Сборник драбблов: Крис/Чунмён
Рейтинг: PG-13
Broken wingBroken wing
Ночью лужи отражали свет фонарей и разбивали город на монохромные картинки. Машины лениво скользили по трассе, словно стрелка минутных часов, замедлили свой привычно динамичный ход. Крис наблюдал за статичным городом из окна, считая каждый зонт, который был похож на маленькую кляксу, и ждал.
Когда стекло задребезжало после кинутого в него камешка, Крис открыл окно, впуская в комнату промозглый ветер, дождь, который бессовестно расселся каплями на подоконнике, и запах сигарет, тянувшийся от человека, взбирающегося по пожарной лестнице. Ветер заиграл с волосами Криса, скользнул между прядями, принося телу легкий озноб, поэтому он втянул голову в воротник кофты, становясь похожим на взъерошенного голубя, и сделал два шага назад. Как отступление. Чунмён чертыхнулся, едва не поскользнувшись ладонями на мокром подоконнике, и легко, еще легче, чем ветер, спрыгнул с него на пол. Ворсистый ковер впитывал в себя капли дождя, которые стекали с волос Сухо, под глазами черными разводами, словно густыми чернилами, поплыла тушь, а на губах блестела нескрываемая радость. Чунмён виновато улыбнулся, заметив, что испачкал ковер грязными подошвами кед, стянул их с ног около окна, туда же кинул рюкзак, из которого торчали барабанные палочки, и прошмыгнул в ванную, проторчав там почти полчаса. Крис за это время мог бы спуститься на первый этаж, вскипятить воду в чайнике, приготовить горячий кофе, просмотреть вечерние новости, сказать маме, что, нет, никакого шума он не слышал, наверное, ветер. Но он продолжал сидеть на своей кровати, слушая, как течет вода в душевой и, сравнивая этот звук со стучащим в стекло окна дождем и гаражной музыкой, которую ненавидел всеми фибрами души.
Чунмён переоделся в пижамные штаны и рубашку Криса, становясь похожим на Пьеро со свисающими в пол рукавами. Он запрыгнул на кровать, опрокидывая Криса на спину и утыкаясь носом в горловину его кофты.
- Первое место! Представляешь – первое! – довольным голосом выдохнул он. Его влажная после душа макушка касалась подбородка Криса, но, несмотря на миндальный шампунь, волосы по-прежнему пахли сигаретами. – Это же контракт со звукозаписывающей студией, гастроли по миру и полная свобода от обыденности. – Чунмён приподнялся, облокотившись на подушку, и заглянул Крису в глаза, видимо, надеясь, разглядеть в них похожую радость. Ифань даже притвориться не смог – делать счастье показным не хотелось. А Чунмён сделал вид, что не обиделся.
Утро наступило подозрительно быстро, как нагретая огнем вода, вытекало изо всех щелей ржавыми лучами солнца. Крис зарылся лицом в подушку, сохранившую запах Чунмёна с миндалем и сигаретами, которые тот курил, потому что все rockstar курят. Память подкидывала мутные воспоминания о ночи – стоны, выдыхаемые, словно сигаретный дым, друг другу в губы, пальцы, впивающиеся в его плечи, и разговоры шепотом о мечтах. Чунмён мечтал стать великим барабанщиком, как Джои Джордисон, разносить созданную им музыку, будто инфекцию, по всему миру и умереть в двадцать семь лет, как Курт Кобейн, потому что лучше сгореть, чем раствориться.
Крис по-глупому мечтал, чтобы Чунмён хоть раз пришел к нему в дом через дверь, остался на утро и перестал повторять, что они слишком разные, чтобы быть вместе так, как этого хочет сам Крис.
Две мечты проплывали параллельно, но, словно по двусторонней дороге, друг против друга, и не могли пересечься, потому что при искривлении провал - с исполнением одной мечты терялась вторая. Крис не хотел терять Чунмёна, но лучше так, чем, если бы Чунмён, отказавшись от своей мечты ради Криса, потерял сам себя.
RunRun
Когда Чунмён приходит с работы поздней ночью, дико уставший и опустошенный, его хватает только на душ, молоко, согретое в микроволновке, и три строчки книги. В глазах скопилось слишком много люминесцентного света, поэтому уснуть удается только к утру, как раз за несколько минут до будильника. Утром Чунмёна хватает на кофе, проверку почты и дождаться маршрутку на работу. На работе его ни на что не хватает, но там за закрытым шкафчиком рабочая форма, бейджик с именем и должностью и удобное слово «надо».
