а вообще, вроде дубль два, потому что первый не отпускает
ну и мне просто не спалось
Пейринг: Кай/Сехун
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш, Ангст, AU
Предупреждения: OOC и глупые разговоры
Когда Сехун хочет почувствовать себя, а не пустым сосудом, он находит среди ручек не пишущую и расцарапывает кончиком кожу на запястье до тонких царапин. Когда Сехун хочет почувствовать себя, а не пустым сосудом, он находит среди ручек не пишущую и расцарапывает кончиком кожу на запястье до тонких царапин. Кровь ниточками выскальзывает наружу, словно капиллярами выползает на поверхность, и стремится к ладони, которая от боли сгибается в кулак. Сехун зажимает подушечкой большого пальца пульс - маленькое сердце - и представляет, что будет если проткнуть его иглой. Перед глазами - фонтан вырванных из себя эмоций, брызги закупоренных чувств багрового цвета и молчаливая пустота, вымученно выбирающаяся наружу. Почувствовать себя, собой, хоть кем-то не получается: боль существенная, но ощущения принадлежности к жизни как не было, так и нет. Сехун перебинтовывает запястье одним оборотом марлевой повязкой и натягивает поверх напульсник с названием метал-группы, которую не слушает. Влезает в старые потрепанные джинсы, на коленках собственноручно сделанные дырки, одевает чониновскую красную толстовку, которая ему не идет, и, не выключая свет, выбирается на ночной свежий воздух. Свежий - относительно воздуха общажной комнаты, которая пропиталась сигаретным дымом, алкоголем, дешевым кофе и сладкими карамельными палочками - Кай не может готовиться к экзаменам без сладкого.
Ветер пьяно шагает по асфальту, часто опираясь на стены домов, цепляясь за ветки деревьев и кустов, словно, чтобы не упасть. Сехун прячется в капюшон, практически утопая в нем головой, и лезет руками в карманы, которые оказываются не пустыми. На ощупь - несколько центов, несколько купюр, леденцы и презервативы. Сехун едва усмехается, насколько позволяет лишенное чувств состояние. Возникает желание использовать содержимое карманов, чтобы забить себя хоть чем-то. Лишь бы боль внутри не отдавалась эхом.
Когда Сехун заходит в клуб, из колонок доносятся механические танцевальные биты, расползающиеся так быстро, словно инфекция, и, проникая в сознание людей, превращают их всех в сплоченную беснующуюся толпу, которую в данный момент, пока играет музыка, ничего не интересует. Сехун еле протискивается между тесно танцующими, секундой назад уже не надеясь выбраться оттуда живым. Люди ведут себя как накаченные коксом зомби, беспорядочные телодвижения, расфокусированные взгляды и сине-зеленые лица, освещенные диско-шарами. Он глубоко вздыхает, наполняя легкие ненужным сигаретным дымом и пылью с танцпола, и, не особо церемонясь, расталкивает несколько людей, чтобы, наконец, добраться до барной стойки.
- Старина Джек Дэниэлс пытался искусить меня, но я не дал слабину, - Чонин улыбается уголком губ и вертит в руках железную банку с колой. Его зрачки расширены до предела по диаметру и черному спектру - слабину он дал определенно не Джеку, а чему-то порошкообразному и химическому.
- У тебя просто нет денег, - улыбается в ответ Сехун.
- Во всем виновата Америка, - тянет Кай. Никто из них не знает, причем здесь Америка, но во всех проблемах принято валить на нее, так и поступают. Сехун расплачивается за колу со льдом деньгами друга и, сжимая пальцами стеклянный стакан, выпивает в три глотка. Холодная, практически мерзлая кола, скользит по горлу, словно глыба, отколотая от айсберга, застревая где-то внутри. Сехун уже давно замечает, как в его сердце тонет "Титаник" многократное количество раз. И все бы не так страшно, если бы пароход не тянул за собой Вселенную.
Когда Чонин прикасается к его губам, слегка прикусывая их своими, а потом проникает языком в рот, Сехун не отпирается, лишь прижимается к другу плотнее. Собственный язык обжигает горечью, когда таблетка растворяется, словно шипучка Good Фрукт, но без сахара и фруктов. Человек - набор химических элементов, нет ничего страшного в том, чтобы дополнить себя еще одной формулой. Лучше всего, конечно, мышьяком, но в клубе продают только экстази.
На неопределенное количество секунд, минут, а может саму вечность Сехун теряется в толпе и превращается в музыку. Танцпол превращается в движущиеся плиты, а само помещение становится трехмерным изображением. Потом Се снова находит Чонина у стойки и тянет его в туалет, грызя по пути леденцы из карманов не свой толстовки. Содержимого в них с каждым шагом все меньше, сахара в крови больше, а пустоты - привычная концентрация.
В туалете друзья наполняют презервативы водой и цветной краской под недоуменные взгляды незнакомых парней и, выбежав из клуба, закидывают ими белую стену напротив. Это совершенно бессмысленно - кричать кирпичам о свободе, смеяться, когда кто-то промахнется и морозить мокрые пальцы ночным воздухом. Бессмысленно так же, как и все вокруг.
У пустоты нет границ, поэтому ее не обозначить пределами, не обрисовать желтой лентой и не запретить расти дальше. Сехун хочет смеяться до хрипоты, но задыхаться, словно от удушья, получается лучше, когда все чаще ощущаешь себя никчемной оболочкой. Он прислоняется к стене и пытается подобрать слова, чтобы Чонин его услышал, или понял, или просто, чтобы не молчать.
