воскресенье, 26 февраля 2012
Название: Притворяться, что не больно
Автор: eddiedelete
Пейринг: Донхэ/Ынхёк, Шивон/Ынхёк
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Ангст
Предупреждения: ООС
Размер: миди
Описание: Так больно делить любимого человека с кем-то. Особенно если этот "кто-то" твой друг.
Размещение: запрещено
- Ты меня любишь?
- Сегодня – нет.(с)
Часть 11.
Донхэ старается не дышать, медленно сползая по тонкой в мыльных разводах стене туалетной кабинки. Старается не дышать, чтобы не нарушать тяжелую тишину, которая и так имеет слишком много ненужных звуков – гулкое биение в висках, дрожь в пальцах, которые с диким отчаянием впиваются в грубую ткань толстовки, мелкие трещины в сердце.
Так больно знать, что с другой стороны стены так же навалившись, находится твой любимый человек, который сейчас принадлежит не тебе.
Так больно слышать частое прерывистое дыхание за тонкой деревянной перегородкой, которое срывается с пересохших губ. С губ которых срывается не твое имя.
Так больно делить тебя с кем-то.
Почему-то особо отчетливо представляется, как Шивон проводит языком по ярко выраженной скуле, как слизывает со светлой кожи выступившую испарину, как мягко целует. Забирается рукой под черную футболку с v-образным вырезом и нежно скользит по жилистому телу, которое отзывается на каждое прикосновение. Хёкки, наверняка, обнимает его за шею, чтобы вдохнуть дорогой одеколон в легкие, избавляя себя от запаха хлорки, но все равно морщится. Ему не нравится крепкий дубовый аромат. Поэтому Донхэ пользуется другим – слегка сладким, но не приторным.
Что происходит дальше можно даже не представлять, потому что раздражающие стоны отлично вырисовывают всю картину. Донхэ закрывает руками уши, продолжая сидеть на холодном кафельном полу и издеваться над собственным сердцем. Столько раз уговаривал себя не следить за ними, чтобы потом не притворяться, улыбаясь глазами, которые из последних сил сдерживают слезы. Собственное лицемерие противно до тошноты. Он ненавидит обоих, но молчит. Потому что, на самом деле, слишком сильно любит. Одного как друга, второго - всем сердцем.
Пожалуйста, хватит. Прекратите!
Во рту горький вкус меди. Донхэ облизывает губы. Оказывается, он искусал их до крови.
Копошение и стоны в соседней кабинке прекращаются. Но легче не становится. Потому что скоро этот кошмар повторится.
...
- Ты будешь доедать? – спрашивает Шивон, показывая на единственное пирожное, оставшееся на фарфоровой тарелке.
Донхэ отрицательно качает головой, продолжая пальцем листать фотографии с сенсорного телефона Шивона.
- Я на всех фотографиях какой-то уставший, - жалуется он после просмотра очередного неудачного снимка.
- Кстати, да. – Шивон задумчиво рассматривает пирожное, словно решает есть или не есть. Потом все-таки искушается и откусывает край суфле. – У тебя круги под глазами и вид потрепанный. Ты не высыпаешься?
Палец соскальзывает с сенсора и папка с фотографиями сворачивается. Донхэ никогда не дружил с техникой. Даже если это обычный телефон.
- Съемки отнимают много сил, - врет он, стуча по экрану и пытаясь найти нужную папку. Не высыпается - мягко сказано. В последнее время сон сокращается до двух часов. Сложно уснуть, когда в голове так много мыслей.
Донхэ пролистывает папки и взглядом цепляется за безымянную. Интерес перевешивает, он нажимает на «открыть». Сердце стремительно ухает куда-то вниз. Возможно, даже под ноги. Так легко раздавить.
Улыбающийся Хёкки...с дурацкой шляпкой на голове...смешно поджимающий губы...плачущий...корчащий забавные рожицы...Хёкки...Хёкки...Хёкки. Если бы у Фиши не было подобной папки уже в своем телефоне, он решил бы, что Шивон просто одержимый. Ненормальный. Помешанный на Ынхёке.
- Ты его так сильно любишь, да? – вырывается совершенно случайно. Осторожность распадается на части.