Все чаще Чунмён сравнивает свою жизнь с огромным железным шаром, который он тащит по прямой. Для чего, зачем, к чему - он не знает, знает только, что «надо». Удобным словом идет вперед с тяжелым шаром за спиной.
Однажды, когда Чунмён приходит с работы поздней ночью, дико уставший и опустошенный, он выползает из лифта и сбивает с ног человека с коробками, из которых выпадают книги. Много старых книг, потрепанных временем, с порванными страницами. За такое отношение к ним вполне можно осудить инквизицией. Чунмён присаживается на корточки и помогает парню собрать выпавшие вещи. Одна из книг задерживается в руках дольше положенного, возникает привычное желание понюхать страницы и вдохнуть в легкие время, которое ими пролистано.
- В книгах Ремарка много жизни, - слова спонтанные, словно номер из лотерейного ящика. Чунмён не хотел ни с кем разговаривать. Желательно до следующей жизни, по возможности - хотя бы до утра.
- Потому что ему было о чем писать, - парень принимает протянутую книгу, читая название с обложки. – «Черный обелиск». Любимая книга?
- Одна из любимых. Жаль, что нет в печатном варианте, только в электронном.
- Дарю, - парень улыбается, протягивая книгу Чунмёну обратно. - Я все равно все книги отдаю библиотеке, что-то вроде благотворительности.
Чунмён озвучивает свое спасибо тихим голосом и прощается. Этой ночью его хватает на сто страниц «Черного обелиска» и несколько улыбок, когда он вспоминает парня, который подарил ему эту книгу.
Крис - парень, что ворвался в жизнь Чунмёна выпавшими книгами из коробок - его новый сосед по лестничной площадке. Каждое утро они встречаются около лифта, обсуждают все на свете, умещая это в тридцать секунд, пока не загорается кнопка «первый этаж». Чунмён идет на остановку, Крис на парковку с очередными коробками в руках. Иногда там вещи и игрушки в детский дом, иногда посуда для раритетных магазинов. Крис работает банкиром и занимается благотворительностью, уравновешивая свои дела в одну линию.
- Обкрадываю процентами богатых, помогаю нуждающимся. Я как Робин Гуд, только Бэд, - смеется он, когда они встречаются вечером у подъезда. Чунмён пытается слушать его, но замечает только, как тепло Крис улыбается, и по-особому стряхивает челку на глаза. Чунмёну кажется, что железный шар достиг спуска и теперь катится вниз, подгоняя собой самого Сухо. Теперь «надо» превратилось в «нуждаюсь», пока что в безымянное, но уже с прорисованными в картинке коробками в руках. У Криса красивые пальцы и, наверное, приятно чувствовать такие на своих губах.
В конце ноября, когда город осыпает первым снегом, словно небо стряхивает с себя лепестки белых роз, Чунмён увольняется с работы и решает, что некоторое время способен прожить на копившиеся все это время непонятно на что деньги. До Рождества должно хватить.
Каждый день Чунмён пролистывает объявления в газете в поисках новой работы, обводит ручкой то, что приглянулось, но звонки откладывает до поры, будто ждет знака свыше.
На Рождество Крис дарит ему все книги Ремарка и заставляет ходить в кинотеатры. В фильмах тоже есть жизнь, говорит он. Чунмён же видит во всех этих счастливых романах только бутафорию – до первого поцелуя на заднем ряду. Как в средней школе, только серьезнее. С забытым галстуком в его квартире и ароматным черным кофе, который Крис варит с утра пораньше, прежде чем уйти на работу. Железный шар притормаживает и волочится медленно за Чунмёном. Все так, как и должно быть – легко, правильно и счастливо. Но коробки в руках Криса не прекращаются, словно он складывает в них свою жизнь и отдает чужим людям. Как на распродаже, только совсем бесплатно. Чунмён представляет, что его Крис тоже сложит в коробку и отнесет на свалку по ненадобности. Вообще-то прецедентов на такие мысли у Сухо нет, но от пожизненного пессимистичного настроения никуда не деться.
Железный шар проезжается по Чунмёну, когда последней коробкой оказывается сам Крис, от которого остались пылиться книги на полках, кофе на дне банки и галстук в горошек. У Чунмёна в запасе еще много лет жизни, которые не на что растратить, запас Криса был ограничен одним годом, который он потратил на коробки.