- Помнишь Кевина из "Fame"? Иногда мне кажется, что я шагаю под поезд вместо него.
- Твоя жизнь растянется кровью по рельсам. "Вы знаете, что там есть что-то живое, что вы убиваете?", - голосом профессора цитирует Кай, ни на секунду не становясь серьезным.
- Разве это не об аборте?
- А разница? Тем девушкам тоже проще убить в себе зародыш, чем его любить. У тебя с жизнью те же проблемы.
- Бред, - Сехун ударяется затылком о стену и смотрит на Чонина своим фирменным взглядом. - Я хочу заполнить себя чем-то.
Кай подходит к нему вплотную и достает из карманов своей толстовки оставшиеся леденцы.
- Заполняй, пока все внутри не слипнется.
Сехуну хочется кричать, но вместо этого он пожимает плечами и, отталкиваясь от стены, проходит мимо Кая. До конца ночи - целый рассвет. До конца жизни - целая жизнь. Но если жизнь - пустота, как справляться?
В подземке метро безлюдно, хотя Сехун подозревает, что в огромной коробке на нижней ступеньке спит бездомный. Если быть бродягой не от плохой жизни, а по прихоти - это свобода? Он часто об этом задумывается. Се садится на скамейку и рассматривает плакат, прикрепленный к столбу скотчем - реклама для художников.
- Myself drawing me, - зачитывает он и внутри все переворачивается из-за близких слов. Сехун мечтает запечатать их в черепной коробке, но заранее знает, что такое на мнимую вечность набивается только на коже.
- Мы сами себя вытягиваем, - Кай говорит либо кстати, либо не к месту, но всегда предельно четко.
- Я знаю, чем себя наполнить, - идея спонтанная, как и все, что проживает Сехун. Единственное, в чем он видит смысл - в произвольности своих действий и мыслей. В продуманности же - тяжесть и обремененность, а это сложно.
Кай не отговаривает его от внезапно возникшей идее, словно человек, которому все равно. Сехун знает, что Чонин поступает как друг.
***
Обведенные острой иглой буквы спустя несколько часов кажутся вылезшими из-под кожи и накопившимися пустотой чернилами. Сехун рассматривает свою татуировку и не понимает, нравится она ему или нет. Изначально цель была другой, поэтому он прислушивается к своим ощущениям - глухо, но слова в сердце западают.
- Вернуться бы в то время, когда самым серьезным разговором был спор про комиксы и мангу.
- Все главные герои манги - балбесы, которые умудряются спасать мир, - Кай одевает свою красную толстовку и, прижавшись носом к воротнику, втягивает в легкие собранный Сехуном за ночь запах. - Тобой пахнет, - удивляется он и застегивается на замок под горло.
- Все главные герои комиксов неудачники, которые тоже умудряются спасти мир и свою любимую девушку. Знаешь, что печально? - и не дождавшись ответного вопроса, - что Джокер улыбался, даже когда не улыбался, и девушки у него не было.
- Джокер - не главный герой.
- Но такой же неудачник, как и все.
Кай садится около ног Сехуна и дует на то место на коже, где вытатуирована надпись.
- Я хочу попробовать ее на вкус. Можно?
Сехун не уверен, можно ли, вроде мастер предупреждал, что нельзя, но зачем-то кивает. Кончик языка Кая обводит каждую букву, отчего по телу Се искрятся заряды - ему нравится, когда они с Каем совпадают, неважно в каком смысле. Через несколько минут друзья завороженно разглядывают то, как чернила расплываются по коже. Словно слова myself drawing me расползаются по руке, собираясь ее покинуть, сложив крылья чайками.
- Вытягиваешь? - Кай приносит сухую салфетку и вытирает чернильные капли с его руки. Сехун морщится - немного больно, когда бумага цепляется за царапины.
- Вытягиваешь, - без вопроса другой смысл. И местоимений не надо.
- Я читал про десять способов, как убиться за пятьдесят центов, - Кай широко улыбается, как умеет только он, и упирается лбом в коленку друга.
- У меня деньги закончились, - Сехуну смешно, от того, что глупо. Он слегка трясет ногой, чтобы уронить Чонина на пол и падает за ним вслед, приземляясь рядом. Целует в смуглый лоб, как компенсация, и прижимается щекой к его плечу, как ответный жест.
- Если я когда-нибудь попрошу одолжить мне пятьдесят центов, одолжишь? - тихо спрашивает Сехун, наблюдая за тем, как рассвет пробирается в комнату первым лучом солнца.
Кай давит пальцами на предплечье Сехуна, попадая по буквам татуировки - вместо "нет".
- Не ставь точку там, где можно бесконечно расставлять запятые. Пошли спать? Такое чувство, что мы за ночь две жизни прожили, - Кай поднимается на ноги и помогает подняться Сехуну.
Сехун понимает, что невозможно объяснить даже самому близкому человеку, как тяжело бороться с самим собой, когда и себе-то не объясняется. Остается только сжимать одеяло до напряжения в пальцах из-за глупой озлобленности на мир, который ни в чем не виноват. Се повторяет myself drawing me, но чувствует, что не вытягивает. И так до последней запятой, после которой уже чужая точка.