Шивон смотрит на Донхэ с подозрением и резко отбирает телефон. К счастью, Фиши успевает выйти из папки в основное меню.
- Ты о чем сейчас? – голос Шивона спокойный, но видно, что он нервничает. Слишком часто заглядывает в телефон, быстро перебирает пальцами по экрану. Характерный звук удаления. Как предсказуемо.
- Я о пирожном. Ты его так медленно смакуешь. – Донхэ улыбается, придавая тону веселые нотки. Он привык притворяться, поэтому лгать у него получается почти профессионально.
- Диета не позволяет мне часто наслаждаться сладким. – Шивон убирает телефон в карман и смотрит в окно кафе, в которое тихо барабанит дождь.
Разговор незаметно приобретает другой смысл.Часть 22.
Донхэ тихо прикрывает дверь их комнаты, чтобы не разбудить спящего Ынхёка. В помещении немного прохладно, несмотря на то, что все окна плотно закрыты. Фиши подходит к кровати и, не раздеваясь, осторожно ложится на самый край, слушая, как в окно врезаются мелкие капли, сорванные с небес ветром.
Всю неделю идет дождь. Тучи посеревшие, выжатые до предела, нависают над городом и давят своей тяжестью на настроение людей. Донхэ ненавидит такую погоду, не любит осень с ее дождями и гниющими листьями, не выносит, когда холодный ветер пробирается через шерстяной шарф и скользит колючими линиями по телу. Осень прекрасна только в лиричных строчках, написанных поэтами, которые гиперболизируют ее до золотой очаровательной поры. А на самом деле, все серо, тускло и уныло. Солнца нет, а небо постоянно плачет, словно отражая слезы Фиши. В его глазах тоже дождь.
Хёкки бормочет что-то во сне и поворачивается к Донхэ спиной. Черная толстовка задирается на пояснице, оголяя полоску светлой кожи, которая кажется совсем прозрачной из-за света, заглядывающего в окно. Фиши прислоняется лбом между его лопаток, закрывая глаза. Пахнет прошлым вторником и хлоркой. Внутри цветами распускается приятное чувство, пусть и отдающее покалывающей болью в районе сердца, из-за того что на Хёке сейчас его одежда. Его любимая черная толстовка.
- Я не могу больше притворяться, - шепчет он, задевая губами шершавую ткань и обдавая ее горьким дыханием. Ладонью расправляет складки на толстовке, натягивая края до бедра. Обнимает, сжимая крепко-крепко. Будь его воля, никогда бы не отпустил.
Тело в его объятиях внезапно вздрагивает. Фиши чувствует на своих холодных руках горячие руки Хёка, слышит, как размеренное дыхание постепенно оживает.
- Ты обещал разбудить, когда придешь, - обиженно бормочет Ынхёк, переворачиваясь к нему лицом. Светло-карие глаза смотрят так открыто, словно незатронутые сном.
- Я только что пришел. – Фиши утыкается носом в изгиб шеи, царапая свою щеку застежкой от молнии. На коже Хёка еще свежие алые засосы, которые оставлены не им. И это просто невыносимо больно. Все равно, что залить тело горячим воском, дать ему остыть, а потом сдирать вместе с кожей.
Боль висит в где-то воздухе, грозясь упасть гильотиной между ними и наточенным косым ножом разрубить все под корень. В любви не должно быть нечетных чисел.
Почему-то так случается – открываешь себя для кого-то, а потом понимаешь, что открылся слишком глубоко. Огромный ров в душе заполняется пустотой, в которой так легко затеряться, с которой так просто слиться.
- Опять дождь? - спрашивает Ынхёк, зарываясь тонкими пальцами в жестких из-за осенней сырости волосах.
- Пожалуйста, не влюбляйся в него, – тихо шепчет Донхэ, наслаждаясь разливающимся теплом от макушки до пяток. Просит отчаянно, удивляясь, что не срывается в жалкий скулеж побитой собаки. Но все равно унизительно - просит же.
- Синоптики обещали сухую осень, - продолжает говорить Ынхёк, пропуская мимо ушей слова Донхэ. – Надоело сидеть в комнате.