Чунмён догоняет свой шар, который застрял на дороге, спустя какое-то время, привязывает его к себе и тянет вперед. Устраивается на прежнюю работу, цепляет бейджик на красную рубашку и приходит каждый вечер дико уставший и опустошенный. Перед сном он думает, что в любой истории есть смысл, на ошибках нужно учиться, а с каждым горем становиться сильнее. Но это так сложно, сил хватает только на сон.
Чунмён укладывает себя в коробку, когда чувство потери взрывается вместе с шаром, железо которого опадает раскаленными листами. Чунмён лишь надеется, что Крис примет его там, на небесах, потому что больше ему податься некуда.
с рождественского феста по однострочникам
All I Want For Christmas Is New Year's Day All I Want For Christmas Is New Year's Day
Не боясь утонуть в сугробе, они падают на снег и считают звезды, но каждый раз сбиваются, потому что после полуночи небо искрится так ярко, словно темные тучи развесили гирляндами. Чунмён стягивает с руки варежку, достает из кармана куртки свой плеер и протягивает Крису один провод. На долю секунды, когда их пальцы соприкасаются, Ифань чувствует чужое тепло, которое почему-то мурашками пробегается по его телу. Звезды на небе все прибывают, будто началось внезапное переселение из других галактик, поэтому ночь, пропитанная ультрафиолетом, превращается в день наоборот. И они с Чунмёном сейчас наоборот, думает Крис, утопают в небе, облаках и тумане, и смотрят на землю, усыпанную светящимися цветками в форме звезд.
- Почему люди так ждут Новый год? – слышит Крис, слегка размытый свистящим ветром, голос Чунмёна.
- Потому что хотят праздника? – для Ифаня все очевидно: Рождество, Санта, олени и елочные игрушки.
Чунмён поворачивается на бок лицом к лицу Криса. Капелька наушника выпадает из его уха в сугроб, но Сухо, словно не замечает, внимательно разглядывая парня напротив. Ифаню отчего-то становится жутко неудобно, будто он только что ответил «пять» на вопрос, сколько будет дважды два.
- Потому что им нужна опора. То, отчего можно оттолкнуться. А новый год – новые возможности, ведь так?
Ифань молчит, чтобы без глупых поддакиваний, потому что, да, наверное, так. На самом деле, он мыслит немного по-другому, поэтому ему сложно понять Чунмёна.
Пока они смотрят неотрывно друг на друга, словно играют в гляделки, Крису кажется, что в глазах Сухо открыто намного больше, чем скрыто за его поджатыми, будто никогда не обижающимися губами, которые постоянно стремятся уголками в улыбку. Крис считает, что это несправедливо – притворяться счастливым, когда грустно. Но это, так, просто, еще одна галочка «О Чунмёне».
- Можно? – лидер корейской подгруппы трясет рукой, чтобы скинуть с нее вторую варежку, и сжимает своими пальцами пальцы Криса. Когда Ифань кивает, Сухо внимательно смотрит на небо. – Скажи любое слово.
- Как в «Игре разума»? - быстро догадывается Крис, улыбаясь про себя. – Зонтик, - повторяет он за героиней фильма, чтобы по сюжету. Чунмён сгибает пальцы Ифаня, чтобы его указательным рисовать на небе.
- Это все, что угодно, но не зонтик, - ухмыляется он, получая красноречивый, насколько может быть красноречивым жест, удар локтем в бок.
Еще несколько раз Сухо рисует на небе звездами, но зонтик так и не появляется.
- Я не математический гений, но попытаться стоило, - Чунмён отпускает руку Ифаня из своей ладони – как разрыв с теплом. На небе происходит перестановка звезд. Одна, словно ее столкнули по ненадобности, устремляется куда-то вниз, чтобы в итоге не долететь до земли и потухнуть в воздухе. Даже совершенство не может быть вечным.
- Хочу, чтобы все грустное осталось в старом году, - быстро загадывает Сухо. – И чтобы всегда было так же тепло.
Крис ничего не загадывает, потому что его возможное желание утопает рядом с ним в сугробе и греет свои руки в кармане его куртки. А этого, по его мнению, больше, чем достаточно.
