был задан вопрос.
- Не всем родители покупают квартиру в центре. Кому-то приходится полагаться на себя. – Донхэ удивился искреннему ответу, думая про себя, что парень просто уйдет, не будет поддаваться на провокации Хичоля, который вечно лез не в свое дело. А еще Фиши чувствовал себя неловко, словно маленький ребенок, случайно услышавший ссору родителей. Глупая перепалка, на самом деле. И Хичоль определенно идиот. Беспардонно раскрывал чувства многих, а свои в упор не замечал или просто игнорировал.
- Я не знал. - Произнес он таким тоном, словно просил за что-то прощения.
- Не делай вид, что раскаиваешься. Тебе не идет, - резанул напоследок Чонсу, не впечатлившись честностью Хичоля, отвернулся от них, возвращаясь к кассе. Хичоль сел обратно на диван, откидываясь на мягкую спинку.
- Быстрее допивай свой чай и пошли уже отсюда.
- За что ты должен раскаиваться? – удивился Донхэ, разламывая печенье, которое дал ему Чонсу. Отправил кусочек в рот, поморщился, чувствуя, как на языке начали таять крупинки соли. Хичоль ушел в себя на некоторое время, потирая указательным пальцем переносицу.
- Кажется, обойдя в баллах на последней конференции, я лишил его стипендии, - неуверенно произнес он, кидая косой взгляд на кассу. - У нас с этим строго, ты же знаешь.
- Зато ты получил моральное удовлетворение, - поджал губы Донхэ, убеждаясь в сотый раз в том, что Хичоль стопроцентный эгоист. Фиши разгладил тонкий прямоугольный лист с предсказанием, которое было запрятано в печенье: «Жонглируя двумя сердцами, смотри, как бы третьим не подкинули твое собственное».
Он скомкал бумажку, кидая ее в пустую кружку, потом передумал, спрятав в карман куртки. Дурацкое предсказание, которое и не предсказание вовсе. А ведь удалось же забыть о близнецах на некоторое время... Донхэ достал деньги, расплачиваясь за чай и отсчитывая чрезмерные чаевые.
- Не надо. - Хичоль собрал купюры, оставляя ровно столько, сколько стоил чай, а остальное протянул обратно Донхэ.
- Почему?
- А ты бы как это воспринял?
Донхэ задумался, представляя себя на месте Чонсу. Воспринял бы...как ничтожную жалость, наверное. Убрал деньги обратно в карман, мысленно поблагодарив Хичоля за то, что образумил.
Они вышли из ресторана, торопясь к машине Донхэ. Мокрый снег, разбивался каплями об асфальт, собираясь в антрацитовые лужицы, отражающие ночное беззвездное небо.
- Хочу в клуб. Хочу много виски. Хочу напиться... - Хичоль держал сигарету дрожащими из-за холода пальцами, пытаясь другой рукой зажечь огонек, который появлялся на доли секунды и тут же исчезал. Донхэ впервые видел друга таким потерянным. Именно по такой вроде, с первого взгляда, ничего не значащей причине. Фиши не знал, какими словами утешают в такие моменты, поэтому просто завел машину, настраивая навигатор к клубу.
...
Пока Хичоль намеренно гробил свою печень, Донхэ сидел рядом, вчитываясь в черные буквы на помятой бумажке. Пытался разобраться с мыслями в своей голове, которые медленно тощали, словно их изъедали оголодавшие паразиты. У человека в крови выжжено все и всех распределять по местам. Любить синий цвет, больше чем черный, прослушивать одну песню намного чаще, чем вторую, хотя обе одинаково любимы, проводить с отцом больше времени, чем с матерью, но не потому что любишь кого-то меньше, а кого-то больше. Просто по-разному, приплетая к любви свои интересы.
Наверное, так и получилось с близнецами, которые неожиданно вписали себя в его жизнь, причем прочно вбиваясь в голову, закрепляясь в мыслях. На одной планке, но на совершенно разных параллелях.
К Хёкдже Донхэ испытывал желание заботиться о нем и нежность, больше дружескую, наверное. Хёкки было интересно слушать, с ним было интересно общаться, несмотря на некоторые различия в жизненных позициях. С ним было просто до тех пор, пока в чугунную голову Фиши не пришла замечательная идея сравнить близнецов. Хёкдже – друг, поэтому не стоило ему так целенаправленно ломать их еще только строившиеся отношения идиотскими попытками поцеловать…
То, что было к Ынхёку, не объяснялось. Рядом с ним было легко и сложно одновременно. Он был из разряда тех людей, из-за которых хотелось срываться на скорость в триста километров в час, выжимать все силы, последние капли бензина и моторного масла, пытаясь догнать, сравняться. Сродни наваждению – не отпустит, пока не настигнешь. К Ынхёку было «что-то», отчего сердце в присутствии гонщика на секунду замирало, а потому вдруг, как заведенный механизм бомбы, выстукивало последние удары перед тем как взорваться. Больше всего Донхэ боялся в него влюбиться, по-настоящему, потому что…это грань, финишная черта, у которой, если не затормозить, то выйдешь за воздвигнутые самим собой стены - не впускать в сердце никого, кроме родителей и Хичоля. Не впускать того, кто мог бы отодвинуть их на второй план. Это страшно.
Фиши сделал глоток, тут же сплевывая, чувствуя, как рот обожгло жгучей горечью. Случайно выпил из бокала Хичоля, где плескался солодовый виски. Он встал из-за барной стойки и, пробираясь через беснующуюся толпу танцующих, зашел в туалет. Заляпанное исцарапанное зеркало отражало бледное лицо, точно выбеленное хлоркой, с темными мешками под глазами и светло-синими губами, которые почему-то подрагивали, словно тело бросило в очередной беспричинный озноб. Донхэ открутил оба краника, чтобы заглушить плескавшейся водой стоны, доносящиеся из кабинки напротив. Привычно для клуба, но все равно мерзко и неприятно. Чуть отодвинув кран в сторону, он склонился над раковиной, чтобы остудить голову, несмотря на то, что водяной поток был скорее горячим, чем просто теплым и тем более холодным. Послышался щелчок задвижки и шорох вываливающихся людей из той кабинки. Донхэ без интереса прошелся по ним взглядом, просто по инерции, зато результативно – чем-то серьезным и острым под дых. Встретившись со светло-карими глазами, уже не смог отвести собственные глаза, болезненно вгрызаясь в чужие. Ынхёк, как ни в чем не бывало, подошел к соседней раковине, включая воду и смывая с себя… Донхэ вцепился пальцами в умывальник, чувствуя, как кровь закипает.
- Что это? – на удивление спокойно спросил он, впервые сталкиваясь с таким эмоциональным дисбалансом внутри себя, когда хотелось кидаться чем-то тяжелым и желательно в конкретного человека. Только недавно пытался разобраться «что» к Ынхёку, а теперь все предельно ясно - «больно».
- Как тебя зовут? – безразлично спросил Ынхёк у парня, который курил, закрыв глаза и прислонившись к кабинке. – Хотя не говори, без разницы, - и обращаясь к Донхэ. – Зачем останавливаться на одном человеке, когда их так много. Но ты и сам знаешь, что перепрыгивать с одного на другого намного интереснее, - добивая своей пошлой иронией подчистую.
- Я «не перепрыгивал». Ты придурок, если так думаешь. – Донхэ склонил голову так, что рыжие пряди волос упали на лицо, торчащими волосками заряжая в глаза. Обида подкралась незаметно, пробираясь по коже мелкой дрожью. Почему с ним так сложно?
- Да, конечно, - не поверил ему Ынхёк, выключая кран и теперь напрямую смотря на Донхэ. – Я даже понимаю, - фальшиво усмехнулся он, кривя рот. - Близнецы – это же так интересно. Особенно с девственником. Много новых ощущений и все такое.
- Да пошел ты. – разозлился Фиши, впервые сталкиваясь с таким Ынхёком - метко бьющим словами по болевым точкам. Гонщик пожал плечами, проходя мимо и выходя из туалета. Парень, куривший у кабинки и, видимо, находившийся под наркотой, пребывал не в этом мире, поэтому вообще ничего не замечал вокруг себя.
Идиот. Донхэ не рассчитывал на что-то серьезное, но уж точно не предполагал, что будет для Ынхёка разменной и дешевой монетой.
…
Если бы снег был плотным и кристаллическим, то город давно утонул в пушистом зимнем покрывале, но он был неприятно водянистым, поэтому грязными ручейками стекал в канализации. Донхэ стоял у своей машины, опираясь на дверцу, и мокнул под полу снегом, полу дождем. В кожанке было холодно, но греться в машине не хотелось. Не хотелось вообще ничего… Хотя нет. Сейчас он бы с удовольствием вернулся в то время, когда они с Хёкдже смотрели мультики, укутавшись каждый в свое одеяло и постоянно выкрикивая в нужных и ненужных местах «Сволочи. Они убили Кенни». Но Хёкки не отвечал ни на смс, ни на звонки. Видимо, до сих пор был обижен.
Стоило Донхэ об этом подумать, как зазвонил телефон. Он с предвкушающей радостью посмотрел на экран, но высветившееся имя сбило с толку и не предвещало ничего хорошего. Обычно сиделка отца не звонила просто так. Она вообще никогда в жизни ему не звонила, а номер взяла только на экстренные случаи. Фиши с замирающим сердцем нажал на «ответить» и подставил трубку к уху.
Замирающее сердце – такой красивый фразеологизм, но совершенно не отражающий действительности. Сердце спокойно отбивало свой ритм. Его не заботило ничего, кроме установленной работы на «жизнь». Внутри ощутимо сжалось, все равно, что находиться в космосе без скафандра - органы мгновенно сдавило, перекрывая кислород, несущийся по каналам. Донхэ хватило только на одно слово, не выговоренное, а еле выхрипленное горлом, прежде чем скатиться вниз по дверце на мокрый асфальт.
- Скончался? – переспросил он и, не дожидаясь ответа, выронил трубку из рук.
Совершенно некстати вспомнился момент из одного сериала, который он смотрел вместе с Хичолем. В одной из серий парень обнаружил в доме мертвого отца и вместо того, чтобы позвонить куда-то или кому-то, он в ступоре пошел в клуб, где грохотала электронная музыка, нашел своего лучшего друга, обнял его, рассказывая о случившемся. Можно было сделать точно так же – найти Хичоля и рассказать. Проплакаться. Но сказать вслух означало принять правду, а принимать правду так сразу не получалось. Только сегодня Донхэ был в больнице, держал в своей руке пусть и не реагирующую ни на что, но еще теплую руку отца, видел, как на электрокардиографе вычерчивалась зигзагами линия жизни.
Почему если что-то плохое, то сразу в одно мгновение? Так на небесах задумано? Как в Библии - великомученикам и страдальцам Бог отплатит добром. Хотя после смерти родного человека, автоматически перестаешь верить в высшие небесные силы. Разве смерть отца можно было вообще чем-то переплатить?
Из клуба доносилась приглушенная музыка, а хотелось так, как в том сериале, чтобы разрывала барабанные перепонки до крови. Чтобы электронными волнами прямо в мозг, в сердце, во все, что жило, терзая резко, больно, с остервенением. Вырывая под корень, с мясом. Чтобы прочувствовать боль, а не мысли, зияющие пустотой. Чувствовать себя в каком-то ирреальном мире, словно под мескалином, когда цвета превращаются в запахи, тело кажется воздушным, а мир квадратным. Слышать громко-громко, на всю мощность, перекрывая чертову пустоту.*
Донхэ вздрогнул, когда его подхватили за талию и поставили на ноги, придерживая рукой. Веки поднимались с трудом, наверное, из-за того, что ресницы отяжелели, собирая на себе капли мокрого снега. Ынхёк отобрал у него ключи, которые Фиши сжимал в кулаке, открыл дверцу и усадил его на сидение, аккуратно склоняя голову, чтобы не ударился. Сев на водительское кресло, он включил зажигание, затем обогреватель, стуча пальцами по рулю. Молчал, как обычно, ничего не спрашивая, не интересуясь.
Фиши расправил завернутые рукава куртки, пряча в них окоченевшие пальцы. Замерзшее тело игнорировало включенную печку, совершенно отказываясь греться. За глазными яблоками пощипывала горечью, но слезы застыли в мешочках, не собираясь растекаться по щекам.
- Куда тебя отвезти? – наконец, спросил Ынхёк, понимая, что первым Фиши вряд ли заговорит. Донхэ мысленно проговорил адрес клиники, не решаясь произнести вслух. Отторгая правду до последнего, словно необратимый вирус или инфекцию.
- Отвезешь меня и сразу уедешь, - с нулевыми эмоциями в голосе сказал Донхэ. Ынхёк сейчас был лишним, как персонаж, которого зачем-то добавили в привычную сюжетную линию. Персонаж, из-за которого все шло наперекосяк.
- Ладно. – Ынхёк повернул руль, выезжая на проезжую часть и дождавшись от Фиши адреса, перестроился на нужный ряд дороги.
Только в больнице, глядя на посеревшую кожу отца, на закрытые веки, как у шпаклеванной скульптуры - твердые и потрескавшиеся, и потухший экран кардиографа, поверил в то, что человек перед ним больше никогда не вдохнет воздух. Фиши присел на колени, бессильно уронил голову на одеяло, касаясь макушкой руки отца. Тихо-тихо заплакал, словно шепотом. Потерять близкого человека - самое несправедливое испытание, которое подкинула ему судьба.
Серая могильная плита оказалась контрастом на фоне окружавшего его снежного поля. Океан напротив холма застыл, перестав плескаться ледяной водой, словно не хотел нарушать загробную тишину. Ветер тоже притих. Донхэ опустился на колени и, собрав в ладони горстку снега, слепил снежок. Потом еще два, каждый из которых по размеру был меньше предыдущего. Положил их друг на дружку, создавая форму безличного снеговика, которого закрепил на плите рядом с серебристой надписью.