- Помнишь, мы с тобой играли в ассоциации? – Донхэ давит на плечи Хёка и ложится сверху, удерживая свой вес на руках. Хёкки кивает. - На любовь я назвал тебя, а на боль…
- Пережить, - договаривает Ынхёк, продолжая цепляться взглядом за что угодно, но только не за глаза нависающего над ним человека.
- Я хочу поменять. Чтобы пережить любовь и больше никогда не сталкиваться с болью. – Пальцы с перебитыми костяшками, которые очень часто встречались с твердой поверхностью любых стен, проводят по засосам на шее, спускаются вниз к застежке, чтобы расстегнуть молнию. Донхэ прикасается губами к каждой отметине и присасывается. Больно, с несвойственным ему остервенением. Словно пытается стереть чужие засосы и заклеймить своими.
Мой. Только мой.
Хёк отстраняет его от себя. Отталкивает, как ненужную вещь. Или Донхэ нужно просто перестать преувеличивать.
- Мне больно, - говорит Хёкки, потирая мокрую шею. Кожа покрылась некрасивыми красными пятнами, видимо, Донхэ не заметил, как начал впиваться в нее зубами.
- Мне тоже, - Фиши поднимается с Ынхёка и садится на кровать. В окно заглядывает призрак солнца и освещает комнату блеклыми лучами. Но дождь не прекращается. Продолжает барабанить в окно. Хотя так даже лучше. Тишина невыносимее.
- Ты меня любишь? – в тыльную сторону ладоней вонзаются ногти в ожидании ответа.
Но Хёк молчит, а молчание в тысячу раз хуже простого «нет».
Жестяные пружины скрипят, когда Донхэ встает с кровати.
- Я хочу, чтобы ты отпустил меня, потому что сам я не в состоянии уйти, - он выходит из их общей комнаты, на удивление спокойно закрывает дверь и съезжает по ней вниз. Это входит в привычку – подпирать спиной деревянные и не только поверхности, потому что тело постоянно наваливается грузом отчаяния.
В дверь приглушенно ударяется подушка, потом вторая. Тихий плач в комнате отдается в барабанных перепонках свирепыми завываниями. Никто не говорил, что любить легко.
Можно стерпеть все, но только не предательство.Часть 33.
Донхэ просыпается из-за несильного удара по спине. Сонное тело от неожиданности отбрасывает на дощатый пол, когда дверь, под которой он спал, открывается. Фиши падает на колени и, к счастью, успевает выставить ладони перед собой – иначе ходить ему с разбитым носом. Разбитого сердца вполне достаточно.
- Ты здесь спал? – Хёк стоит на пороге с потерянным видом, с растрепанными волосами, по-домашнему уютный. На нем до сих пор толстовка Донхэ, на черной ткани которой залег пух от одеяла. Она ему немного велика, Фиши чуть-чуть шире в плечах, поэтому свисает рукавами, скрывая худые пальцы.
Донхэ больно видеть опухшее из-за беспокойного сна лицо, потяжелевшие веки со слипшимися ресницами и темно-синие круги под глазами. Белок разрисован красными веточками полопавшихся капилляров. Обычно каряя радужка кажется совсем черной, словно ее закрасили сажей. Донхэ, наверное, выглядит так же.
- Уснул нечаянно, - чуть осипшим голосом отвечает Фиши. Ноги и спина одеревенели, шею неприятно сковывает после неудобной позы. Надо же, даже не заметил, как провалился в сон.
Хёк топчется на месте, словно не знает, что делать. Потом, прикусив губу, решается и протягивает свою руку Донхэ. Фиши, не задумываясь, хватается за нее, как за последнюю надежду, и поднимается на ноги.
- Уже утро? – спрашивает он то, что первым приходит в голову. В коридоре нет окон, поэтому трудно разобрать какое сейчас время суток. А в голове до сих пор туманом расстилаются остатки сна, поэтому мысли путаются.
- Середина ночи, - Ынхёк скованно улыбается, продолжая держать в своей руке руку Донхэ. – Пошли спать? – не дожидаясь ответа, ведет в комнату, словно никакого недопонимания между ними пару часов назад не было.