Последняя страницаПоследняя страница
Чунмён излишне аккуратно перебирает пальцами листы книги, словно они хрупкие, как крылья бабочки, и слегка прижимается носом к странице, мечтая хоть раз вдохнуть в себя удивительные строчки, которые рисуют картину буквами.
- Пахнет временем, да? – Сухо отрывается от книги, чувствуя, как начинают пылать щеки, словно его поймали за чем-то непристойным. Он вопросительно приподнимает брови, и, подошедший к нему парень - консультант книжного магазина, - объясняет:
- Растения, которые перерабатывают для производства бумаги, обычно долговечны.
- Скорее пахнет истекшим сроком годности, - Чунмён слишком очевидно улыбается, потому что теперь на него смотрят удивленно вопросительно.
- Бумагу уже давно производят из вторичного сырья, - в свою очередь поясняет он. – Но книги все равно пахнут по-особому. Все в словах.
Чунмён знакомится с Крисом в книжном магазине в свой последний декабрь - как метафора. У Криса много историй о книгах, и Сухо, как истинный книжный червь, зарывается в эти истории глубоко-глубоко, чтобы впитать в себя все без остатка. В основном зале огромного торгового центра давно погашен свет, и только в книжном отделе трещит старая лампочка, которую Крис включает, когда остается в магазине допоздна. Его светлые волосы переливаются солнечными лучами, а в глазах теплится рассвет, который обозначается только стрелками часов. На улице же по-прежнему темно. Чунмёну нравится слушать рассказы нового знакомого, разглядывать его красивое лицо, греть ладони о четвертую кружку горячего чая и думать, что так может продолжаться весь холодный декабрь.
Крис говорит, что у писателей одно будущее – умереть без гроша в кармане из-за кучи болезней. Как Сэлинджер, который к концу жизни стал безызвестным и никому не нужным, или, Хемингуэй, к примеру, сам себя лишил жизни. Как сказал бы какой-нибудь современный писатель – если он был гением, так зачем же он умер? Крис вполне серьезен. Чунмён тоже, отвечая на это, что мысли, спрятанные в собственные книги, того стоят. Смерть в одиночестве – своеобразная плата за чернила, выведенные из своей головы.
- Мне иногда страшно, когда ты так говоришь, - признается Крис, обводя лопатки Чунмёна подушечками пальцев. – Словно ты – история, которая заканчивается на последней странице книги. Я боюсь тебя дочитывать, - он выжигает кожу на его позвонках поцелуями и представляет, как Сухо рассыпается, словно пепел. Судорожный вдох из-за внезапных видений пробивает горло. Чунмён лишь смеется и смотрит в окно – в квартире напротив игрушечными шарами светится елка и напоминает о Рождестве. О том, что декабрю суждено закончиться.
На Новый год Чунмён дарит Крису книгу Ремарка «Время жить и время умирать». На внутренней обложке его почерком выведено название, первая часть которого обведена, а после дописано - «но умирать еще не время». Последний день декабря заканчивается болезненными, до синяков на бедрах, хватками Криса, который отчаянно цепляется за Чунмёна, чтобы не отпускать его от себя не только с новым рассветом, но и с рассветами на несколько лет вперед. Он просит Сухо написать в их истории сиквел, если книга внезапно закончится. Чунмён не верит в продолжение, если это не фантастика, но вслух об этом не говорит.
Когда шасси самолёта отрываются от земли, Чунмён загибает уголок страницы и закрывает книгу. Ему жаль, что он встретил Криса в свой последний декабрь, в тот год, от которого решил полностью отказаться, словно от книги, которая была дочитана через силу и с облегченным вздохом на последней странице, что все наконец-то закончилось.
Рейтинг: PG-13
Broken wingBroken wing
Ночью лужи отражали свет фонарей и разбивали город на монохромные картинки. Машины лениво скользили по трассе, словно стрелка минутных часов, замедлили свой привычно динамичный ход. Крис наблюдал за статичным городом из окна, считая каждый зонт, который был похож на маленькую кляксу, и ждал.