Фиши стряхнул с букета замерзших цветов снег и поднялся на ноги. Посмотрев назад на дорогу, где в машине его ждал Хичоль, показал пальцами, чтобы друг подождал еще пять минут. Место такое, как будто намагниченное - не отпускало.
Похороны прошли через день после смерти отца. Фиши был благодарен его коллегам по работе, которые помогли решить все организационные вопросы, потому что разобраться самостоятельно в таких сложных и взрослых делах он бы не смог.
Эмоционально самым трудным было рассказать о смерти папы матери. Она до сих пор наблюдалась в клинике и только шла на поправку, поэтому новость могла запросто разрушить улучшенное здоровье и выровненное душевное состояние. Но не сообщить об этом казалось неправильным.
К такому не подберешь правильных слов, потому что любое слово острым осколком вонзится в сердце. Сказать «Мама, папа умер» и увидеть, как родные глаза потухают, словно огоньки свечей мгновенно сдуло ветром, заметить, как слезами вырисовывается еще больше морщин вокруг глаз, как начинают дрожать ее бледные губы. Чувствовать, как холодные пальцы сжимают запястье Донхэ, длинными ногтями впиваясь в кожу. Фиши не смог выдавить из себя ни слова, не смог придумать как утешить, не догадался обнять, чтобы успокоить… Потому что оцепенел так же, как и его мама. А потом резкий скачок на экране кардиографа, сбитое дыхание, часто мигающая красная кнопка, побелевшее лицо, инфаркт. Медсестры, какие-то крики про восстановление кровотока, длинный коридор, белая стена напротив, сдавливающее ожидание, выжигающее нутро каждой наступившей секундой. Облегченно, но по-прежнему болезненно выдохнуть, когда врач скажет, что пульс стабилен, сердце матери пришло в норму. Обошлось. Но надолго ли?
Маму Донхэ перевели в палату для критических больных, поэтому она не присутствовала на похоронах, хотя слезно умоляла. Но ослабевшая до обморочного состояния, она даже присесть на кровати не могла, а о том, чтобы выйти за пределы клиники не было и речи. На погребальной церемонии находилось мало людей – коллеги-друзья отца, самые близкие родственники и Хичоль, который со дня смерти всегда маячил где-то рядом.
Погода для зимы была теплой, но не настолько, чтобы падавший снег начал таять. Солнце неумело спряталось за рваными полосками неба, поэтому было необыкновенно светло. Яркий желтый луч, пробившийся сквозь кучевые облака и устремившийся прямо в землю, напоминал дорожку на небеса. Как в фильме «Привидение», словно отца Донхэ переправляли в Рай. В такое пусть и наивно, но хотелось верить.
...
С похорон прошло четыре дня. Донхэ все это время провел дома, не выходил из своей комнаты, категорически не подпускал к себе никого из старших и даже Хичоля, который переселился в его квартиру на время. Друзья познаются в беде, вот и Хичоль познался, пусть и молчаливым присутствием.
Фиши в упадке настроения не чувствовал самых обыденных потребностей – не было голода, желания общаться или дышать свежим воздухом. Замкнулся в себе, оккупировав собственную кровать и создав из подушек вокруг себя оборонительную крепость. Интерес пропал ко всему. Даже музыка, которая обычно спасала или хотя бы помогала забыться на некоторое время, превратилась в раздражающий фактор. И плакать не получалось. Наверное, все слезы были выплаканы в день похорон. Около двери комнаты Фиши валялось несколько пакетов с чипсами, сухой рамен, соки, бутылки с водой. Хичоль оставлял их вместо завтрака, обеда и ужина (сам готовить он не умел, поэтому обходился сухим пайком). Но Донхэ все равно ничего не ел. Единственное, что исчезало, так это бутилированная вода. Все остальное продолжало валяться и накапливаться.
В четверг Донхэ проснулся из-за ужасного шума, доносившегося с первого этажа. Прислушался – музыка. Видимо, Хичоль перешел на радикальные меры, включив в квартире все колонки на максимальную громкость и пытаясь таким образом расшевелить Донхэ. Фиши нехотя поднялся с постели, сполоснулся под холодной водой, стараясь не замечать некрасиво заострившееся лицо. Переоделся и спустился на первый этаж, потому что музыка продолжала истошно грохотать и раздражать барабанные перепонки. В зале никого не было, пульта, чтобы убавить громкость тоже, поэтому Фиши пошел на кухню, где его ожидал сюрприз.
- Привет, - осторожно поздоровался Донхэ, прикрывая за собой дверь и тем самым заглушая музыку. С большим удивлением обнаружил в своей кухне Хёкки, который раскатывал тесто на деревянной доске.
- Привет, - так же осторожно. Хёкдже вымыл руки и, нажав на красную кнопочку на дистанционном пульте, выключил музыку. - Наконец-то проснулся. А то у меня уже уши болят из-за этого шума. Но Хичоль сказал, что...
- Мы…в ссоре? – перебил его Фиши, заранее решив уточнить, отчетливо помня, чем закончилась их последняя встреча.
- Я все еще сержусь на тебя. Но обижаться почему-то не получается так долго, как хотелось бы, - широко улыбнувшись, пояснил Хёкки. На кухне стало в разы теплее, словно по мере того, как поднимались уголки губ скейтера, увеличивалась температура на термометре.
Донхэ сел за стол, на котором стояло много различных кухонных приборов, нарезанных овощей на разделочной доске и пакет с мукой. - А где Хичоль?
- У Хинима зачет, поэтому я вместо него.
- А как же учеба?
- Сегодня только лекции, а за них баллы не ставят. – Донхэ улыбнулся на свою придуманную отмазку, которую повторил за ним Хёкки.
- Что готовишь? – Фиши заглянул в миску, куда были высыпаны грибы и оливки.
- Пиццу.
- Серьезно? – засомневался Донхэ, потому что ингредиенты, находившиеся на столе мало подходили для стандартной пиццы. И тесто было слишком вязким - стекало по деревяшке. – А ты готовить-то умеешь?
- Теоретически. – Хёкдже кивнул головой на книгу рецептов. – А практически пробую в первый раз. Думаю, это как на химии, ничего сложного.
- Мне стоит бояться?
- Если боишься, можешь не есть. Заставлять не буду, - буркнул Хёкки, возвращаясь к раскатке теста, предварительно посыпав ее мукой, чтобы создать хоть какую-то форму.
Донхэ, пока скейтер занимался готовкой, сидел и наблюдал за процессом, активно мешая и не принимая в нем участие. Это было забавно. Теоретически, видимо, было намного проще, чем практически. Одно прилипшее тесто к противню и его получасовое соскребание с металлической поверхности чего стоили.
- Знаешь, в магазине продают готовую. Ставишь в микроволновку на четыре минуты и никакой мороки, - сообщил Донхэ, выплевывая откушенный кусочек пиццы изо рта. Тесто не приготовилось, было такое же сырое, как будто его не ставили в духовку, начинка пересоленная и очень странная на вкус, словно в нее добавили морские водоросли и корицу вместо паприки.
- Я сам хотел приготовить, - с обидой в голосе произнес Хёкки. - Не может быть все настолько ужасно. - Он откусил немного от своего куска, чтобы убедиться в том, что не все так плохо, как говорит Донхэ. Прожевал пару раз и аналогично Фиши выплюнул. – Мдаа... Ладно, первый блин комом. – Хёкки осторожно схватил горячий противень прихваткой и вывалил содержимое, которое должно было быть съедобным, а еще лучше пиццей, в мусорный контейнер.
- Что будем делать? – спросил Донхэ, закончив мыть посуду, которую в наглую всучил ему Хёкдже. Якобы он готовил, а Фиши должен убираться, чтобы равноценно.
- Может быть, фильм посмотрим? - предложил Донхэ. День с самого утра оказался светлым и приятным. Может быть, все дело в лимите - время лечит, поэтому горевать долго не приходится. Либо в присутствии Хёкки, рядом с которым не хотелось замыкаться в себе и думать о плохом. В любом случае сердце потихоньку легчало, словно кто-то начал перетаскивать с него груз.
Хёкки кивнул на предложение Фиши и вышел из кухни, чтобы выбрать какой-нибудь интересный фильм в стенде с DVD-дисками.
Донхэ пытался сосредоточиться на фильме добрых полчаса, но мозг отказывался переваривать информацию, потому что неоднозначная сюжетная линия сбивала его с понимания общей картины. Главный герой был то стариком, то подростком, то молодым парнем, который в будущем оказался единственным смертным человеком, проживающим остатки жизни под наблюдением нового мира бессмертных. Да и атмосфера фильма была слишком унылой, скучной, поэтому Фиши бесцельно, больше для вида, пялился в экран, просто радуясь тому, что Хёкки сидел рядом. Наверное, в этом самый огромный плюс дружбы, что тепло только от одного присутствия, но опять же сбивало с толку то, что с Хичолем все было по-другому.
В фильме начался момент, где главные герои-подростки впервые занимаются любовью. Обычно когда такое смотришь всей семьей, а пульт у родителей, которые почему-то не перематывают этот смущающий момент, дети всеми силами пытаются отвлечься или выдумывают важные дела.
Пульт был в руках Донхэ. Он специально ничего не делал, украдкой наблюдая за реакцией Хёкки. Скулы скейтера слегка порозовели и потому, как он перевел взгляд с экрана на стену было понятно, что его смущает такое не меньше, чем детей при родителях. Донхэ вздохнул, удивляясь чрезмерной скромности его друга, поэтому просто выключил телевизор.
- У тебя есть девушка? - обронил Донхэ как бы между прочим.
- Нет, - односложно ответил скейтер, забираясь с ногами на диван и расковыривая пальцем потертую ткань джинс на коленке. Так сосредоточенно, еще чуть-чуть и будет дырка.
- Почему? Тебе девятнадцать и...
- Это обязательное условие что ли? Нет и нет. Не почему, а просто.
- И не хочется?
- Зачем? – спросил Хёкки, удивляя своим вопросом Донхэ. Фиши даже растерялся поначалу на такое искреннее недоумение со стороны скейтера, словно тот действительно не понимал, почему люди нуждаются в отношениях.
- Гулять в парке, кататься на аттракционах…
- Для этого и существуют друзья, разве нет? - раздраженно перебил его Хёкки, которому, видимо, не нравилась тема, которую затронул Фиши.
- А поцелуи? – Донхэ даже не думал прекращать спрашивать. Это было важно. Почему-то. Фиши посмотрел в упор на Хёкдже, который покраснел сильнее прежнего и поспешил отвести взгляд. – Ты никогда не целовался? – осенило Фиши, после того, как он выстроил в голове цепочку фактов, как детектив, выискивающий в преступлении причинно-следственную связь.
- Нет, - сухо ответил Хёкки, упираясь подбородком в колени и недовольно морща нос. - Я не хочу об этом говорить. Тем более с тобой, - подчеркнул Хёкки, чем немного обидел Донхэ.
Фиши решил на этом остановиться, чтобы не усугублять по-прежнему хрупкие дружеские отношения со скейтером. Вроде и дружат, а вроде и нет. Как бы Донхэ мысленно не уговаривал сам себя перестать думать о Хёкдже в совсем недружеском ключе, чтобы снова не запутаться в своем отношении к каждому близнецу, не получалось. Очередная лукавая игра подсознания. У Хёкки были просто невероятно красивые губы. Скейтер был прекрасен и не только внешне. Казался прекрасным во всем. Поэтому было сложно поверить в то, что никто не хотел его поцеловать. Или Донхэ просто идеализировал своего «друга» до ненормального. Вмешивать Ынхёка в заинтересованность в его брате-близнеце не хотелось. Вообще больше не хотелось их обобщать, словно они совершенно незнакомые друг другу люди.
Остальное время они провели просто дурачась – достали старую игровую приставку Донхэ, потратив несколько часов на ее починку, и все равно доломали до конца, в основном стараниями Фиши. Потом он учил Хёкки играть на синтезаторе, но это было изначально провальное дело, потому что получалось только простейшим способом – показать порядок клавиш, на которые надо нажимать, чтобы создать хоть какую-то мелодию. Утомившись за целый день приятным ничегонеделаньем, уснули и проспали так до вечера.
Донхэ хотелось, чтобы Хёкдже остался у него с ночевкой, но скейтер, виновато извинившись, сослался на приезд отца из командировки. Проводив Хёкдже до остановки, Фиши вернулся домой с вновь потяжелевшим сердцем. Никто не может в одиночку справиться с одиночеством. Для этого необходимо присутствие хотя бы еще одного человека.
Донхэ поднялся по лестнице, от скуки пересчитав все ступеньки. Сюрпризы на сегодняшний день не закончились. У двери квартиры, прислонившись к стене, его ждал Ынхёк.
Донхэ замер, не решаясь переступить последнюю ступеньку. Кровь, сердце и легкие тоже притихли, словно мозг отправил по рецепторам функцию «замереть», распространяя ее на все тело. Зато в висках неприятно стучало, казалось еще чуть-чуть, и гребаная непослушная кровь пробьется сквозь стенки сосудов. Фиши так и стоял с занесенной ногой над ступенькой, медленно соображая. Ынхёк, заметив хозяина квартиры, театрально приподнял голову подбородком вверх и, подпирая его указательным пальцем, сказал с усмешкой в голосе:
- Любовь назревает? Очень мило. – Губы гонщика скривились в улыбке, а саркастичный тон заменил «мило» на «отвратительно».
- Ревнуешь? – аналогичным тоном ответил Донхэ, наконец, переступая на лестничную площадку. Он остановился на приличном расстоянии от Ынхёка, чтобы ненароком не… Просто так было лучше – соблюдать дистанцию.
