26.01.2013 в 23:24
Пишет rainbow_lol:Для Эддички. <3
Лучи любви и обожания тебе, eddiedelete
ЛуЛэй.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Лухань время от времени превращается в дьявола.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Исин время от времени становится развязным и пошлым и старается влюбиться в боль.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Лухань время от времени превращается в дьявола.
Исин во сне такой трогательный и по-особенному нежный. И без того светлая кожа кажется совсем бледной от попадающего в комнату тусклого света уличных фонарей, волосы без укладки и не залитые тоннами лака очень приятны на ощупь, безмятежное выражение лица трогает едва заметная улыбка, а губы его маняще приоткрыты, и если до них дотронуться, то они обязательно окажутся мягкими.
Лухань с восхищением и неподдельным детским восторгом, плещущимися в глазах, смотрит – нет, любуется – Лэем. В груди его сладко щемит, и ощутимо, будто патока, разливаются теплые чувства. Ему хочется подойти и пальцами аккуратно провести по бархатистой коже: от груди и до низа живота. Хочется изучить снова заученные, казалось бы, уже наизусть – за столько-то времени! – участки тела и родинки-шрамики-синяки-ссадины. Хочется целовать и чувствовать в ответ на все свои действия то, как отзывчиво принимает Исин его ласки.
Луханю хочется. Но он бьет себя поочередно по обоим запястьям и продолжает курить в открытое окно. В голове его пчелиный рой из мыслей и желаний, но он отмахивается от них, как от назойливых мух. Он старается освободиться и заполнить пустующее место сизым сигаретным дымом – чтобы ничто другое не успело овладеть его мыслями.
Лу бросает беглый взгляд на постель, встречается с выжидающе смотрящими на него глазами Лэя и задыхается от нахлынувших чувств. Исин принадлежит лишь ему. Тогда, сейчас, потом – всегда. Он податлив, каким бы Лухань требовательным ни был; Син позволяет Лу творить с его телом – и не только – абсолютно все, что тому только заблагорассудится. И вседозволенность кружит Луханю голову, срывает разум с петель, высвобождает его животную натуру от оков и ломает последнюю преграду.
Лэй прекрасен. Чертовски прекрасен и принадлежит лишь ему, Луханю. И этого достаточно, чтобы, лишившись рассудка однажды, никогда не обрести его более.
Медовые глаза Луханя загораются страстью и желанием.
Он мягкой поступью хищника подходит к Сину, все еще зажимая между пальцев дотлевающую сигарету. Лу свободной рукой притягивает Лэя к себе за волосы для поцелуя. Жестоко сминает его губы, кусает их и прикусывает язык.
Лухань наваливается сверху и придавливает своим весом разомлевшее под ним тело. Он не церемонится и не нежничает - он груб и жесток. Лу тушит о нежную кожу на выступающей тазобедренной косточке свою сигарету, и Исин хрипит от боли – но не вырывается. Лухань царапает едва отросшими ногтями бедра парня. Снова кусает губы, а потом и ключицы-шею-скулы. Прокусывает до алой крови те места, которые с утра будут скрыты одеждой.
Син стонет – протяжно и громко – извивается и подается на встречу. Ему больно и неописуемо хорошо одновременно.
Лухань смачивает слюной два пальца и проникает ими в тело Лэя, растягивает и подготавливает для себя.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Исин время от времени становится развязным и пошлым и старается влюбиться в боль.
Лэй опрокидывает Луханя на спину и седлает его бедра, сильнее насаживаясь на плоть своего парня. Выгибается в спине и запрокидывает голову назад, в немом крике приоткрывая губы. Все тело его снаружи и внутри горит от проникновения почти на сухую, от укусов и царапин. Он чувствует себя так, словно бы с него содрали кожу и искупали в раскаленной лаве.
Син пытается привыкнуть к ощущениям, абстрагироваться от боли и получить как можно больше наслаждения. Но это сложно – Лухань грубо вбивается в его тело, рыча едва слышно, до синяков впивается пальцами в его бедра, сжимая сильнее и практически обездвиживая.
В противовес Луханю, Лэй очень мягок и в ответ на грубость дарит нежность. Аккуратно ведет по коже кончиками пальцев, склоняется над ним и языком вырисовывает какие-то иероглифы у того на ключицах, целует шрам, рассекающий нижнюю губу Лу.
Он осторожен, потому что Лухань – его личное солнце, которым он безгранично дорожит.
Разрядка настигает обоих одновременно: Лу – блаженная, Сина – вымученная; и с проходящим оргазмом уходит и дьявол из Луханя. Глаза его становятся снова медовыми, а сам он с трепетом и благоговением зацеловывает ссадины на теле Лэя. А затем берет его на руки и относит в ванную, чтобы с обоих смыть теплой водой последствия отрезка времени перед рассветом.
Исин не мазохист от слова “совсем”, просто для того, чтобы быть согретым своим личным солнцем, иногда ему приходится обжигаться.