Когда стекло задребезжало после кинутого в него камешка, Крис открыл окно, впуская в комнату промозглый ветер, дождь, который бессовестно расселся каплями на подоконнике, и запах сигарет, тянувшийся от человека, взбирающегося по пожарной лестнице. Ветер заиграл с волосами Криса, скользнул между прядями, принося телу легкий озноб, поэтому он втянул голову в воротник кофты, становясь похожим на взъерошенного голубя, и сделал два шага назад. Как отступление. Чунмён чертыхнулся, едва не поскользнувшись ладонями на мокром подоконнике, и легко, еще легче, чем ветер, спрыгнул с него на пол. Ворсистый ковер впитывал в себя капли дождя, которые стекали с волос Сухо, под глазами черными разводами, словно густыми чернилами, поплыла тушь, а на губах блестела нескрываемая радость. Чунмён виновато улыбнулся, заметив, что испачкал ковер грязными подошвами кед, стянул их с ног около окна, туда же кинул рюкзак, из которого торчали барабанные палочки, и прошмыгнул в ванную, проторчав там почти полчаса. Крис за это время мог бы спуститься на первый этаж, вскипятить воду в чайнике, приготовить горячий кофе, просмотреть вечерние новости, сказать маме, что, нет, никакого шума он не слышал, наверное, ветер. Но он продолжал сидеть на своей кровати, слушая, как течет вода в душевой и, сравнивая этот звук со стучащим в стекло окна дождем и гаражной музыкой, которую ненавидел всеми фибрами души.
Чунмён переоделся в пижамные штаны и рубашку Криса, становясь похожим на Пьеро со свисающими в пол рукавами. Он запрыгнул на кровать, опрокидывая Криса на спину и утыкаясь носом в горловину его кофты.
- Первое место! Представляешь – первое! – довольным голосом выдохнул он. Его влажная после душа макушка касалась подбородка Криса, но, несмотря на миндальный шампунь, волосы по-прежнему пахли сигаретами. – Это же контракт со звукозаписывающей студией, гастроли по миру и полная свобода от обыденности. – Чунмён приподнялся, облокотившись на подушку, и заглянул Крису в глаза, видимо, надеясь, разглядеть в них похожую радость. Ифань даже притвориться не смог – делать счастье показным не хотелось. А Чунмён сделал вид, что не обиделся.
Утро наступило подозрительно быстро, как нагретая огнем вода, вытекало изо всех щелей ржавыми лучами солнца. Крис зарылся лицом в подушку, сохранившую запах Чунмёна с миндалем и сигаретами, которые тот курил, потому что все rockstar курят. Память подкидывала мутные воспоминания о ночи – стоны, выдыхаемые, словно сигаретный дым, друг другу в губы, пальцы, впивающиеся в его плечи, и разговоры шепотом о мечтах. Чунмён мечтал стать великим барабанщиком, как Джои Джордисон, разносить созданную им музыку, будто инфекцию, по всему миру и умереть в двадцать семь лет, как Курт Кобейн, потому что лучше сгореть, чем раствориться.
Крис по-глупому мечтал, чтобы Чунмён хоть раз пришел к нему в дом через дверь, остался на утро и перестал повторять, что они слишком разные, чтобы быть вместе так, как этого хочет сам Крис.
Две мечты проплывали параллельно, но, словно по двусторонней дороге, друг против друга, и не могли пересечься, потому что при искривлении провал - с исполнением одной мечты терялась вторая. Крис не хотел терять Чунмёна, но лучше так, чем, если бы Чунмён, отказавшись от своей мечты ради Криса, потерял сам себя.
RunRun
Когда Чунмён приходит с работы поздней ночью, дико уставший и опустошенный, его хватает только на душ, молоко, согретое в микроволновке, и три строчки книги. В глазах скопилось слишком много люминесцентного света, поэтому уснуть удается только к утру, как раз за несколько минут до будильника. Утром Чунмёна хватает на кофе, проверку почты и дождаться маршрутку на работу. На работе его ни на что не хватает, но там за закрытым шкафчиком рабочая форма, бейджик с именем и должностью и удобное слово «надо».
Все чаще Чунмён сравнивает свою жизнь с огромным железным шаром, который он тащит по прямой. Для чего, зачем, к чему - он не знает, знает только, что «надо». Удобным словом идет вперед с тяжелым шаром за спиной.
Однажды, когда Чунмён приходит с работы поздней ночью, дико уставший и опустошенный, он выползает из лифта и сбивает с ног человека с коробками, из которых выпадают книги. Много старых книг, потрепанных временем, с порванными страницами. За такое отношение к ним вполне можно осудить инквизицией. Чунмён присаживается на корточки и помогает парню собрать выпавшие вещи. Одна из книг задерживается в руках дольше положенного, возникает привычное желание понюхать страницы и вдохнуть в легкие время, которое ими пролистано.