- Если только своего брата. Со мной он никогда так не общался, – спокойно ответил гонщик, но в голос протиснулось едва заметное раздражение, словно то, что он сказал про Хёкдже – правда.
- Его несложно понять. С тобой невозможно общаться. – Донхэ подошел к двери своей квартиры, прислоняясь к ней плечом напротив Ынхёка. Темно-русые волосы сливались с темнотой площадки и казались совсем черные. Черная кожанка, более теплая, но по-прежнему расстегнутая и являющая взгляду черную футболку без каких-либо рисунков и надписей. Строго, ничего лишнего, так же, как и слова Ынхёка, которые никогда не выходили за рамки конкретной темы. Четко, ясно. Слишком сложно. Иногда ведь нужно поговорить о ерунде, просто чтобы отвлечься. Но к Ынхёку это не относилось.
- Трахаться со мной тебе это не мешало, - усмехнулся он, грубо тасуя слова. Донхэ поджал губы, не комментируя. Потому что в этом гонщик был прав.
- Ты принес мои ключи? – устало спросил Фиши, после долгого молчания. Прямо по коридору, в самом его конце, было окно. Фонарные блики играли на подоконнике, поэтому падающий снег походил на разлетающиеся во все стороны искры. Донхэ смотрел туда, наблюдая за пейзажем, но не обращая внимания на его красоту. Просто смотрел, чтобы не встретиться со светло-карими глазами, которые в данный момент были заправлены кофейными гранулами вокруг радужки. Практически черные, как у одержимых демонами.
Ынхёк засунул одну руку в карман брюк, выуживая оттуда ключи. Не предупредив, кинул их Донхэ, который среагировал автоматически быстро, поэтому ловко поймал.
– Я думал, ты позвонишь или приедешь, чтобы забрать свою машину.
- Мне было не до этого. К тому же… Я просил уехать Тебя, - акцентировал Фиши, - а не на моей машине.
- Покатаемся? – неожиданно перевел тему Ынхёк и, отталкиваясь от стены, подошел к лифту, нажимая на кнопку вызова.
- Дамп закрыт.
- На главной трассе.
- Открытой? Убиться решил? – удивился Донхэ, который редко выезжал за пределы дампа. Это было незаконно, опасно и немного страшно.
- Как хочешь, - пожал плечами гонщик.
Фиши безвыходно вздохнул, не зная, что делать – оставаться одному в квартире или снова хвостом гнаться за Ынхёком, который с каждым разом отдалялся все больше и больше, создавая между ними не одну, а несколько пропастей. Одиночество в данный момент было страшнее, поэтому Донхэ плюнул на все и бросился вниз по лестничной площадке, чтобы поймать гонщика на выходе.
Огромным плюсом главной трассы являлось то, что дорога никогда не успевала заледенеть и покрыться снегом, на каждых ста метрах стояли фонарные столбы, поочередно сменяясь отражателями. Минусом – то, что машин даже ночью ездило много. Особенно огромных фур, которые занимались перевозками различных товаров. Донхэ еще пять минут назад выпустил Ынхёка из виду, поэтому просто ехал не следом, а по уговоренному маршруту. Сердце колотилось, но как-то глухо. И мыслей в голове было непривычно много. Обычно под скоростью из головы выветривалось все, что не касалось непосредственно гонки. А в этот раз не думать не получалось…
Иногда человек маленькими шажками подбирается к серьезно волнующему его вопросу, который до этого смутными буквами расплывался перед глазами. Живет себе, живет. Привычно. Все события воспринимая как должное. А потом в одно мгновение, может быть, проснувшись ранним утром или переходя дорогу в неположенном месте, озаряет – а для чего он живет? И это вопрос не с глубоким философским подтекстом, касающийся смысла жизни, бытия, если нечто или ничто, а обычный такой вопрос, вбивающийся в голову ядовитым наконечником. Очаг поражения увеличивается.
Вопрос «Для чего я живу?» задается, когда понимаешь, что заканчиваешь третий курс, но на сто процентов уверен в том, что не будешь посвящать свою жизнь международным отношениям. Когда вспоминаешь, что нет определенной цели, не к чему стремиться, нечего достигать, потому что гонки – это что-то уходящее и никогда не было серьезным, чтобы посвятить им всего себя. Становится страшно оттого, что не знаешь, что тебе нужно от жизни. Ведь нет цели – нет будущего. И как назло в голову не приходит ничего путного, словно в мире не существует ничего подходящего именно для тебя.
Донхэ чертыхнулся, за мыслями забывая про нужный поворот. Гонка уже давно проиграна, но внутри пусто - по этому поводу нет никаких чувств. Даже жать на газ кажется чем-то бессмысленным. Фиши остановился в двух метрах от машины Ынхёка, тут же вылезая из своей. Расстегнул куртку, чтобы почувствовать холод, зализывающий жар с его кожи. Почувствовать себя живым. Ынхёк все это время, пока ждал Фиши, сидел на капоте своего Мерседеса, устремив взгляд вверх. Кончики его волос побелели, отливаясь серебром. Донхэ вскинул голову на небо, чтобы понять, что так привлекло Ынхёка. Почему-то забылось, что они остановились под мостом. И что такого интересного нашел Ынхёк в ветхом почерневшем кирпиче и ржавых согнутых опорах?
Фиши вжался в дверцу своего автомобиля, когда к нему подошел гонщик. Хотелось сохранить дистанцию хотя бы в метр, но у Ынхёка, видимо, были другие планы.
- К чему ты стремишься? – спросил Донхэ. Получилось спершимся дыханием, словно горло распороли ножом и всунули в него трубку.
Ынхёк посмотрел на него как-то странно. О чем подумал, не понять. - К жизни.
- Чтобы жить, нужно к чему-то стремиться, - разочаровался ответу Фиши. Наверное, не это хотел услышать.
Ынхёк насмешливо скривился, но глаза оставались серьезными. - Когда твое стремление срубают под корень, уже не веришь в то, что есть смысл дважды быть срубленным. Нельзя быть уверенным, что во второй раз получится дать росток. – Он забрался холодными пальцами под рукава куртки Фиши, обхватывая запястья и придавливая его руки к двери. Холодное дыхание вспарывало облака воздуха, приземляясь на открытую голую шею. Фиши не стал сопротивляться, когда чужие губы накрыли его, поддаваясь мимолетной подавленности.
Потому что...
Все это время Донхэ думал, что отстает от Ынхёка, плетется за ним как улитка за скоростным поездом, а оказалось, что наоборот. Своим стремлением проживать каждый день как последний и при этом бесцельно, Ынхёк отбрасывал себя на километры от других людей. Живя мгновениями, разучился прокручивать время вперед. Топтался на месте. Только как ему объяснишь это, если он абсолютно никого не слушает.
- Ко мне? – Ынхёк провел согревшимися теплыми пальцами по щеке Донхэ, легонько проходясь вдоль его губ. Вроде спросил, но таким тоном, словно был уверен в положительном ответе.
- Я домой, - покачал головой Фиши, дважды подумав, прежде чем ответить. Сейчас лучше всего разобраться в себе, именно в себе, а не в отношениях к братьям-близнецам. Потому что снова все переплелось между собой, запуталось в дубовый узел. И осознание того, что Ынхёк запутался в себе еще больше, чем Донхэ, позитивности не прибавляло.
Колеса Мерседеса резко заскрипели, выезжая на дорогу и неся машину с высокой скоростью по трассе. А сейчас Ынхёк, наверное, поедет в клуб и там-то уж точно ему никто не откажет. Вот так всегда – знаешь, что решение было правильным, но все равно жалеешь, потому что неприятно осознавать факт своей ненужности и легко заменяемости.
...
Удивительно насколько меняется отношение людей к тебе, когда они узнают, что в твоей жизни произошло несчастье. Теперь никакого недовольства или ругательств, сплошное сочувствие. Или жалость. С какой стороны посмотреть. Интересно, почему в человеке просыпается человечность только в минуты полного горя? Еще недавно Донхэ гнобили по поводу пропусков и отчисления, а уже сегодня чуть ли не каждый преподаватель хлопал его по плечу, серьезно утешая «Крепись». По этой причине Фиши решил не идти на последнюю лекцию. Потому что еще одного жалостливого взгляда в свою сторону он не выдержит. Радовало то, что Хёкдже согласился прогулять с ним на пару.
Сегодня скейтер выглядел непривычно опрятно. Хотя нет, правильнее сказать - солидно: белая рубашка, черная жилетка и прямые брюки. Неизменными остались только кеды. Когда они подошли к своим шкафчикам, Хёкки вытащил из верхней полки пакет, где находилась другая одежда.
- Не можешь ходить в одном и том же полдня? – пошутил Донхэ, доставая из его пакета белую толстовку.
- Не можешь просто промолчать? – ответил Хёкки на манер, отбирая свою толстовку из рук Фиши. – Подожди здесь, я переоденусь, - сообщил он, удаляясь в сторону туалета.
Когда скейтер переоделся в нормальную одежду (деловой стиль нормальным Донхэ не считал), они вышли из универа, направляясь к парковке.
- Куда едем? – поинтересовался Донхэ, забираясь в машину. День был немного темный, без осадков. Небо заволокло тучами, сраставшимися между собой синим пухом, который, казалось, еще чуть-чуть и упадет на землю. Хёкки сел на пассажирское сидение, закидывая свой рюкзак назад.
- Сюда. – Он протянул Фиши рекламную бумажку, на которой большими буквами было написано «Свобода мысли». Название интересное и привлекающее внимание тех, кому о свободе мыслей только мечтать. Фиши запомнил адрес и вернул рекламку обратно Хёкки.
- А что там? Клуб поэтов?
Хёкдже улыбнулся: - Нет. Увидишь.
Доехали быстро, потому что было не далеко от университета - в парке на фонтанах, которые зимой не работали. Людей на удивление собралось много, все скамейки были забиты семейными парами, любовными парочками и компаниями друзей. Хёкки показал на закрытую беседку, где находилось несколько человек – девушка и парень с гитарами сидели на скамейке, остальные стояли рядом.
Девушка с короткой стрижкой просто подыгрывала, барабаня по струнам гитары, а парень в летней кепке с прямым козырьком, из-под которой торчали рыжеватые волосы, легко играл перебором и пел. Песню Фиши слышал впервые, но ему она понравилась с первой ноты. Наверное, дело даже не в песне, а том, что слышишь ее вживую. Слова на английском, но общий смысл был понятен. Донхэ неосознанно посмотрел на Хёкки, когда красивым голосом пропели «And I'll surrender up my heart and swap it for yours».* А после того, как они встретились взглядами, стало неловко, но тепло. Донхэ приподнял горло толстовки, застегивая его до конца, чтобы прикрыть губы, растянувшиеся в улыбке.
- Это ученики из колледжа искусств, - начал рассказывать Хёкки, когда они сели на освободившуюся скамейку. – Каждую пятницу у них проводятся подобные посиделки. Играют или поют просто так, для людей.
- Похоже у них там весело, не то, что у нас. Хотя твой доклад про… - Донхэ остановился, забыв тему своего друга. На самом деле, на лекции он его не слушал, но хотелось немножко поддеть.
- Либерально-идеалистическую парадигму, - помог ему Хёкки, зная, что Донхэ говорит не всерьез.
- Точно. Все время забываю про парадигму.
- Хватит паясничать. – Хёкки подул горячим воздухом в раскрытые ладони, согревая их свои дыханием. – Ты бы хотел там учиться? Музыка, творческие люди вокруг… Мне кажется, тебе бы там понравилось.
- Не знаю даже. – Донхэ пожал плечами, стараясь не подавать виду, что идея его заинтересовала. Отец тоже постоянно говорил про то, что у Донхэ с музыкой намного больше общего, чем с рулем и скоростью. Можно было попробовать. И даже не как дань отцу, а воспринимая, как его последний совет.
- Там принимают творческий экзамен. Три минуты на выступление. Можно с импровизацией, за что добавляют баллы, можно подготовиться со своим номером.
- Откуда ты знаешь? – удивился Донхэ такой осведомленности.
Хёкки помялся несколько секунд, но ответил: - Когда я в первый раз пришел в университет, после учебы хотелось прогуляться в окрестностях, вот и попался на пятничный день.
- Там были танцоры? – догадался Фиши, зная, что могло заинтересовать его друга. Хёкдже кивнул, кутаясь в шарф. По мере того как вечерело, стало холодать. Поднялся небольшой ветер, сдувая с асфальта снег и так легко его перекатывая, словно лепестки одуванчиков.
- Было бы здорово, если бы люди перестали жить так, как требует от них общество, родители или друзья. – Донхэ поднялся со скамейки, переминаясь с ноги на ногу. Пальцы жутко замерзли, хотелось спрятать их в шерстяные носки. – Куда пойдем?
И снова эта виноватая улыбка, которая означала «домой».
- Тебя не впустят что ли, если ты придешь попозже? – проговорил Фиши, злясь на себя за несдержанность, на Хёкки за чрезмерную послушность и на отца его друга за то, что так ущемляет.
- Не впустят, - не стал объясняться Хёкдже. Донхэ решил больше не затрагивать эту тему, потому что отношения с родителями - личное дело ребенка и вмешиваться в них можно только тогда, когда эти отношения переступают закон.
- Замерз?
- Немножко. – Хёкдже удивленно приподнял брови, когда Донхэ его обнял. – Ты чего?
- А знаешь… Поцелуи согревают. - Фиши улыбнулся, когда скейтер знакомо нахмурился. У него даже постное выражение лица казалось милым.
- Не знаю. Ты опять за свое?
- Что ты потеряешь?
- Друга? – серьезно предложил Хёкки, пытаясь пристыдить. Получилось бы, если бы не одно «но».
- Первым, с кем я поцеловался, был Хичоль. Как видишь, это не помешало нашей дружбе.