На полу разбросаны вещи: обе подушки валяются у двери, мягкие игрушки, подаренные фанатами по всей спальне, одеяла и простынь свисают с кровати. Донхэ, смотря на этот бардак и чувствуя себя избитым собственными эмоциями, пытается вспомнить, когда два совершенно уравновешенных парня превратились в истеричек. Он отпускает руку Хёка, чтобы подойти к лампе и включить свет. И пусть за окном давно зажглись звезды, фонари и луна. Темноту Донхэ ненавидит еще больше, чем осень.
Хёк в это время собирает разбросанные им в приступе неадекватности вещи, раскладывает по местам игрушки, заправляет постель, застилая простынь на матрас.
Потом наступает момент, когда время останавливается. Полнейший ступор - становится до жути неловко. И это так неправильно. Раньше с Хёком было уютно молчать, даже если это звонок по телефону. Хёкки читал любимую мангу, изредка комментируя фразочки Луффи, а Донхэ смотрел футбол на иностранном канале с выключенным звуком, радуясь, что он сейчас не один. И пусть их разделяло несколько сотен или тысяч километров, пусть они большую часть времени молчали, чем говорили. На другом конце провода – любимый человек, его дыхание. Единственное, что было важно.
Воспоминания таких счастливых моментов впитываются в кожу безысходностью, потому что прошлое позади, его не вернуть, а будущее настолько мутное, что лучше не вглядываться. Все равно рябит перед глазами. О настоящем Донхэ старается не думать.
- Дождь закончился, - Хёк сдается первым перед пугающей тишиной.
Донхэ нерешительно подходит к нему и проводит пальцем по складке, залегшей глубокой морщинкой на лбу. Потом скользит по хребту носа и останавливается на желобке. Подушечкой большого пальца обводит контур губ.
У Хёка очень красивые губы, не четко очерченные, скорее с плавными спокойными линиями тонкой полосой. Обычно теплые, светло-розовые, немного измазанные бальзамом, чтобы не обветривались в холодную погоду. Сейчас же они потрескавшиеся, искусанная тонкая кожа покрылась сухой корочкой запекшейся крови.
Донхэ сокращает расстояние между ними и очень осторожно целует, словно боится, что ранки могут полопаться и раскрыться. Поцелуй становится более уверенным, когда Ынхёк отвечает, впуская в свой рот чужой язык, и обнимает Донхэ за шею.
Все закручивается в круговороте времени. Комнату снова охватывает беспорядок, потому что одежда летит в разные стороны, приземляясь на пол, на тумбочки и другую мебель, под ноги. Кровать привычно скрипит, когда два тела падают на мягкий матрас. Донхэ тут же покрывает поцелуями лицо Хёка, висок, глаза, подбородок, спускается к ключицам, обрисовывает каждую. Целует, целует, целует. Шея исцарапана, со следами недавних укусов, которые оставлены им в попытке стереть чужие отметины.
- Я не знаю, - выдыхает через силу Хёк, совершенно внезапно, каким-то непредвиденным катаклизмом.
Донхэ тут же откидывает временем на несколько часов назад. Он приподнимается и смотрит на зажмуренные глаза Хёкки. Ресницы дрожат, в уголках блестят слезы.
Ты меня любишь?
«Я не знаю» - самый паршивый ответ. Двусмысленная неопределенность - либо использует обоих, либо кого-то просто жаль отпускать.
На губах рассыпается горькая обида из-за истертой до дыр любви. Донхэ скатывается с Хёка на самый край кровати. На полу валяется его толстовка. Он цепляется за нее пальцами, приближая к своему лицу, и утыкается носом в капюшон. Теперь она пахнет по-другому. С запахом хлорки смешивается теплое молоко и слезы. Такая гремучая смесь, противная до невозможности. Донхэ скидывает ее снова на пол.
- Уходи, - должно было прозвучать твердо, но в итоге очередная мольба. Фиши накрывается одеялом с головой, потому что внезапно тело пробивает озноб. Словно холод вгрызается не только в кожу, но и в кости.
Легким не хватает воздуха. Наверное, он сейчас действительно похож на рыбу, которую, перед тем как выбросить на берег, несколько раз штормом ударяет о скалы. Открывает рот, чтобы вздохнуть, но не может. Боль застревает где-то в горле.