- В книгах Ремарка много жизни, - слова спонтанные, словно номер из лотерейного ящика. Чунмён не хотел ни с кем разговаривать. Желательно до следующей жизни, по возможности - хотя бы до утра.
- Потому что ему было о чем писать, - парень принимает протянутую книгу, читая название с обложки. – «Черный обелиск». Любимая книга?
- Одна из любимых. Жаль, что нет в печатном варианте, только в электронном.
- Дарю, - парень улыбается, протягивая книгу Чунмёну обратно. - Я все равно все книги отдаю библиотеке, что-то вроде благотворительности.
Чунмён озвучивает свое спасибо тихим голосом и прощается. Этой ночью его хватает на сто страниц «Черного обелиска» и несколько улыбок, когда он вспоминает парня, который подарил ему эту книгу.
Крис - парень, что ворвался в жизнь Чунмёна выпавшими книгами из коробок - его новый сосед по лестничной площадке. Каждое утро они встречаются около лифта, обсуждают все на свете, умещая это в тридцать секунд, пока не загорается кнопка «первый этаж». Чунмён идет на остановку, Крис на парковку с очередными коробками в руках. Иногда там вещи и игрушки в детский дом, иногда посуда для раритетных магазинов. Крис работает банкиром и занимается благотворительностью, уравновешивая свои дела в одну линию.
- Обкрадываю процентами богатых, помогаю нуждающимся. Я как Робин Гуд, только Бэд, - смеется он, когда они встречаются вечером у подъезда. Чунмён пытается слушать его, но замечает только, как тепло Крис улыбается, и по-особому стряхивает челку на глаза. Чунмёну кажется, что железный шар достиг спуска и теперь катится вниз, подгоняя собой самого Сухо. Теперь «надо» превратилось в «нуждаюсь», пока что в безымянное, но уже с прорисованными в картинке коробками в руках. У Криса красивые пальцы и, наверное, приятно чувствовать такие на своих губах.
В конце ноября, когда город осыпает первым снегом, словно небо стряхивает с себя лепестки белых роз, Чунмён увольняется с работы и решает, что некоторое время способен прожить на копившиеся все это время непонятно на что деньги. До Рождества должно хватить.
Каждый день Чунмён пролистывает объявления в газете в поисках новой работы, обводит ручкой то, что приглянулось, но звонки откладывает до поры, будто ждет знака свыше.
На Рождество Крис дарит ему все книги Ремарка и заставляет ходить в кинотеатры. В фильмах тоже есть жизнь, говорит он. Чунмён же видит во всех этих счастливых романах только бутафорию – до первого поцелуя на заднем ряду. Как в средней школе, только серьезнее. С забытым галстуком в его квартире и ароматным черным кофе, который Крис варит с утра пораньше, прежде чем уйти на работу. Железный шар притормаживает и волочится медленно за Чунмёном. Все так, как и должно быть – легко, правильно и счастливо. Но коробки в руках Криса не прекращаются, словно он складывает в них свою жизнь и отдает чужим людям. Как на распродаже, только совсем бесплатно. Чунмён представляет, что его Крис тоже сложит в коробку и отнесет на свалку по ненадобности. Вообще-то прецедентов на такие мысли у Сухо нет, но от пожизненного пессимистичного настроения никуда не деться.
Железный шар проезжается по Чунмёну, когда последней коробкой оказывается сам Крис, от которого остались пылиться книги на полках, кофе на дне банки и галстук в горошек. У Чунмёна в запасе еще много лет жизни, которые не на что растратить, запас Криса был ограничен одним годом, который он потратил на коробки.
Чунмён догоняет свой шар, который застрял на дороге, спустя какое-то время, привязывает его к себе и тянет вперед. Устраивается на прежнюю работу, цепляет бейджик на красную рубашку и приходит каждый вечер дико уставший и опустошенный. Перед сном он думает, что в любой истории есть смысл, на ошибках нужно учиться, а с каждым горем становиться сильнее. Но это так сложно, сил хватает только на сон.
Чунмён укладывает себя в коробку, когда чувство потери взрывается вместе с шаром, железо которого опадает раскаленными листами. Чунмён лишь надеется, что Крис примет его там, на небесах, потому что больше ему податься некуда.