Хёкдже прикусил губу, словно действительно раздумывал. Донхэ мысленно скрестил пальцы за то, чтобы он согласился. Хоть в чем-то Фиши должен определиться – будет ли поцелуй таким же странным, как с Хичолем, все равно что целуешь брата. Или совсем по-другому. Еле заметный кивок заставил сердце дрожать, словно ветер пробрался сквозь грудную клетку.
- Просто повторяй за мной, ладно? – зачем-то пояснил Фиши, прежде чем прикоснуться обветренными губами к холодным губам Хёкки. Осторожно раздвинул их языком, на секунду замешкавшись, как будто мгновенно забыл, как правильно. Если бы на улице было не так морозно, то ладони бы определенно вспотели из-за волнения. Донхэ, справившись с собой, углубил поцелуй. Внутри все взорвалось фейерверками, когда кончик языка Хёкдже задел его, передавая этим прикосновением кучу давно забытых или еще непознаваемых эмоций.
…
Уже дома чувство одиночества на время пропало, словно его задвинули в дальний ящик. Хотелось прыгать, скакать, подурачиться как в детстве, сделать что-нибудь, чтобы выплеснуть свою радость. Простой поцелуй, а столько невообразимых ощущений. Донхэ, не раздеваясь, упал на свою кровать, лицом зарываясь в подушку. Вопреки зашкаливающим эмоциям, сердце билось очень спокойно – не взрывалось и не бабахало. Осталось только понять, в чем разница.
* Ed Sheeran – Lego House И я отдам свое сердце И поменяю его на твое.
Название: ЛДС Автор: eddiedelete Пейринг: Чанмин/Кюхён Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш, Ангст, Даркфик Предупреждения: ООС, BDSM Размер: мини Описание: Кюхён постоянно уходит в себя. Не просто прячется в своей комнате, как обычно бывает, впиваясь глазами в экран ноутбука, а вглубь – в собственное подсознание. Оставляет весь мир позади. Размещение: запрещено
Кюхён постоянно уходит в себя. Не просто прячется в своей комнате, как обычно бывает, впиваясь глазами в экран ноутбука, а вглубь – в собственное подсознание. Оставляет весь мир позади. Часто говорит что-то необъяснимое, недоступное пониманию нормальных людей, потому что лед не может заморозить солнце, красный цвет не пахнет спаржей, а Чанмин всю прошлую неделю был в Японии, хотя Кюхён говорит, что рядом. Он путает цвета, не различает черный от зеленого, потому что черный – это синий, а белого не существует, потому что он забыл свой настоящий цвет. Кюхён не узнает никого по голосам, переспрашивает по несколько раз, слышит то, что другие не слышат. С каким-то упрямством убеждает всех, что скрежет смычка по струнам скрипки на вкус как водоросли, а клавишам фортепиано больно, когда по ним давят, поэтому они издают звуки.
Самое странное то, что в таком неадекватном состоянии он счастлив. Улыбка никогда не натянута, лоб не хмурится складками морщин, глаза блестят, слово от предвкушения какой-то радости. А Чанмин не понимает, что происходит – очередная злая шутка Кюхёна, переутомление или...шизофрения? Каждый раз вылетая из Кореи на продолжительное время, он боится, что возвратившись обратно, Кюхён его не узнает - спутает с ветками дерева, вместо слов почувствует запах керосина или что-то такое же безумное.
...
- Слышишь? Музыка скребется в окно… – Кюхён, уткнувшись лбом в пластиковую раму, царапает ногтями стекло, надавливая со всей силы и оставляя за собой белесые полоски. Другая рука сжимает выступающий подоконник, словно он собирается на него подняться. – Она странно пахнет. – Кю глубоко вдыхает, ударяя костяшками пальцев в окно. Еще раз. Еще. – Как могильная земля и засохшие гвоздики.
Чанмин замирает у порога, не решаясь войти в его комнату. Даже дверь за собой не закрывает, как будто боится, что Кюхён набросится на него с ножом.
- Человек за окном…он просит, чтобы я его впустил, - хрипло шепчет Кю, по-прежнему разбивая руку о стекло.
- Там никого нет. – Наконец-то Чанмину удается унять дрожь в собственном теле. Он подходит к Кюхёну, обнимая его со спины и зарываясь носом в волосах. Такой родной, теплый и…застывший во времени.
- Есть. Смотри внимательнее. – Кю тыкает пальцем в собственное отражение в окне прямо в переносицу. Обводит глаза, нос, поперек губ. – Ему холодно. Он хочет зайти. – Макнэ СуДжу внезапно отталкивает Чанмина и запрыгивает на подоконник. Открыв форточку, а потом боковое окно, он протягивает руку самому себе, но хватается лишь за воздух. Отчаянно тянется, пытается дотянуться до иллюзии. Его тело уже наполовину свисает из окна, грозясь упасть прямо на асфальт и в это же секунду превратиться в брызги крови и тряпичные куски мяса. Макс, игнорируя как сердце бьется в пятках, оперативно поднимается на ноги и снимает Кюхёна с подоконника. Теперь уже вместе падают на пол. Чанмин подминает его под себя, обнимает крепко-крепко, словно боится, что тело в его руках сейчас рассыпется в прах и растворится в воздухе. Кюхён неожиданно расслабляется. Дыхание обоих выравнивается.
- Он плакал кровью, а я не смог ему помочь. – Тихим безумным голосом на всю комнату.
Чанмину это знакомо. Он любит человека, который медленно угасает, и он тоже ничем не может ему помочь.
…
Чанмин находит его в ванной. Зеркало разбито, на полу много осколков – огромных, маленьких и стертых в порошок, словно их специально крошили камнями. Кюхён сидит у кафельной стенки и полощет кожу на левой руке острым обломком. Не просто полощет, а расковыривает, превращая в мясо. С таким остервенением, что непонятно, как это он не добрался до кости. Максу требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он подбегает к Кюхёну, отбирает у него стеклянный осколок, с которого аккуратно соскальзывают капли крови.
- Какого черта ты творишь? – Не сдерживается, хватает за плечи, трясет, пытаясь привести в адекватное состояние, хотя надо быстрее остановить кровь, которая хлещет как ненормальная. Чанмин лишь надеется на то, что не задета вена, иначе он не успеет довезти Кюхёна до больницы. Соображается плохо, поэтому мысль о том, что можно вызвать скорую теряется где-то на периферии сознания, не в его голове. А в его голове страх – безумный, невыносимый, давящий на виски гулкими стуками собственного сердца. Такими темпами его сердце превратится в вечно дрожащего заику.
- Черви...они внутри...изъедают...больно. – Кюхён проводит пальцами по свежим ранам, резко впиваясь туда изгрызенными ногтями, словно пытается выпотрошить собственную руку. Чанмин сильно прижимает его к себе, запрокидывая голову назад и устремляя глаза к потолку, через потолок, к тому, кто управляет небом, моля о помощи. Больно ударяется затылком о кафель. Глаза слезятся, словно он выдыхает не медный запах крови, а горящий аммиак.
Очень кстати мозг проясняется. Чанмин достает из карман брюк телефон и вызывает скорую.
С тобою хоть в пропасти. Мне все равно. Главное, вцепиться в тебя и не отпускать. Пусть ветер гонит потоком на дно. Ты, только то, что могу я желать.
Я вместе с тобой заберусь под листву, Мы будем дышать осенней ванилью, Откинув голову на седую траву, Медленно стыть под прозрачною гнилью.
Я вместе с тобой спою о зиме, Мы будем ждать ее морозного ветра. И пока мы лежим в осенней тюрьме, Я прикоснусь к тебе совсем незаметно.
Я вместе с тобой разлагаюсь в земле. Мне не противно, серьезно, я счастлив. Если только ты, все только в тебе. Вся моя жизнь, я не запаслив.
С тобою хоть в пропасти. Мне все равно. Главное, держать тебя очень крепко. Ты не позволишь мне опуститься на дно. Или зацепишься за меня как закрепка.
Я вместе с тобой, ты часть меня. Мы будем кричать вдвоем нашу песню. Ветер мелодию заглотит в себя, Чтобы включить ее поднебесью.
С тобою хоть в пропасти. Мне все равно. Хоть в зыбучих песках или в жерле вулкана. Ты, только ты, мое дивное дно. Ты, только ты, моя нирвана.
Холодное солнце сжигало живые глаза, Когда лучики льдом скользили по лицам людей. Я видел тогда, как твоя немая слеза Блеснула на миг, оказавшись в плену заледеневших плетей.
Холодное солнце сжигало живые тела, Окоченевшими пальцами касаясь нежной кожи людей. Я помню, как твоя дрожащая рука мне передала Дыхание сердца, вырванное пластом из острых когтей.
Холодное солнце сжигало живые мечты. Серым пеплом пуская их в пустые глазницы людей. Я помню, тогда ты выла до сипоты, Просила немного влаги у соленых дождей.
Холодное солнце рисовало на черных холстах, Копируя свежие тени с мертвых людей. Их жизнь обесцветилась, забыв о ярких цветах. Мечты их затмили, превратив в переборку мастей.
Я прикоснулся к холодному солнцу ладонью руки, Чувствуя как тыльную поверхность обжигало колючим огнем. Во сне я видел тебя, под глазами залегли круги. А в глазах пустота, прожженная мечтой как солнечным льдом.
Он тихо играл и пел песню свою, Его голос ласкал нежную тишину. Он думал о маме, не зная когда, Она вернется к нему и будет с ним навсегда. Он тихо играл на скрипке своей, Смычок скользил гладко по ней. Он тихо играл,и слеза по щеке Покатилась внезапно и пропала во мгле. Он смотрел на звезды,беспорядок дилемм, В голове лишь грезы и вопросы: Зачем? Почему все так сложно?..Ведь ее рядом нет, Где-то там на звездах она танцует балет.
Название: Эй, Ворчун! Автор:bl4ckm4lice Бета: Yeong Su Пейринг: Шивон/Кюхён, пятилетний Донхэ Рейтинг: G Жанры: Слэш, AU, Флафф Предупреждения: ООС Размер: мини Описание: Донхэ ненавидит этого врача. Он злой и сварливый. Так почему же он так нравится его отцу? Размещение: запрещено
читать дальше В отличие от других детей своего возраста, Донхэ не ненавидел врачей и медсестер. На самом деле, они были хорошими и всегда ему улыбались, успокаивали его, что все будет хорошо и боль не будет долгой. Доктора часто давали ему конфеты, шоколадки или милые воздушные шары, если это были зубо-врачи. «Стоматологи, Хэ», - постоянно исправлял его отец, но малыш все равно не мог запомнить такое сложное слово. Все врачи, но не этот. - Сколько тебе лет? - Пять. - Тебе должно быть стыдно плакать в таком возрасте. Прекрати. Донхэ зарыдал сильнее: - Но мне бо-о-льно! - Надо было думать об этом раньше и играть осторожно. - Врач посмотрел на него. - И перестань двигаться, чтобы я мог прочистить твою рану. Мальчик повернулся к отцу: - Папа! Мне больно! - Хэ, слушайся врача, ладно? Это скоро закончится. Донхэ уныло посмотрел на своего отца. Он дулся, ныл и плакал, но, конечно, ничего не мог сделать, чтобы врач относился к нему лучше. Но хуже всего этого было то, что бинты, которые покрывали его раны на локтях и коленях, были просто белыми, совершенно не такими, как в прошлый раз - красочными и с нарисованными на них Пауэр Рейнджерами. И врач даже не дал ему конфеты.
- Мне не нравится этот Кю, папа, - сказал Донхэ, когда они вышли из клиники. Он довольно крепко сжал руку отца, чувствуя себя очень расстроенным. Шивон ожидал этого, но все равно поморщился. - Для тебя мистер Чо, Хэ. Будь вежлив. - Не буду. - Почему? Он превосходный врач. - Он злой, - ребенок надулся. – И не дает мне конфеты. - Такие врачи не дают конфеты. А те, что дают - для детей, но не ты ли говорил, что уже вырос? - Я вырос, но конфеты все равно люблю, - настаивал на своем Донхэ. - Поэтому я не хочу больше приходить к нему, если ты или я заболеем. - Сегодня утром ты говорил совсем другое. Ты сам сказал, что хочешь поскорее встретиться с ним, потому что он заботился о папе, когда папа болел, помнишь? Ты тогда жил у бабушки с дедушкой, а я остался совсем один. - Все потому что ты постоянно повторяешь, какой он милый, приятный и хорошо пахнет, превосходный врач и… - Донхэ нахмурился, не в состоянии вспомнить все, что говорил его отец об этом враче. – Теперь, когда я с ним встретился, я не хочу, чтобы он был моей мамой. И ты не можешь без моего разрешения выйти за него замуж. – Он высвободил свою руку из руки отца и побежал вперед к своему дому. Шивон вздохнул и даже не стал исправлять ошибку в словах своего сына. План попросить Донхэ, чтобы он уговорил Кюхёна стать его «мамой», разрушился на глазах.
***
- Мистер Чхве, - брови доктора от удивления приподнялись, - что вы здесь делаете? - Я же просил называть меня Шивоном, Кю. - Для вас, мистер Чхве, я доктор Чо. - Ты разрешил звать тебя по имени, когда я болел. - Это было до того… - голос Кюхёна затих и он отвернулся. Шивон подумал, что врач покраснел, хотя и верилось в это с трудом. – До того, как вы пригласили меня на ужин. - Папа, - Донхэ дернул отца за рукав. – Почему мы здесь? - Разве не ты сегодня утром сказал, что по-прежнему болен? Не так ли, Хэ? Я думаю, что добрый врач даст тебе волшебную мазь, чтобы боль исчезла. - Я сказал, что немного болит, но не говорил, что хочу приходить сюда. - Господи, - Кюхён помассировал виски, поднимаясь на ноги. – Пожалуйста, просто отведите его к педиатру! - Папа! Я хочу пойти домо-о-о-ой! - Мистер Чхве… - Хорошо, хорошо, пойдем домой, - Шивон повел сына к двери, виновато улыбаясь Кюхёну. – Я вернусь попозже. Кюхён закатил глаза и подошел к двери, хватаясь за ручку. - Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали. И прекратите искать поводы, чтобы сюда приходить. Спасибо. - Я перестану, как только ты согласишься со мной поужинать. - Нет, - врач захлопнул дверь.