- Ты меня любишь?
- Я не знаю.
Лучше бы сказал - нет. По крайней мере, сердце бы не расцарапывало лживой надеждой, что когда-нибудь он ответит «да».Часть 44.
Утро по-прежнему пахнет осенью и промозглым одиночеством. Фиши просыпается в пустой комнате, в холодной постели, с ясным чувством потери, словно во сне ему отпилили руку или ногу. Поднимается с кровати, завернувшись в два одеяла – в свое и Хёка, чтобы открыть окно, впустить в комнату капли дождя и выветрить все ненужные мысли.
Старается не думать о Хёке, но ничего не получается. Как не думать о том, кто постоянно снится. В основном это обрывки прошлого, которые сейчас кажутся вырванными из сказки, слишком уж нереальные.
На этот раз во сне они только начинают встречаться. Сумасшедшая гонка двух сердец, когда оба стартуют одновременно, влюбляясь друг в друга, но не догадываясь еще, что финишируют необязательно вместе, кто-то может по пути разбиться.
Вспоминается счастье – непринужденное, обволакивающее своим теплом. Постоянно все делали вместе – оставались после репетиций, чтобы просто поговорить вдвоем, делили одну комнату на двоих, спали и просыпались в одной кровати. Потом было много новых ощущений – прикосновения, поцелуи, ласки. По часу приходили в себя, остывали под душем, постоянно меняли постельное белье и сами стирали свои вещи, потому что отдавать в прачечную было стыдно.
Из воспоминаний утраченного счастья Донхэ выводит оповещение об смске. Он находит свой телефон.
«Надеюсь, ты хорошо спал? У нас сегодня конференция».
Жутко хотелось послать Шивона, ответить чем-нибудь обидным, а потом удалить его номер, а свой телефон выкинуть в окно. Но вместо этого он просто успокаивается и отвечает, что выспался отлично и ставит дурацкий улыбчивый смайлик в конце, повторяя про себя, что Шивон - друг. Хотя настоящие друзья не предают.
…
В конференц-зале невообразимый гул, с каждого угла сыплются вопросы, вспышки фотокамер слепят глаза, несмотря на то, что Донхэ в черных очках. Чтобы в очередной раз не светиться на снимках с болезненно бледным лицом, он сидит, уткнувшись в лист бумаги, с заранее составленными вопросами и возможными на них ответами. Фиши не вчитывается в текст, редко когда отвечает, перевалив всю ответственность на Шивона, который, в отличие от него, вежливо и улыбчиво общается с корреспондентами. Что тоже жутко раздражает.
Когда конференция заканчивается, Донхэ первым покидает зал, даже не сфотографировавшись на прощание. Шивон пытается его остановить, удерживая за локоть, но Фиши, переусердствовав, отталкивает его ударом в плечо. Шивон – предпоследний человек, с которым он предпочел бы контактировать. Хотя это довольно проблематично, так как у них опять один гостиничный номер на двоих. Попросить отдельный кажется по-детски глупым.
Оказавшись в номере, он первым делом скидывает с себя пиджак и расправляет бабочку, которая атласной лентой сдавливает горло. Включает телевизор и садится на диван. Раньше Донхэ сначала бы позвонил Хёку, чтобы рассказать, как весело прошла конференция и как он скучает, хотя они не виделись от силы один день. Сейчас, конечно же, он этого сделать не может. Но все равно по привычке достает телефон и смотрит на немигающий экран. Так хочется, вопреки здравому смыслу, чтобы Хёкки позвонил, но... Телефон молчит. Сердце стискивает изломанной печалью.
- Мне пришлось отдуваться сегодня за двоих, - без упрека в голосе говорит Шивон, входя в номер. По-прежнему улыбаясь, садится рядом с Донхэ и откидывает голову назад, потирая виски. Потом выпрямившись, отбирает пульт из его рук и переключает на другой канал.
- Вообще-то я смотрел, - возмущается Фиши. В последнее время его достаточно быстро разозлить.
- Рекламу? – иронизирует Шивон, уставившись в экран, на котором идет какой-то фильм.