с рождественского феста по однострочникам
All I Want For Christmas Is New Year's Day All I Want For Christmas Is New Year's Day
Не боясь утонуть в сугробе, они падают на снег и считают звезды, но каждый раз сбиваются, потому что после полуночи небо искрится так ярко, словно темные тучи развесили гирляндами. Чунмён стягивает с руки варежку, достает из кармана куртки свой плеер и протягивает Крису один провод. На долю секунды, когда их пальцы соприкасаются, Ифань чувствует чужое тепло, которое почему-то мурашками пробегается по его телу. Звезды на небе все прибывают, будто началось внезапное переселение из других галактик, поэтому ночь, пропитанная ультрафиолетом, превращается в день наоборот. И они с Чунмёном сейчас наоборот, думает Крис, утопают в небе, облаках и тумане, и смотрят на землю, усыпанную светящимися цветками в форме звезд.
- Почему люди так ждут Новый год? – слышит Крис, слегка размытый свистящим ветром, голос Чунмёна.
- Потому что хотят праздника? – для Ифаня все очевидно: Рождество, Санта, олени и елочные игрушки.
Чунмён поворачивается на бок лицом к лицу Криса. Капелька наушника выпадает из его уха в сугроб, но Сухо, словно не замечает, внимательно разглядывая парня напротив. Ифаню отчего-то становится жутко неудобно, будто он только что ответил «пять» на вопрос, сколько будет дважды два.
- Потому что им нужна опора. То, отчего можно оттолкнуться. А новый год – новые возможности, ведь так?
Ифань молчит, чтобы без глупых поддакиваний, потому что, да, наверное, так. На самом деле, он мыслит немного по-другому, поэтому ему сложно понять Чунмёна.
Пока они смотрят неотрывно друг на друга, словно играют в гляделки, Крису кажется, что в глазах Сухо открыто намного больше, чем скрыто за его поджатыми, будто никогда не обижающимися губами, которые постоянно стремятся уголками в улыбку. Крис считает, что это несправедливо – притворяться счастливым, когда грустно. Но это, так, просто, еще одна галочка «О Чунмёне».
- Можно? – лидер корейской подгруппы трясет рукой, чтобы скинуть с нее вторую варежку, и сжимает своими пальцами пальцы Криса. Когда Ифань кивает, Сухо внимательно смотрит на небо. – Скажи любое слово.
- Как в «Игре разума»? - быстро догадывается Крис, улыбаясь про себя. – Зонтик, - повторяет он за героиней фильма, чтобы по сюжету. Чунмён сгибает пальцы Ифаня, чтобы его указательным рисовать на небе.
- Это все, что угодно, но не зонтик, - ухмыляется он, получая красноречивый, насколько может быть красноречивым жест, удар локтем в бок.
Еще несколько раз Сухо рисует на небе звездами, но зонтик так и не появляется.
- Я не математический гений, но попытаться стоило, - Чунмён отпускает руку Ифаня из своей ладони – как разрыв с теплом. На небе происходит перестановка звезд. Одна, словно ее столкнули по ненадобности, устремляется куда-то вниз, чтобы в итоге не долететь до земли и потухнуть в воздухе. Даже совершенство не может быть вечным.
- Хочу, чтобы все грустное осталось в старом году, - быстро загадывает Сухо. – И чтобы всегда было так же тепло.
Крис ничего не загадывает, потому что его возможное желание утопает рядом с ним в сугробе и греет свои руки в кармане его куртки. А этого, по его мнению, больше, чем достаточно.
Последняя страницаПоследняя страница
Чунмён излишне аккуратно перебирает пальцами листы книги, словно они хрупкие, как крылья бабочки, и слегка прижимается носом к странице, мечтая хоть раз вдохнуть в себя удивительные строчки, которые рисуют картину буквами.
- Пахнет временем, да? – Сухо отрывается от книги, чувствуя, как начинают пылать щеки, словно его поймали за чем-то непристойным. Он вопросительно приподнимает брови, и, подошедший к нему парень - консультант книжного магазина, - объясняет:
- Растения, которые перерабатывают для производства бумаги, обычно долговечны.
- Скорее пахнет истекшим сроком годности, - Чунмён слишком очевидно улыбается, потому что теперь на него смотрят удивленно вопросительно.
- Бумагу уже давно производят из вторичного сырья, - в свою очередь поясняет он. – Но книги все равно пахнут по-особому. Все в словах.