***
История о том, как Кюхён заботился о Шивоне, произошла примерно неделю назад. Тем утром Шивон чувствовал себя необыкновенно ужасно. Вся эта сверхурочная работа дала, наконец, о себе знать. Проект требовал большого внимания, поэтому не могло быть и речи, чтобы взять выходной, но все же он решил, что посещение ближайшей клиники не будет лишним. К тому же она была рядом с его домом. - Мистер Чхве, вы собираетесь работать? – у входа его встретила медсестра. Шивон слабо улыбнулся. - Да… Но сначала я пойду к доктору Чо. Чувствую себя неважно. - Господи… - медсестра ахнула, когда заметила насколько плохо выглядел Шивон. – Хорошо, проходите, доктор внутри. Шивон последовал в смотровой кабинет за медсестрой. Увидев врача, он очень удивился, так как не был с ним знаком. Вместо старого доктора с седыми волосами, он обнаружил бледного молодого человека (моложе, чем Шивон), одетого в белый халат. - Хм… – он моргнул, - вы не доктор Чо. - Нет, я, сменяю своего отца на некоторое время. Да, я врач, хотя и молод, так что перестаньте смотреть на меня таким недоумённым взглядом и садитесь уже, если хотите, чтобы я вас осмотрел. Шивон снова моргнул и поспешно сел перед врачом. - И-и…извините, я не думал ни о чем таком. Просто слишком привык к доктору Чо…в смысле, к вашему отцу… Новый врач безразлично пожал плечами. - Какие у вас симптомы? - Сегодня утром мне стало плохо. Я работал допоздна последние несколько дней, поэтому… - Когда врач начал прослушивать его со стетоскопом, Шивон попытался завязать разговор. – У вашего отца все хорошо? - Он в порядке, просто стареет. Теперь откройте рот. – Врачу хватило одного взгляда, чтобы понять, в чем причина. – У вас ларингит – воспаление горла. К тому же вы перегружаете себя работой. Пропустить ее и отдохните дома хотя бы два дня. Шивон застонал. - Я не могу позволить себе эту роскошь. - Все так говорят. - Молодой врач закатил глаза. – Я назначу вам антибиотики. У вас есть кто-то, кто сможет о вас позаботиться? - Нет…. Мой сын сейчас гостит у моих родителей в Мокпо. Поэтому до следующей недели дома никого не будет. Кюхён нахмурился. - Завтра сначала зайдите ко мне, прежде чем идти на работу. И не работайте больше сегодня. Мужчина кивнул и, поблагодарив врача, получил от медсестры лекарства. Только придя в свой офис, он кое-что понял. Шивон забыл спросить имя молодого доктора. На следующий день он был очень удивлен, увидев врача на пороге своей квартиры. - Так я и думал, - сказал молодой человек, обнаружив перед собой Шивона в лихорадке. – Вы проигнорировали мое предупреждение вчера и теперь вам хуже, да? - Как… - кашель прервал Шивона на полуслове. Почувствовав, что комната вращается вокруг него, он упал на колени. – Простите… и, - начал было Шивон, но молодой человек остановил его и помог дойти до спальни. Затем доктор исчез на несколько минут, возвратившись обратно с холодным компрессом. - Мне жаль. - Шивон слабо улыбнулся. – Извините за беспокойство. - Может быть, хотя бы этот случай научит вас соблюдать наставления врача. - Безусловно, - усмехнулся он. – Я не совсем понимаю, как вы сюда попали. - Вы не пришли на прием сегодня утром, поэтому я попросил у медсестры ваш адрес… - Хорошо, но… Зачем? - Потому что вы один, - просто пожал плечами доктор, словно заботиться о человеке, которого встретил день назад совершенно нормально. Это было очень неожиданно, потому что врач был похож на тех людей, которые в последнюю очередь будут беспокоиться о ком-то. У Шивона поднялась температура, но по некоторым причинам он старался не засыпать. Все еще хотел поговорить с врачом. О чем-нибудь… о чем угодно. - Я рад, что мой сын сейчас не здесь. По крайней мере, о нем заботятся мои родители. - Как его зовут? – спросил врач, оглядываясь в поисках еще одного одеяла. Шивона знобило. - Донхэ. Ему пять лет, - довольно вздохнул он, когда врач укрыл его еще одним одеялом. – Он самое большое счастье, которое я когда-либо получал. Забавно, потому что его мать была огромной ошибкой. На лице врача читалось «я похож на того, кого заботят отношения в твоей семье?», но все же… Шивону хотелось поделиться. Он не понимал почему, но хотел, чтобы врач знал. – Это было по пьяни на одну ночь. Она оставила ребенка мне и пропала неизвестно куда. Мне повезло, что родители поддерживали меня все это время. Они очень полюбили Донхэ. - Вы сильно любите своего сына? - Конечно. - Тогда вы должны заботиться о себе лучше. Шивон закусил губу, а потом рассмеялся. - Да, вы правы, - и закашлялся. - Достаточно. Перестаньте говорить и постарайтесь уснуть. Шивон про себя задался вопросом, уйдет ли врач, когда он уснет. Мысли путались, он открыл глаза, чтобы чуть дольше задержать свой взгляд на Кюхёне. Наконец, доктор сказал, что даст Шивону таблетки, как только он проснется и поест. Это означало, что врач останется до его пробуждения. И только после этой мысли Шивон позволил себе провалиться в сон. Когда Шивон проснулся, ему стало намного лучше. Кюхён попросил его подождать и вышел. Через пять минут он вернулся с тарелкой супа, который, очевидно, был приготовлен не здесь, потому что на кухне Шивона в настоящее время отсутствовали необходимые ингредиенты. Шивон понадеялся, что его будут кормить… но это все равно что принимать желаемое за действительное. - Спасибо. Простите, я не знаю вашего имени. Врач посмотрел на него немного оценивающе. - Кюхён. Чо Кюхён. - Кюхён… - повторил Шивон. Имя легко перекатывалось на языке, словно твороженное. – Я Чхве Шивон. Врач мигнул, а потом неожиданно усмехнулся. - Я узнал адрес вашего дома. Вам не кажется, что ваше имя я бы тоже узнал? - Я предполагал. - Шивон хотел еще что-то сказать, но голос внезапно куда-то пропал, когда он увидел улыбку Кюхёна с маленькой ямочкой в уголку рта. Когда Шивону два дня спустя стало лучше, он пригласил Кюхёна на «дружеский» ужин. Врач посмотрел сквозь него (очевидно, чувствуя себя ошеломленным) и ответил: нет
***
- Эй, Ворчун Кю. Брови Кюхёна дернулись, и он повернулся на голос. Как и ожидалось, он заметил Донхэ в открытом окне из смотровой комнаты. - Что…как ты сюда попал? Малыш посмотрел на него, как на идиота. - Это нетрудно - обойти здание. К тому же, окна широко открыты. - Где твой отец? - Почему? Почему ты спрашиваешь про папу? - Донхэ прищурился. - Ты хочешь его видеть? А? А? Кюхён еле подавил стон. Сумасшедшие - что отец, что сын. - Нет, мне нужно, чтобы он убрал тебя с моих глаз. Твой отец знает, что ты здесь? - Ты злой. - Ты меня отвлекаешь. И не ответил на вопрос. - Я не знаю, почему папа тебя любит. – Донхэ кинул на врача беглый, но внимательный взгляд. – Ну, ладно, ты можешь быть немного милым… - Я не милый. - … но ты сварливый и никогда не улыбаешься, а еще я уверен, что ты не умеешь готовить. - Ты можешь сказать своему отцу, чтобы он прекратил бегать за мной? Это надоедает. - Эй! – запротестовал Донхэ. – Не называй папу надоедливым. Тебе повезло, что он любит тебя. Мой папа добрый и красивый, ты ведь знаешь это. Снова началась головная боль. Чертовы дети с отсутствием у них всякой логики и последовательности. - Ты можешь просто уйти? У меня с прошлой ночи было много пациентов, а я еще не отдыхал. Так что я был бы тебе очень признателен, если бы ты ушел мешаться кому-то другому. - Я тебя ненавижу! Ворчун Кю! – Донхэ показал язык и быстро убежал. Кюхён даже не успел ничего ответить. Но это не значило, что ему доставляло удовольствие общение с мальчиком. - Ребенок, - закатил глаза Кюхён.
***
-Эй, Ворчун Кю. - Что еще? – молодой врач застонал, направляя нахмуренный взгляд на малыша. Он выписывал рецепт для своего пациента, поэтому это было не подходящим временем для проделок Донхэ. Но это не значило, что все остальное время было подходящим. Кюхён вздрогнул, когда услышал, как цокает ребенок, и покачал головой. Что еще, черт возьми. - Ты постареешь, если будешь так много хмуриться. - О, милый, ты, наверное, имел в виду морщины. - Великолепно. Теперь еще и его пациентка будет потакать ребенку. – Он такой хорошенький. Ваш сын? – спросила женщина. - Боже, нет. Мое лицо, несомненно, станет морщинистым, если бы все так и было. - Эй! Я не такой уж и плохой! – громко запротестовал Донхэ. – Ладно, может иногда я и могу съесть печенки до обеда и постоянно забываю поставить сумку на свое место, и… - Достаю врача каждый день, - начал помогать Кюхён. Донхэ показал ему язык: - Но я не такой плохой. Не такой, как большой и злой Канин-хён, который постоянно хулиганит. - Нет, конечно, это не так. Ты выглядишь вполне умным ребенком, - сказала пациентка. - Благодарю вас, миссис. Кюхён готов был поклясться, что его глаза чуть не вылезли из орбит, когда Донхэ улыбнулся женщине невинной ангельской улыбкой. Наверное, весь его вид так и кричал «Ты чертёнок-манипулятор!». Ребенок действительно кого-то ему напоминал. Кого-то с такой же приятной улыбкой, которая, на самом деле, приносила одни беды в его жизнь.
***
- Эй, Вор… Донхэ закрыл рот, не договаривая оскорбление. Его глаза были прикованы к блестящей, словно монеты, конфете в руках Кю. Это была не просто конфета, а леденец на палочке. Тот, что можно лизать, превращая свой язык в синий, оранжевый или зеленый. Донхэ очень любил такие конфеты. - Хочешь? Мальчик с нетерпением кивнул. Его глаза продолжали следить за леденцом. Папа разрешал сладкое только в выходные или после визита врача. Потому что в будние дни мужчина не мог справиться с ребенком и его высоким сахаром в крови. В таких случаях Шивону понадобилось бы больше времени, чтобы уложить ребенка спать, а это значило, что сам Шивон вряд ли бы выспался. Что, в общем-то, плохо для них обоих. Но Донхэ подумал, что папа, скорее всего, не узнает. Точно не узнает, если ему никто не скажет, верно? И, в конце концов, именно доктор был тем, кто давал ему конфету, поэтому никаких сложностей возникнуть не должно. - Да, мистер Кюхён, пожалуйста, дайте мне конфету. – Донхэ сложил руки так, словно молился. Он старался смотреть с широко открытыми глазами и моргать. Отец говорил ему, что когда он так делает, то выглядит невинным. Хотя Донхэ не знал точно, что означало «невинный». - Хорошо. Но ты должен пообещать мне, что уйдешь, когда я дам тебе конфету. - Да, я обещаю, мистер Кюхён. - Тогда ладно. Когда Кюхён отдал ему конфету, то вдруг почувствовал, что не должен верить тому, что с этим ребенком будет просто. Он был сыном упорного человека, который продолжал попытки с ним встретиться (вспоминая это, Кюхён улыбнулся). Рассчитав расстояние, он бросил конфету в окно. Малыш побежал за ней с криком. Донхэ был похож на щенка, который гоняется за фризби. - Отлично, это было просто.
***
Нет, не так просто как хотелось бы… - Добрый день, мистер Кюхён. Кюхён хорошо знал, что нужно было малышу только по одному его просящему милому тону. Как и то, чего он не хотел. Да, Донхэ оставил его в покое, но к концу года он определенно станет полненьким, если Кюхён не перестанет давать ему конфеты. И хотя он врач – могло ли это служить оправданием для кормления ребенка конфетами каждый день? Кюхён не мог понять, к чему все эти переживания. К черту их и совесть. Он действительно считал, что лучше всего подкупать пятилетних детей леденцами.
***
К ужасу Кюхёна, мальчик продолжал приходить к нему по неизвестным ему причинам. Иногда малыш просто стоял под окном, раздражая Кюхёна (требуя конфеты и обзывая его Скупым Ворчуном Кю, когда врач не давал ему сладкое) или наблюдал за обследованиями пациентов (которые никогда не были против, потому что сразу влюблялись в милого Донхэ). Иногда медсестра разрешала малышу войти в кабинет, когда пациентов не было (а Кюхён закрывал окно, потому что, черт возьми, даже врачу необходимо несколько часов, чтобы поиграть в Старкрафт). Кюхён потом отчитывал медсестру за это, но все напрасно.