URL записиЛучи любви и обожания тебе, eddiedelete
ЛуЛэй.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Лухань время от времени превращается в дьявола.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Исин время от времени становится развязным и пошлым и старается влюбиться в боль.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Лухань время от времени превращается в дьявола.
Исин во сне такой трогательный и по-особенному нежный. И без того светлая кожа кажется совсем бледной от попадающего в комнату тусклого света уличных фонарей, волосы без укладки и не залитые тоннами лака очень приятны на ощупь, безмятежное выражение лица трогает едва заметная улыбка, а губы его маняще приоткрыты, и если до них дотронуться, то они обязательно окажутся мягкими.
Лухань с восхищением и неподдельным детским восторгом, плещущимися в глазах, смотрит – нет, любуется – Лэем. В груди его сладко щемит, и ощутимо, будто патока, разливаются теплые чувства. Ему хочется подойти и пальцами аккуратно провести по бархатистой коже: от груди и до низа живота. Хочется изучить снова заученные, казалось бы, уже наизусть – за столько-то времени! – участки тела и родинки-шрамики-синяки-ссадины. Хочется целовать и чувствовать в ответ на все свои действия то, как отзывчиво принимает Исин его ласки.
Луханю хочется. Но он бьет себя поочередно по обоим запястьям и продолжает курить в открытое окно. В голове его пчелиный рой из мыслей и желаний, но он отмахивается от них, как от назойливых мух. Он старается освободиться и заполнить пустующее место сизым сигаретным дымом – чтобы ничто другое не успело овладеть его мыслями.
Лу бросает беглый взгляд на постель, встречается с выжидающе смотрящими на него глазами Лэя и задыхается от нахлынувших чувств. Исин принадлежит лишь ему. Тогда, сейчас, потом – всегда. Он податлив, каким бы Лухань требовательным ни был; Син позволяет Лу творить с его телом – и не только – абсолютно все, что тому только заблагорассудится. И вседозволенность кружит Луханю голову, срывает разум с петель, высвобождает его животную натуру от оков и ломает последнюю преграду.
Лэй прекрасен. Чертовски прекрасен и принадлежит лишь ему, Луханю. И этого достаточно, чтобы, лишившись рассудка однажды, никогда не обрести его более.
Медовые глаза Луханя загораются страстью и желанием.
Он мягкой поступью хищника подходит к Сину, все еще зажимая между пальцев дотлевающую сигарету. Лу свободной рукой притягивает Лэя к себе за волосы для поцелуя. Жестоко сминает его губы, кусает их и прикусывает язык.
Лухань наваливается сверху и придавливает своим весом разомлевшее под ним тело. Он не церемонится и не нежничает - он груб и жесток. Лу тушит о нежную кожу на выступающей тазобедренной косточке свою сигарету, и Исин хрипит от боли – но не вырывается. Лухань царапает едва отросшими ногтями бедра парня. Снова кусает губы, а потом и ключицы-шею-скулы. Прокусывает до алой крови те места, которые с утра будут скрыты одеждой.
Син стонет – протяжно и громко – извивается и подается на встречу. Ему больно и неописуемо хорошо одновременно.
Лухань смачивает слюной два пальца и проникает ими в тело Лэя, растягивает и подготавливает для себя.
Когда до рассвета остается всего пара часов, Исин время от времени становится развязным и пошлым и старается влюбиться в боль.
Лэй опрокидывает Луханя на спину и седлает его бедра, сильнее насаживаясь на плоть своего парня. Выгибается в спине и запрокидывает голову назад, в немом крике приоткрывая губы. Все тело его снаружи и внутри горит от проникновения почти на сухую, от укусов и царапин. Он чувствует себя так, словно бы с него содрали кожу и искупали в раскаленной лаве.
Син пытается привыкнуть к ощущениям, абстрагироваться от боли и получить как можно больше наслаждения. Но это сложно – Лухань грубо вбивается в его тело, рыча едва слышно, до синяков впивается пальцами в его бедра, сжимая сильнее и практически обездвиживая.
В противовес Луханю, Лэй очень мягок и в ответ на грубость дарит нежность. Аккуратно ведет по коже кончиками пальцев, склоняется над ним и языком вырисовывает какие-то иероглифы у того на ключицах, целует шрам, рассекающий нижнюю губу Лу.
Он осторожен, потому что Лухань – его личное солнце, которым он безгранично дорожит.
Разрядка настигает обоих одновременно: Лу – блаженная, Сина – вымученная; и с проходящим оргазмом уходит и дьявол из Луханя. Глаза его становятся снова медовыми, а сам он с трепетом и благоговением зацеловывает ссадины на теле Лэя. А затем берет его на руки и относит в ванную, чтобы с обоих смыть теплой водой последствия отрезка времени перед рассветом.
Исин не мазохист от слова “совсем”, просто для того, чтобы быть согретым своим личным солнцем, иногда ему приходится обжигаться.