Чунмён знакомится с Крисом в книжном магазине в свой последний декабрь - как метафора. У Криса много историй о книгах, и Сухо, как истинный книжный червь, зарывается в эти истории глубоко-глубоко, чтобы впитать в себя все без остатка. В основном зале огромного торгового центра давно погашен свет, и только в книжном отделе трещит старая лампочка, которую Крис включает, когда остается в магазине допоздна. Его светлые волосы переливаются солнечными лучами, а в глазах теплится рассвет, который обозначается только стрелками часов. На улице же по-прежнему темно. Чунмёну нравится слушать рассказы нового знакомого, разглядывать его красивое лицо, греть ладони о четвертую кружку горячего чая и думать, что так может продолжаться весь холодный декабрь.
Крис говорит, что у писателей одно будущее – умереть без гроша в кармане из-за кучи болезней. Как Сэлинджер, который к концу жизни стал безызвестным и никому не нужным, или, Хемингуэй, к примеру, сам себя лишил жизни. Как сказал бы какой-нибудь современный писатель – если он был гением, так зачем же он умер? Крис вполне серьезен. Чунмён тоже, отвечая на это, что мысли, спрятанные в собственные книги, того стоят. Смерть в одиночестве – своеобразная плата за чернила, выведенные из своей головы.
- Мне иногда страшно, когда ты так говоришь, - признается Крис, обводя лопатки Чунмёна подушечками пальцев. – Словно ты – история, которая заканчивается на последней странице книги. Я боюсь тебя дочитывать, - он выжигает кожу на его позвонках поцелуями и представляет, как Сухо рассыпается, словно пепел. Судорожный вдох из-за внезапных видений пробивает горло. Чунмён лишь смеется и смотрит в окно – в квартире напротив игрушечными шарами светится елка и напоминает о Рождестве. О том, что декабрю суждено закончиться.
На Новый год Чунмён дарит Крису книгу Ремарка «Время жить и время умирать». На внутренней обложке его почерком выведено название, первая часть которого обведена, а после дописано - «но умирать еще не время». Последний день декабря заканчивается болезненными, до синяков на бедрах, хватками Криса, который отчаянно цепляется за Чунмёна, чтобы не отпускать его от себя не только с новым рассветом, но и с рассветами на несколько лет вперед. Он просит Сухо написать в их истории сиквел, если книга внезапно закончится. Чунмён не верит в продолжение, если это не фантастика, но вслух об этом не говорит.
Когда шасси самолёта отрываются от земли, Чунмён загибает уголок страницы и закрывает книгу. Ему жаль, что он встретил Криса в свой последний декабрь, в тот год, от которого решил полностью отказаться, словно от книги, которая была дочитана через силу и с облегченным вздохом на последней странице, что все наконец-то закончилось.
Я, наверное, конченый человек и все со мной ясно, если это не так.;'D Просто всюду "жизнь", эти коробки, ну и вот...
Вообще странно, что этот драббл я пропустила мимо себя - подумала, что уже читала.
Спасибо, мне конечно же понравилось. Прямо все, как я люблю; и этот осадок горьковатый. *_*
в общем, тебе не кажется. я и подразумевала смерть, но не стала уточнять, ибо..можно воспринимать и по-другому, кому как угодно)
спасибо, удобно иногда драбблами выражаться))
Спасибо, твои работы по тулидам всегда в самое сердце.
мне нравится такой Крис, я верю в него такого, что главное)
спасибо - это приятно, тулиды для меня..не знаю, непросто пейринг, а нечто большее
Sojun, благодарю. жаль, что в рождество так получилось, а с другой стороны - лучшее время для новой жизни)
время жить и время умирать это о чем?
я просто читала "прерванную жизнь" там про гонщика.
от него мурашки по коже, потмоу что очень много такого знакомого. знакомые мечты. мысли. и это невероятно красиво. хоть и с оттенком неизбежности.
и все рокстар курят.
когда я читаю что-то такое про работу, меня просто выворачивает. потому так что слишком БЫЛО и есть. потмоу что ужасно хочется сбежать от этого не только до рождества. без всяких надо.
а в конце очень так сжимается все внутри.
а здесь та самая проста правда. новый год -новые надежды.
спасибо, что здесь тепло.
как и большинство его книг - о войне и о многом, не объяснить просто в двух строчках)
думаю, у нас во много мысли совпадают - про мечты, работу..надеюсь, когда-нибудь нам действительно удастся выбраться из всего этого)
спасибо, Юд