- Я думал, что ты меня ненавидишь. - Да. - Тогда почему каждый день сюда приходишь? – Кюхён уперся руками в бока, стараясь выглядеть строгим. Донхэ стоял перед врачом, не двигаясь с места. - Папы не бывает дома до поздней ночи, мне очень скучно. Так же скучно как было вчера… и вчера, после вчера, и после-после вчера. - Ты думаешь, это хорошая идея приходить сюда и меня доставать? Это клиника, а не игровая площадка. Почему ты не в детском саду? Поблизости разве нет центра по уходу за ребенком? - Я взрослый! Обо мне не надо заботиться. – Когда Кюхён кинул на него недоверчивый взгляд, Донхэ фыркнул и добавил. – Другие дети спят. Но я не могу спать в это время. - И тебе просто разрешают уйти? - Я хорошо скрываюсь. Кюхён хмыкнул. - Пошли, я отведу тебя обратно в детский сад. - НЕТ! – закричал Донхэ и убежал. Кюхён растянулся в улыбке. Это был верный способ, чтобы избавиться от настырного ребенка.
***
Когда Шивон поздно ночью пришел за Донхэ в детский сад, малыш был занят со своими мелками и не подбежал к отцу как обычно. - Эй, - Шивон погладил его по голове. – Что-то рисуешь? - Ага, - Донхэ поднял листок и показал ему рисунок из трех человек (которые были нарисованы палочками). – В середине – это я, держусь за твою руку. А сварливый Кю один. Шивон рассмеялся. - Он же не всегда сварливый. И для тебя мистер Кюхён, Хэ. – В очередной раз поправил его Шивон, хотя знал, что это бесполезно (хотя если дать ему конфету…но откуда об этом знать Шивону). Обычно Донхэ был веселым и вежливым, но почему-то отказывался относиться прилично к Кюхёну. - Нет, он такой! У него всегда недовольное лицо, когда я прихожу за… Шивон удивился: - Когда ты приходил? - Во время тихого часа я тайком… – Донхэ прикрыл рот ладошкой. Он только что сам признался отцу в том, что был непослушным. Как и ожидалось, лицо отца стало не очень добрым. – Эмм…папа, ты сердишься? Шивон смотрел на него несколько секунд, прежде чем вздохнуть. - Ну… я должен. - Пап, я клянусь, что не ходил в другие места. Я только приходил к Кю и возвращался обратно. - Ладно. Зачем ты к нему ходил? Донхэ опустил взгляд и завозился со своими мелками. – Тебе все еще нравится Кю? - Конечно. - Вот я и хотел узнать почему. Шивон присел и похлопал себя по колену, подзывая Донхэ сесть на него. - Ну и что? Узнал? Донхэ помолчал несколько минут, рассматривая свой рисунок. - Возможно, - наконец, пробормотал он. - Он хороший врач, правда? - Да. - Он милый? - Согласен. - И он будет хорошо смотреться рядом со мной? - Нет, - Донхэ покачал головой. – Ты всегда улыбаешься, а он всегда…нет. - Да? – усмехнулся Шивон. – Ты просто не видел его улыбку. Поверь мне, она очень красивая. - Неправда. - Правда. Вот поэтому ты должен к нему лучше относиться. И возможно, он тебе улыбнется. – Шивон потрепал сына по волосам. – Пойдем домой.
***
В общих чертах все выглядело примерно так: они приходили к нему по утрам вместе - отец и сын, в обед прискакивал один сын, а вечером... только отец. Поэтому если Кюхёну повезет и утром у него будет пациент, то Шивон просто не сможет зайти в это время. Стоило врачу подумать об этом, как удача от него отвернулась. Будет ли его жизнь снова когда-нибудь спокойной? - Разве родители не мечтают забрать своих детей как можно скорее? - Да, но я хотел побыть с тобой немного наедине. - В этом нет необходимости. Шивон только улыбнулся: - Вчера я узнал, что Донхэ часто к тебе приходил. Кажется, ты начинаешь ему нравиться. И знаешь, я думаю, что тебе он нравится тоже… иначе ты бы давно попросил меня не подпускать его к тебе. Кюхён удивленно посмотрел на Шивона, прежде чем снова уткнуться в свои бумаги. - Абсурд. - Должен ли я ревновать тебя к своему пятилетнему сыну? - Перестаньте нести чушь. – Щеки Кюхёна внезапно заалели. И это одна из тех мелочей, от которых в животе Шивона начинали порхать бабочки, и он просто не мог это остановить. Как такое возможно?
***
- Что? Кю до сих пор нет? – спросил Донхэ. Шивон обошел всю клинику, но врача нигде не нашел. Медсестра покачала головой: - Я не смогла до него дозвониться, поэтому не могу сказать, где он сейчас находится. Я бы проверила его в квартире, но не могу оставить клинику без присмотра. - И как по команде, зазвонил больничный телефон. - Клиника мистера Чо, слушаю. Доктор Чо! Вы в порядке? Шивон с растущей тревогой наблюдал за медсестрой, чье лицо вдруг стало обеспокоенным. – Хорошо… - сказала медсестра. – Я позову кого-нибудь. - Папа? – Донхэ потянул отца за рукав. – Папа, что случилось с Кю? - Я не знаю, Хэ. Что произошло? Он в порядке? – обратился Шивон к медсестре, как только она положила трубку. - Он подвернул ногу и не может встать. Поэтому и не смог добраться до телефона. Я сейчас же вызову скорую. - Не беспокойтесь, я привезу его в больницу. - Что? Но разве вам не надо на работу? – возразила сестра, но увидев решительность на лице Шивона, улыбнулась. – Хорошо, конечно, вы можете это сделать. Он оставил запасной ключ от своей квартиры, на всякий случай… вот он. Мистер Чо живет в квартале отсюда… Донхэ был на грани того, чтобы разреветься, и настаивал на том, чтобы пойти с Шивоном, поэтому тому ничего не оставалось, как взять сына с собой и поспешить. - Папа, он не умрет? – спросил Донхэ, едва сдерживая слезы. - Он в порядке, Хэ. Просто немного повредил ногу, - ответил Шивон, наполовину обнадеживая самого себя. Его обеспокоило то, что Кюхён не смог сразу добраться до телефона. Это значило то, что он действительно не мог встать самостоятельно. К счастью, Кюхён жил неподалеку, поэтому не должен чувствовать безнадежность долгое время. Когда Шивон открыл дверь, Донхэ выпрыгнул из его рук и вбежал внутрь. - Кю! – позвал он. – Кюююююю! Не умирай! - … Донхэ? – послышался голос за стеной. Мальчик побежал в этом направлении. Шивон последовал за ним, входя в гостиную. На полу у стены сидел мокрый Кюхён, на котором было только полотенце, обмотанное вокруг бедер. – Что вы тут делаете? - Кю, не умирай! – Донхэ резко прыгнул на него, вырывая из Кюхёна жалобный стон. – Мне так жаль, что я постоянно говорил, как тебя ненавижу! Я тебя не ненавижу, только не умирай! - Если только ты сам не пытаешься меня убить? Я в порядке. Просто получил небольшое растяжение в ванной… - Кюхён заметив на себе взгляд Шивона, ответил хмурым взглядом. – Это не бесплатное шоу. - Прости, - Шивон смущенно закашлялся. – Это не то, что я могу увидеть каждый день. Кажется с тобой все в порядке. И ты великолепно выглядишь. - Может, вместо того, чтобы смотреть и болтать, ты принесешь мне мои вещи и позвонишь в скорую? - Я вызову такси. Мы сами отвезем тебя в больницу. – Сообщил Шивон, позволяя своим глазам задержаться на голом торсе Кюхёна. И только когда врач щелкнул пальцами, он ушел искать одежду. - Эй, Кю? – позвал тихим голосом Донхэ. Кюхён повернулся к нему лицом. - Ммм.. - Ты действительно не умрешь? - Нет, пока что я не собирался умирать. Всхлип. - Правда? - Да. - Честно-честно? - Заткнись. - Ладно, - Донхэ закусил губу, пытаясь больше не плакать. – Можно задать тебе один вопрос? - Тебе когда-нибудь нужно было разрешение? Спрашивай. - Почему ты отказываешь папе? – малыш опустил свой взгляд вниз, немного нервничая. – Все из-за меня? - Нет. Ты раздражаешь, но не настолько. - Правда? - Да, - улыбнулся Кюхён. - Ооо, - глаза Донхэ расширились и он ахнул. – Папа был прав. У тебя очень красивая улыбка. Кюхён мгновенно перестал улыбаться. - Не заставляй меня поменять свое мнение о тебе. - Хм… - надулся Донхэ, уже сожалея о прошлых словах, потому что врач снова стал Ворчуном Кю. Потом он вспомнил их незаконченный разговор. – Тогда ты отказываешь папе, потому что ненавидишь его? Кюхён недовольно прищурился на малыша, но Донхэ просто смотрел на него с надеждой. - Это не потому что я его ненавижу, - подумав, ответил он. – Просто все слишком внезапно. - Так значит, он тебе нравится? – Донхэ ждал ответа, но напрасно. Вместо этого… - Я вызвал такси. – На радость Кюхёна вернулся Шивон вместе с его одеждой. – Я нашел эти вещи в твоей спальне. – Я могу помочь тебе одеться. - Чтобы облапать меня? Нет, спасибо. - Папа, - Донхэ встал с коленей Кюхёна и подергал отца за брюки, чтобы тот обратил на него внимание. – Я спросил Кю, нравишься ли ты ему и его лицо покраснело. Он заболел? Кюхён покраснел еще сильнее, хотя казалось, что сильнее некуда. Шивон чувствовал, как на его лице расцветает улыбка, а внутри все ликует от счастья. Но для начала он должен отвезти Кюхёна в больницу. Пригласить на свидание можно и позже.
***
Ленивое воскресное утро. С чашкой кофе и телевизором – идеальное начало дня. Обычно Донхэ был рядом с ним, но… - Шивон! – крикнули с порога. Шивон улыбнулся, зная, кто это мог быть. – Какой из тебя отец? – Как он и думал, пришел раздраженный Кюхён. На своих руках он нес Донхэ. - Эй, Кю, - Шивон поставил чашку на стол и помахал рукой. – Ты, как всегда, отлично выглядишь. - Я не «эй»! Как ты мог сказать своему сыну, чтобы он не приходил домой, пока я не соглашусь стать его мамой? - Хэ, я такого не говорил, - Шивон покачал головой, смотря на своего сына. – Я сказал, что ты получишь мороженое, если он согласится. Врач зашипел. С этой парочкой он легко терял хладнокровие. - В любом случае, ты используешь собственного сына! - Но Донхэ тебя любит. - Нет, он любит мороженое. Услышав последние слова Кюхёна, Донхэ запротестовал. - Я люблю мороженое, но тебя я тоже люблю, Ворчун Кю. – Он обнял Кюхёна за шею и невинно поцеловал в губы. - Будь моей мамой! – усмехнулся малыш. В то время как Кюхён недоумевал от этого предложения, Шивон был еще более пораженным. - Что ты… Хэ! Даже я его еще не целовал!
Название: Между днем и ночью Автор: eddiedelete Пейринг: Донхэ/Хёкдже, Ынхёк/Донхэ Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш, Ангст, AU, Романтика Предупреждения: ООС Размер: миди Описание: Жонглируя двумя сердцами, смотри, как бы третьим не подкинули твое собственное. Размещение: запрещено
Большие наушники сползли с ушей на шею, поэтому музыка играла лишь фоном, теряясь в стуке колес и в запоздалом гулком эхе. За окном сменялись две картинки – сначала темная сплошная полоса, когда вагоны заезжали в туннель и можно было видеть свое одинокое отражение в окне, затем светлые улицы с наступающим утром и первым днем зимы.
Город быстро высох после дождей, земля, впитав в себя осенние слезы, заледенела, покрываясь тонким пластом, но снега до сих пор не было, словно небо переболело осадками и новых поступлений ждать еще не скоро. Донхэ вернул наушники на уши, переключая играющую песню. Слишком веселая и задорная для такого грустного утра. Он закрыл глаза, садясь в неудобную позу, чтобы не уснуть. А то спать хотелось до жути. Всю ночь не сомкнул глаз – просидел в больнице у отца.
Иногда человек намеренно сам себя пускает в круговорот. Крутится, крутится, проделывая многочисленные задорные обороты, а дальше либо всплывает на поверхность, либо окончательно опускается на дно в темную пучину.
Донхэ провел в подобном круговороте почти неделю. Каждая ночь казалось нереальной, сумасшедшей, словно вырванный кадр из захватывающего экшена. Азарт, зашкаливающий адреналин в крови, клуб, дамп, гонки, квартира Ынхёка, секс, иногда прямо в машине, когда необходимость выплеснуть весь драйв зашкаливала за грань, как при аварии стрелки на спидометре.
Наверное, Донхэ давно не чувствовал себя настолько живым, наконец-то принадлежащим только себе, скорости, полету без посадки, поэтому с легкостью затерялся во времени. Жизнь существовала только ночью. Невозможно было не следовать за Ынхёком, который своей живостью, стремлением жить как в последний раз, пробуждал в Донхэ какие-то новые чувства. Гонщик был не из тех людей-моралистов, которые упрекали за такой образ жизни, но при этом у него самого были принципы, от которых он не отказывался. Ынхёк не употреблял алкоголь, не баловался наркотиками, потому что существовало много других вещей, которые были способны расшевелить затихшую кровь. С ним было просто, потому что не надо было оправдываться, рассказывать, почему вместо того, чтобы посещать универ, Фиши проводил время у него. Ынхёк просто жил, «чтобы прожить еще бесполезный день не просто так», заставляя жить вместе с собой Донхэ.
Днем Фиши отсыпался в его квартире, а затем снова окунался в ночь. Очередные эмоции, забытые с подросткового возраста ощущения, когда делаешь безумные поступки, несмотря на то, что сплошь ошибочные. Но подростки на то и подростки, чтобы ошибаться и учиться на своих заблуждениях для дальнейшей жизни. Только вот Донхэ уже не подросток, ему девятнадцать – это тот возраст, когда нужно учиться быть ответственным, особенно, когда на тебе несколько жизней, а не только твоя собственная – отец в коме и мать в депрессии.