- Ты у меня теперь все подряд будешь забирать? – Фиши резко поднимается на ноги, ударяя друга по руке, так что пульт падает на пол. Он не конфликтер, но что-то в душе обрывается и рвется наружу. Так бывает, когда теряешь веру в друзей и уже не знаешь за что держаться.
- О чем ты?
Донхэ не сдерживается, скривив губы, отчего лицо становится напряженным, непривычно злым и некрасивым.
- Да ладно, хватит притворяться. Я все знаю.
Шивон подбирает пульт с пола и выключает телевизор.
- Не знаешь, - тихо говорит он, поднимая взгляд на Фиши, и уже повышая голос, добавляет. – Ты вообще ничего не знаешь! Он мне не нужен.
Донхэ застывает, когда слышит последние слова. Внутри все леденеет, глаза слезятся, словно вместо воздуха он вдыхает аммиак. Почему-то складывается такое чувство, что Шивон специально сейчас над ним издевается. Как в приюте бездомных животных - избитых доламывать до конца.
- Хватит врать.
- Я не вру.
- И зачем тогда это все?
- Мы были лучшими друзьями, пока он все не испортил, – тон Шивона такой будничный, непривычно инертный. Обычно таким тоном проповедники зачитывают последнее слово усопшему. У Донхэ начинает кружиться голова из-за непонимания происходящего.
- Да это тут причем? – раздраженно отзывается Донхэ, невольно вздрагивая, когда Шивон встает с дивана и подходит к нему. Наверное, Фиши ожидал всего – от драки с разбитыми губами и сломанным носом до девчачьих пощечин, но не этого. Шивон целует его, крепко прижимаясь теплыми губами к его пересохшим губам. Глаза Фиши раскрываются от шока, когда он видит в антрацитовых глазах друга бесконечное одиночество. У него были такие же, когда он узнал, что Хёкки ему изменяет.
Через несколько секунд Донхэ приходит в себя и отталкивает Шивона, делая два шага назад.
- Я устал притворяться другом, - сдавленная безысходность в его голосе заставляет Донхэ вздрогнуть еще раз. Все это до боли знакомо и он не может поверить, что Шивон испытывает те же чувства, что и он, проходит по той же истертой дороге, когда кому-то не нужен. Только его неразделенные чувства не к Хёку.
- Я видел его фотографии в твоем телефоне, - последний аргумент. Скорее для себя.
Шивон смотрит на него с таким искренним удивлением, словно всерьез не понимает о каких фотографиях идет речь. Потом, видимо, вспоминает и достает телефон из внутреннего кармана пиджака. Автоматически скользит пальцем по экрану и протягивает его Донхэ.
- Смотри сам.
Фиши берет из его рук телефон, на экране которого снова Ынхёк. Снова та папка.
- Да пролистай ты! – не выдерживает Шивон, когда Донхэ не двигается, словно парализованный.
Ногтем царапая сенсор, Фиши ведет вниз по экрану, только больше раздражаясь, потому что там одни фотографии Ынхёка. Сердце подпрыгивает и делает сальто назад, когда на экране высвечивается улыбчивое лицо Кюхёна, далее его стандартный безразличный взгляд, с выступлений на Immortal song, будничные фотографии. Следующим идет Итук-хён.
- Там все ваши фотографии. А то, что Хёк оказался первым просто случайность, - объясняет Шивон.
- Я думал, ты удалил эту папку в прошлый раз в кафе.
Шивон качает головой.
- Другую. С тобой.
Донхэ ждет, что с секунды на секунду Шивон скажет, что пошутил. Но друг молчит, вцепившись в него выжидающим взглядом. Внутри зарождается колючий страх, причина которого еще не совсем ясна.
- Друзья так не поступают. А ты не такой святой, каким хотел казаться, да? - горько выдыхает Фиши, кидая ему в руки телефон.
- В любви нет святых, только посторонние.
- Я все равно бы тебя не полюбил..Ты же мой друг.
Шивон отрешенно пожимает плечами.
- Хёк тебя тоже не любит, так что мы в одной лодке.
С самого начала Донхэ казалось, что это чертов любовный треугольник, где он, возможно, третий лишний. А в итоге, лишним является каждый из них.
@темы:
eunhae,
suju-fic