Выбраться из круговорота, подняться со дна помогло одно смс от Хичоля, когда Донхэ одним утром включил свой телефон, который все это время валялся в отключке. «Твоя мама в больнице с алкогольным отравлением. А ты идиот».
К счастью, с его матерью было все в порядке. Но врач все равно настоял на том, чтобы она провела несколько недель в клинике на полном обследовании. Истощенный организм из-за чрезмерного употребления алкоголя и снотворного требовал реабилитации.
Донхэ весь день просидел у матери, которая, кажется, даже не сердилась на него. Она безжизненно лежала на постели, ее кожа сливалась с белой простыней, а на уголках губ, когда она ему улыбалась, появлялись уродливые сеточки морщин. Фиши было стыдно смотреть в ее потухшие почти прозрачные глаза, говорить что-либо тоже. Особенно стало не по себе, когда мать поинтересовалась про дела в университете и назвала его «единственной надеждой на светлое будущее». Сердце хрустальным обломком бросилось вниз, разбиваясь на мелкие осколки. Он самый паршивый сын на свете.
Вечером Фиши поехал домой. Уже на пороге понял, что не сможет зайти внутрь, потому что мерещатся призраки живых родителей, слышатся их упреки. Он быстро сменил осеннюю кожаную куртку на зимнюю, схватил с тумбочки старый плеер с наушниками и закрыл дверь, пугаясь мертвой атмосферы. Поехал в клинику к отцу, где по-прежнему не было никаких изменений, и провел там всю ночь, не понимая, почему его жизнь складывается таким паршивым образом.
…
Донхэ очень удивился, когда в столовой за столом пятикурсников увидел Хёкдже, который спокойно разговаривал о чем-то с Хичолем. Обычно с Хинимом не так-то просто подружиться. Он предпочитал есть один, чем с кем-то, кто был ему не другом, а просто знакомым. Фиши подошел к ним, присаживаясь рядом с Хёкки и стараясь не замечать направленного на него упрекающего взгляда. Но Хичоль не сказал ни слова, а это уже говорило о том, что он очень сильно злится.
- Привет, - первым поздоровался Донхэ, требуя своим тоном хоть какой-то на себя реакции.
- Ты идиот, - вместо приветствия выдал Хичоль.
- Знаю, - стыдливо вздохнул Фиши. Более подходящего ответа у него не нашлось. Да и что тут скажешь? Любое слово - отговорка.
- Почему ты не сказал мне, что твой отец в коме? – спросил Хичоль, не повышая голоса, но очень серьезно. Хёкки неловко замер, наверное, не зная, остаться ли ему или уйти. Все-таки он еще не достиг того статуса друга, когда можно вмешиваться в личный разговор.
- Это касается только меня. – Донхэ хотел встать из-за стола, чтобы избежать ссоры с Хинимом, но тот задержал его за руку, усаживая обратно.
- Мы друзья. Друзья! Знаешь, что это значит? – процедил сквозь зубы старшекурсник. – Я никогда не давал ни одного повода, чтобы не доверять мне.
- Прости. – Хичоль не ответил, чуть отворачиваясь и возвращаясь к своему обеду. Сердился.
Донхэ посмотрел на Хёкдже, который неуверенно, но понимающе улыбнулся без какого-либо упрека.
- Я могу сегодня…показать тебе город, - вспомнил Донхэ о своем обещании.
- Можешь не стараться, я уже показал, - вклинился Хичоль, поворачиваясь обратно в их сторону. Произнес слова таким будничным тоном, словно не было ссоры минуту назад.
- Ты? С каких это пор подрабатываешь гидом бесплатно? - решил подыграть Донхэ и сделать вид, что действительно ничего не произошло.
- Я не за бесплатно, - улыбнулся Хиним. – Хёкки помог мне с докладом. Ты бы видел лицо Чонсу, когда я обошел его по баллам, - блаженно протянул он, безмерно радуясь своему успеху.
- Спорим, до скейт-парка вы не доехали? – ухватился за последнюю надежду Донхэ, понимая, что просто нуждается в прогулке. С Хёкки.
- Нет, - Хёкдже странно посмотрел на Хичоля. – Ты сказал, что он закрыт на ремонт?
- Ладно, я соврал. Просто он в конце города, слишком долго было до него добираться.
- Там рампы в четыре раза больше, чем наша на площадке, а самая главная в шесть, - на ходу придумал Донхэ, лишь бы скейтер согласился.
- Какие точные подсчеты, - ухмыльнулся Хичоль, усердно роясь в кармане пиджака. – Вот, держи свои ключи. – Донхэ мысленно поблагодарил друга за то, что тот не стал припоминать при Хёкдже его проигрыш в гонке и то, что произошло дальше с его братом.
- Ну, так что? Пойдешь? – у Донхэ был очень затравленный взгляд, наверное, поэтому Хёкки все-таки согласился.
- Только захвачу свой скейт.
- Сначала домой заедешь?
- Нет… - Хёкдже немного замялся. – Он у меня здесь, в шкафчике.
Донхэ не стал выпытывать, почему он держит свой скейт в шкафчике, просто радуясь тому, что наконец-то сможет провести день с человеком, который одной лишь улыбкой вселял в него спокойствие.
…
Солнце спряталось в светлой подушке неба, отражаясь мерцающими лучами в витринах магазинов. Ветер лениво скатывался по асфальту, словно растеряв все свои силы в осени. Они нашли свободную скамейку, на которой были аккуратно разложены газеты. Хёкки осматривался вокруг, с детским оживлением наблюдая за другими скейтерами. Рампы в этом парке действительно высокие, не зря летом здесь проводились различные турниры по скейтбордингу.
- Я один раз прокачусь, ладно? – зачем-то попросил Хёкки разрешение у Донхэ и, получив кивок в ответ, побежал к одной из рамп.
Фиши накинул на голову капюшон, поправляя наушники, из-за которых уже затекла шея. Включил бы плеер, но зарядка села, поэтому пришлось слушать радостные и одобрительные возгласы скейтеров, которые наслаждались последними сухими днями, пока город не захватило снегом. Забравшись на выступ рампы, Хёкки снял с головы шапку и засунул ее в карман. Проверил амплитуду, настраиваясь мыском скейта на дугу, и скатился вниз, чуть подпрыгивая в воздухе. Затем зацепившись колесиками за выступ с другой стороны рампы, покатился обратно. Трюк у него получился не так круто, как у некоторых, но для Донхэ, который даже стоять на скейте не умел, было вполне эффектно. Он, сам не зная почему, нахмурился, когда к Хёкдже подошел высокий темноволосый парень, о чем-то расспрашивая. Потом они сели на край рампы, продолжая весело болтать. Донхэ решил зайти в кафе напротив, чтобы выпить горячий шоколад и прогнать беспочвенное чувство ревности. Вот всегда так – если друг, то только его.
Когда Хёкки вернулся к их скамейке, Фиши, расплатившись с официантом за свой заказ, вышел из кафе.
- Извини, что долго. Просто давно не катался на высоких рампах. – Хёкки вытащил из кармана шапку и убрал ее в рюкзак, который все это время валялся у скамейки, и накинул на себя капюшон. Ветер был хоть и холодный, но тихий, поэтому приятно скользил между прядями волос.
- А ты участвовал в городских или международных конкурсах? – поинтересовался Донхэ, боясь нечаянно спросить, о чем Хёкки разговаривал с тем парнем. Вот уж точно странно - его абсолютно не должны интересовать такие мелочи.
- Нет. Я люблю скейтбординг, но скорее как хобби.
- А есть что-то не как хобби? Ну, кроме учебы?
Хёкки положил скейт на свои колени, обводя пальцем лакированное дерево по краям. - Было. Раньше занимался танцами, но пришлось бросить.
- Пришлось? Что-то серьезное? - удивился Донхэ. Он всегда считал, что если бросаешь что-то важное для себя, то обязательно с очень серьезной на то причиной.
- Не совсем... - расплывчато объяснил Хёкдже, не добавляя больше ни слова. Он перевернул скейт колесиками вверх, сдирая краску с и так потертого рисунка на деке. Огромный феникс был очень похож на временную татуировку Ынхёка.
- Почему феникс? – спросил Донхэ, чтобы убедиться в том, что ответ будет аналогичен его брату.
- Потому что сгорая, всегда перерождается вновь, - подтвердил Хёкки его догадку. В этом близнецы похожи. Постоянно говорили нечеловеческим языком.
- Это мысли какого-то философа?
Хёкки улыбнулся: - Наверное, многих. Но конкретно эти – жизненное кредо моего брата. – Хёкки на секунду остановился, протирая подушечкой большого пальца остальные и стряхивая с них засохшую краску. – Есть в этих словах что-то, да?
Донхэ пожал плечами, крутанув одно колесико. Возможно, смысл и был, но только не для него. Сгорая, умираешь. Пусть совсем пессимистично, зато проще.
- Хичоль рассказал, что ты гонщик, а еще он очень удивился, когда узнал, что мы с Ынхёком близнецы, - внезапно сам сменил тему разговора Хёкки. – На самом деле, все удивляются. Тебя очень расстроило то, что ты ему проиграл?
Фиши сжал пальцы в кулаки из-за внезапного напряжения в теле. Господи, почему его лучший друг такое трепло? Меньше всего на свете Донхэ хотелось разговаривать с Хёкдже о его брате. Неловко. Очень.
- Немного. А вы с Хичолем, я вижу, сдружились, - пробубнил он, пряча лицо в воротнике куртки.
- Он странный немного. Из тех людей, которых сначала лучше узнать, чем судить по первому впечатлению. Потому что первое впечатление чаще всего ошибочное. – Хёкки кинул скейт на асфальт и, продолжая сидеть, поставил на него ноги, чтобы катать туда-сюда. – Хиним очень переживал, когда не мог до тебя дозвониться позавчера. А когда узнал про твоего отца… - он замялся, одной ногой переворачивая скейт, который из-за неудачного трюка откатился к бордюру. – Прости, это не мое дело.
Почему-то каждая тема, которую они затрагивали сегодня прерывалась так неуклюже.
Вечерело. В одно мгновение послышался странный звук, словно кто-то камнями разбивал стекло. Оказалось, что небо стряхивало с себя град. Хёкки накинул на плечи рюкзак и схватил скейт, когда тяжелые кристаллики льда больно ударили в лицо. Донхэ взял его за руку и повел в сторону телефонной будки, чтобы спрятаться и переждать град. Самым правильным решением было забежать в кафе, где тепло и уютно, но там слишком много людей, а Донхэ хотелось побыть только с Хёкдже.
В будке было просторно, по крайней мере, для двух людей вполне хватало места, чтобы не затрагивать личное пространство друг друга, но Донхэ не особо задумывался над тем, что своим вмешательством в пространство скейтера, может его этим смутить.
- Тут достаточно места. Можешь не прижиматься так. – Хёкки выпустил из своей руки скейт, роняя его на стеклянную стенку будки и пытаясь немного отодвинуть от себя Донхэ.
- Мне так больше нравится. – Фиши стянул с Хёкдже капюшон, наклоняясь к нему чуть ближе. Град продолжал стучать по крыше будки и стеклу, небо окончательно затянуло вечером, но фонари еще не успели зажечься светом, поэтому было темно. «И все-таки они совсем разные», - подумал про себя Донхэ. Даже губы. У Ынхёка чуть тоньше, потому что постоянно либо в ухмылке, либо по-взрослому поджаты, у Хёкдже пухлее из-за того, что часто их кусает, когда волнуется.
Взгляд скейтера с доверчивого переменился на серьезный. Донхэ ненавидел себя за эту мысль, но ему просто хотелось сравнить – как это целовать Хёкки. Так же как поцелуи с Ынхёком или нет? Он нагло сократил между ними и так небольшое расстояние и поцеловал. Получилось неловко, как бывает в первый раз, когда влюбленные постоянно встречаются носами, не зная, как правильно начать. Хёкдже резко повернул голову вбок, поэтому Донхэ задел губами уголок его губ. Такое невинное прикосновение, но безумно затягивающее, что хотелось еще, чуть-чуть больше, по-настоящему. Фиши слегка прихватил своими губами нижнюю губу Хёкки, пытаясь затянуть его в поцелуй. Хёкдже сжал пальцами ткань его куртки, отталкивая сильнее, но Донхэ лишь ткнулся лбом в его висок, касаясь носом светлой щеки.
- Не делай так больше, - понизив голос, строго попросил Хёкки, по-прежнему не поворачивая головы.
Донхэ стало и стыдно, и глупо одновременно. Стоило ли вообще надеяться на то, что он ответит?
Захотелось спрятаться как в детстве в шкаф и не вылезать оттуда, пока не придут родители и не заберут его в свою комнату. Зажатый четырьмя стенами будки, как маленький паучок в спичечной коробке, Донхэ замер, чувствуя, как его трясет, словно вместе с градом с неба сыплются все воспоминания, все проблемы, все ошибки и падают на его молодые плечи тяжелым грузом. Он уже не контролировал слезы, они сами скатывались по щекам на подбородок. Раскрываться перед чужими людьми всегда казалось слабостью, но перед Хёкдже плакать было не стыдно, потому что он не засмеет, не скажет Фиши, что тот распустил нюни как маленький ребенок.
- Ты плачешь? – с удивленным возгласом, наконец-то поворачивая голову и смотря ему прямо в глаза. Ладошкой провел по мокрой щеке Донхэ, чуть приобнимая и притягивая его к себе. Фиши бессильно уронил голову на плечо скейтера. Хотел успокоиться, но слезы уже просто неконтролируемо скользили по лицу.
- Я не могу так больше...это сложно. Мне кажется, я просто не выдержу... - через всхлипы, пусть немного скомкано и сумбурно, лишь бы высказаться. Хёкки сжал его пальцы в своей руке, приободряя одним лишь прикосновением. Не говоря ни слова, потому что словами не поможешь.
Глаза Донхэ покраснели, голова раскалывалась. Он облизнул соленые губы, отодвигаясь от Хёкдже. - Можешь переночевать у меня? Мне страшно возвращаться в квартиру, - признался он, чуть потупив взгляд. Он трус, наверное.
Секунды молчания немного затянулись и выстукивали в висках тяжелым ожиданием, пока Хёкки не ответил: - Хорошо. Только зайдем в прокатный видео-магазин?
Донхэ кивнул, улыбаясь. Стало намного легче, словно он выговорился не словами, а слезами, но Хёкки все равно все понял.
В квартире было по-прежнему пугающе тихо. И атмосфера жуткая-жуткая. Такая обычно была в старых замках, в которых вот уже несколько столетий никто не жил. Донхэ снял с себя верхнюю одежду и кроссовки и, подхватив бумажные пакеты, пошел на кухню, одним лишь взглядом говоря Хёкки следовать за ним. В воображении Фиши, пока они преодолевали коридор, зловеще скрипели половицы, а в воздухе витали дьявольские духи, прикасаясь своими бесплотными телами к его макушке. Кровь застыла в жилах из-за внезапного страха, но потом продолжила свой маршрут по кровеносным каналам, когда Хёкки нечаянно задел его плечом, словно напоминая о своем присутствии.
На кухне ужасный беспорядок. На столе и вокруг него на полу рассыпана мука, в раковине бессчетное количество немытой посуды, а у контейнера, который был завален полностью мусором, валялось много стеклянных бутылок из-под виски. Фиши остановился, осматриваясь и не зная куда приземлить пакеты с продуктами. Хёкдже, удивив Донхэ, оказался непривычно инициативным. Он достал из открытого шкафчика упаковку с салфетками и, сложив одну пополам, стряхнул со стола муку. Потом мокрой салфеткой провел пару раз по лакированной деревянной поверхности, чтобы окончательно избавиться от всех разводов.
- Клади сюда, - скомандовал он, на что Донхэ улыбнулся. Вместе со словами скейтера изначальная тревога рассеялась и уже не мерещилось ничего страшного.
Фиши поставил пакеты, отодвигая один Хёкки, второй оставляя себе. Рассортировав продукты, Донхэ решил немного прибраться на кухне, чтобы было не так ужасно в ней находиться. Пока он убирался, Хёкки нашел блендер, взбивая в нем молоко с клубникой и медом. За полчаса, что они занимались каждый своими делами, никто не произнес ни слова, но ожидаемое напряжение не появилось.
- Я покажу тебе свою комнату, - сказал Донхэ, когда все дела были сделаны. Хёкки кивнул и даже промолчал, когда Фиши взял его за руку, словно без скейтера он мог потеряться в собственной квартире. Они поднялись на второй этаж, чувствуя, как холодный ветер подул прямо в лицо. Видимо, мать Донхэ снова забыла закрыть балкон.
В комнате Фиши не было такого беспорядочного кошмара как на кухне. Беспорядок, конечно, был, но скорее специальный, замысловатый, чем из-за лени или нехватки времени на уборку. Много разных плакатов на стенах, среди которых были и фотографии Донхэ, вместе с Хичолем и, наверное, с его родителям. Мягкие игрушки валялись на кровати и по всему периметру комнаты, различные машинки, самолетики аккуратно расставлены по полкам, а в углу стоял сломанный игрушечный поезд. На компьютерном столе разбросаны книги, альбомные листы, стикеры и ручки, что очень удивило Хёкдже, потому что…откуда им взяться, если Донхэ все равно не занимался учебой? Он подошел к столу и взял один лист, с удивлением рассматривая нотную грамоту.
- Ты умеешь играть на фортепиано? – поинтересовался Хёкки. Все листы исписаны текстами песен с нотными пометками, слишком неразборчивыми - не понять.
- Окончил музыкальную школу. – Донхэ вытащил из шкафа огромный продолговатый чехол, выуживая из него синтезатор. – Правда, я уже давно не играл. Забыл, наверное, где «си», где «соль», - с улыбкой произнес Фиши, поочередно нажимая сначала на первую сказанную ноту, затем на вторую. Оба звука получились пустыми, так как синтезатор работал только с подключением к электричеству.
- Сыграешь? – попросил Хёкки, присаживаясь напротив Донхэ в кресло. У него был забавно пораженный вид, словно он не ожидал того, что Фиши мог заниматься музыкой.
- Что, например?
Хёкки пожал плечами. - Что-нибудь. Любимую песню или то, что подходит под настроение.
Донхэ задумался на секунду, перебирая в уме песни. Зацепился за одну, вспоминая к ней ноты и слова - играть мелодию без слов казалось неправильным. Он установил подножку на полу, пристроил на нее синтезатор, подключая провод к розетке. Урегулировав громкость и переключив режим с нормального на классический, заиграл. Сначала пальцы нехотя перебирали клавиши, словно одеревенели, но потом стало легче. С каждой нотой внутри теплело - не зря музыка являлась лучшим антидепрессантом.
- Drain the veins in my head Clean out the reds in my eyes to get by security lines Dear x-ray machine Pretend you don't know me so well I won't tell if you lied *
- Почему ты остановился? – искренне разочаровался Хёкки, когда Донхэ перестал играть.
- Неловко, - не к месту растерялся Донхэ, не добавляя вслух «при тебе».
- У тебя красивый голос. И ты хорошо сыграл, - похвалил его Хёкдже, вставая с кресла и становясь рядом с Фиши у синтезатора. Нажал на одну клавишу, выборочную на вторую и третью, получая несуразную мелодию.
- Спасибо. Ты второй человек, который говорит мне это.
- А первый..? – Скейтер неуклюже заткнулся, глядя на напрягшегося Донхэ, чьи пальцы застыли на клавишах.
- Мой отец, - печально улыбнулся Фиши, приходя в себя и выключая синтезатор. – Он как-то сказал мне, что было бы здорово, если бы я стал певцом.
- А ты?
- Я не знаю. Никогда не представлял себя в этой роли... Давай лучше спустимся в зал, там большой кинотеатр, не то, что мой маленький телевизор, - сменил тему Донхэ. Стянул со своей кровати одеяла, собрал все подушки и всучил их скейтеру. Потом достал из шкафа сменную одежду для себя и Хёкки, чтобы не спать в кофтах и джинсах.
- Пошли, - ничуть не смущаясь того, что в его руках какая-то жалкая стопка одежды, а Хёкки завален по голову, позвал Донхэ.
Они перетащили в зал все нужные вещи – одеяла, подушки, несколько пакетов с кукурузными палочками, клубничный коктейль, который приготовил Хёкдже и обогреватель. В квартире было холодно - со сменой сезона отопление переключали на новый режим, поэтому батареи не грели. Донхэ без задней мысли стянул через голову толстовку вместе с футболкой, натыкаясь взглядом на внезапно отвернувшегося от него Хёкки. Он еле сдержался, чтобы не закатить глаза. И как Хёкдже умудрялся в абсолютно простых вещах найти что-то смущающее?
- Ванная за поворотом, - сообщил Фиши, протягивая скейтеру сменную одежду. Хёкки взял ее с опущенной головой и, пробормотав благодарность, ушел.
Донхэ в это время рассматривал диски, что взял Хёкдже из прокатного видео-магазина. В который раз скейтеру удалось его удивить. Фиши думал, что они сейчас будут смотреть какой-нибудь умный фильм с глубоким смыслом или что-нибудь научное, но никак не американские мультики, которые взрослое поколение не приветствовало. Якобы они разжижают мозг, затуманивают рассудок и все в этом духе.
Когда Хёкки вернулся из ванной, переодевшись, Донхэ слишком долго задержал на нем свой взгляд. Хёкдже был худой и уже в плечах, поэтому футболка Донхэ висела на нем мешком, постоянно спадая с одного плеча. Может быть, из-за его мягкого характера совершенно отличного от характера Ынхёка, но скейтер казался тоньше, чем его брат. Даже хрупким, наверное.
- Мне-то нравится… Я думал ботаники такое не смотрят, - поддел его Фиши, но Хёкки лишь театрально возвел глаза к потолку.
- Это смешно, помогает расслабиться и даже в них можно найти умную мысль, потому что зачастую за стебом поднимаются актуальные вопросы…
- Ладно, ладно, - перебил Фиши, понимая, что Хёкки дай только поразглагольствовать и уже не остановишь. – Давай, просто посмотрим без обсуждения проблем человечества.
Хёкки кивнул и сел на огромный диван, завернувшись в одно одеяло.
Ночь незаметно подкралась за вечером, окрашивая небо из синего в черный с фиолетовыми разводами. Донхэ чувствовал себя невероятно уютно и тепло, но это точно не заслуга обогревателя или ватного одеяла. Хёкки уже спал, развалившись на животе и привалившись щекой к подушке. Фиши выключил телевизор и лег рядом с ним, разглядывая его умиротворенное лицо. Наблюдать за спящими неприлично, но Донхэ сколько не отдергивал себя, не наблюдать не получалось. Хотелось найти хоть что-то, например, маленькую родинку или едва заметный шрамик, которые бы отличали его от Ынхёка. Но ничего. Просто какая-то невероятно идентичная копия. Когда сон ударил в голову, Донхэ закрыл глаза и быстро уснул, впервые за последнее время не думая ни о чем плохом.
С утром наступила настоящая зима. За ночь навалило много снега, затопляя город белым цветом. Донхэ проснулся, когда луч солнца стрельнул в глаза. Осторожно разлепил веки, чуть поворачиваясь и морщась от неприятного покалывания в руке, которая затекла из-за неудобной позы. Хёкки все еще спал и даже копошение Донхэ его не разбудило. Белая футболка смешно скомкалась на боку, обнажая впалый живот. У Ынхёка он более рельефный, с проглядывающими кубиками пресса. Фиши мысленно зарядил себе сковородкой по голове за очередное сравнение. Сколько можно уже искать различие в каждой детальке, словно близнецы - куклы, которых сотворил один мастер, но использовал разные материалы? Это неправильно, но получалось как-то само собой. Неконтролируемо.
Донхэ, не думая, поцеловал живот Хёкки, прикоснувшись пересохшими губами к его коже выше пупка. Не сдержался, провел пальцами по выступающим тазобедренным косточкам, вырисовывая линию туда-обратно. Губы горели, словно встретились с ультрафиолетом. Фиши ткнулся носом в ребра Хёкдже, чувствуя жар его тела. От него приятно пахло молоком с клубникой и сладкой кукурузой.
- Перестань, - хриплым сонным голосом прошептал Хёкки, отодвигаясь. Донхэ поднялся, встречаясь с уже выученным наизусть серьезными глазами.
- Почему?
- Это неправильно. – Скейтер поправил футболку, укрываясь одеялом, которое за ночь сползло с дивана.
Донхэ, закусив губу, осознавал, что делает неправильно, но все равно нависнул над скейтером, ставя руки по обе стороны от его головы. Хёкдже сильно зажмурился, словно ему в глаза пустили солнечную пыль, даже кончики ресниц спрятались за веками. Фиши разочарованно вздохнул. Он просто хотел поцеловать его, показать, что в этом нет ничего «неправильного», но Хёкки вел себя так, словно его собирались насиловать.
- Ну, почему ты такой? – понизив голос, с непреднамеренным упреком, пробормотал Донхэ, скатываясь с него и ложась рядом на подушки.
- Какой? – неожиданно сердито переспросил Хёкки, отворачиваясь. – Не такой, как мой брат?
Донхэ приподнялся на локтях, сбитый с толку внезапным вопросом. Хёкки плотно завернулся в одеяло с ног до головы, поэтому проглядывала только светлая растрепанная макушка. - Он-то тут причем?
- Да ладно, не притворяйся. Ни за что на свете не поверю, что между вами ничего не было.
- Не было, - соврал Донхэ, удивляясь тому, насколько правдоподобно прозвучала его ложь. Наверное, из-за притворной обиды в голосе.
- Я... – Хёкки повернулся к нему лицом, взглядом прося прощение. Что-то больно кольнуло в сердце, но Донхэ запихнул совесть подальше. Сказать правду он не мог. – Просто не забывай о том, что мы не половинки одного целого. Мы разные.
Фиши стушевался, не зная, что на это ответить. Словно все это время Хёкки читал его мысли и понимал, о чем он думает.
- Надо в универ собираться. – Хёкдже поднялся с дивана, приземляясь босыми ногами на пол. Донхэ сверил время на настенных часах.
- Мы опоздали на первую пару.
- У нас их еще четыре. Ты не пойдешь?
Донхэ отрицательно покачал головой. - Я хотел заехать к матери, посидеть у нее, а вечером, наверное, поеду к отцу.
- Ты хороший сын. Твоим родителям очень повезло с тобой, - попытался бодро, но получилось грустно. Хёкдже неловко улыбнулся, а потом, развернувшись, направился в сторону ванной комнаты.
Донхэ зарылся лицом в складках одеяла. Запихнутая совесть пыталась выбраться наружу, чтобы отчитать. Дружба не должна начинаться со лжи и постоянных попыток затянуть Хёкки в то, что скейтер просил его не делать. Но Фиши просто необходимо было сорвать с его губ хоть один поцелуй, словно этот поцелуй смог бы помочь ему разобраться в чем-то важном.
...
* Jason Mraz – Plane Осуши вены в моей голове, Убери красноту глаз, чтобы я прошёл линию сигнализации. Дорогой рентгеновский аппарат, Притворись, что ты не знаешь меня так хорошо, А я не проговорюсь, если ты соврешь. (с)