Название: Полюбить жизнь
Пейринг: Крис/Чунмён
Жанры: слэш, повседневность, AU
Рейтинг: PG (а там как получится)
Предупреждения: оосы, много глупых диалогов и очень наивный текст
Статус: в процессе (планирую закончить второй частью, но не зарекаюсь. как обычно)
Авторское бла-бла: оно пишется и не хочет заканчиваться, а я до сих пор не знаю, о чем пишу
часть 1часть 1
Большие вороны резко взметнулись вверх с густых в зеленых листьях веток, устремляясь клювами в небо, словно на них обрушили ядерную бомбу. Черная линия, тянувшаяся от верхушки дерева до посеревших облаков, создавала иллюзию выстроенного в прямую толстую линию смерча, в которой воронкой крутились птицы. Долетев до возможного пика, они собрались в кучу, напоминая издалека плотную перистую тучу, которую ветром разрывало в клочья. Через мизерные дыры можно было разглядеть небесный просвет. Чунмён подождал, пока вороны скроются за горизонтом, и только тогда поднялся с деревянных дощечек пристани. В детстве родители говорили, что если вороны собираются в небе и летают где-то над головой, то жди беды. Сухо давно не верил в подобные суеверия, но от старых привычек избавиться было сложно, поэтому он просидел минут пятнадцать, наблюдая за тем, как птицы, словно рой пчел, кучкуются в небе.
Море шептало редкими волнами, ветра практически не ощущалось, а с исчезновением птиц слышалось только тихое урчание ручья у колодца. Берег пустовал из-за отсутствия каких-либо лодок, людей и даже песка, который на прошлой неделе перевезли в другое место для строительства нового пирса. Чунмён пошел обратно к лестнице, считая количество ветхих досок, из которых был построен мост. Они скрипели под ботинками, словно от боли, издавая скулящие звуки. Насчитал - сорок шесть. Это в семь раз меньше, чем на пристани в Уэстон-Сьюпер-Мэр. Чунмён никогда там не был, хотя всегда мечтал хоть раз побывать в Англии. Несколько лет назад он прочитал в газете, что на Бристольском заливе сгорела одна из самых длинных пристаней в мире. Причины пожара не установили, а в результате возгорания сгорел настил пирса, огнем были уничтожены киоски и театры. Тогда Чунмёну было семнадцать лет – тот возраст, когда хватаешься за каждую информацию, чтобы потом рассказать о ней своим друзьям и вместе мечтать о поездке в Уэстон-Сьюпер-Мэр. Сухо подумал, что, наверное, на том пирсе ему уже никогда не побывать.
Он вернулся в противоположную сторону, где замерло море, присаживаясь на выступ. Достал из рюкзака упаковку маминых таблеток и минеральную воду без газа, замер на время, подобно волнам, не решаясь на дальнейшие действия. Ветер, словно подсказывая, заиграл на глади воды, подбрасывая в воздух мелкие брызги, которые не достигали даже подошвы кед Чунмёна. Расстояние между пирсом и морем было в несколько десятков метров - можно протиснуть в это пространство пятиэтажный дом. Сухо открутил крышку на бутылке, высыпал туда все таблетки, опустошая пастилки, слегка потряс ее, хотя это было лишним – таблетки все равно быстро не растворялись, хоть час их тряси. Объем бутыли – ноль целых пять десятых литра, каждая таблетка – ноль целых двадцать пять сотых грамм. Всего таблеток около тридцати штук. Суммировать: ноль целых пять десятых литра плюс семь с половиной граммов, чтобы потерять сознание и целое море, чтобы умереть. Чунмён прижался губами к горлышку, закрывая глаза, чтобы не видеть момент собственной смерти, и выпил большими глотками одно слагаемое в виде минеральной воды. Последние таблетки, оставшиеся на дне бутылки, пришлось вытряхнуть на ладонь и проглотить сухим пайком. Чунмён закашлялся, чувствуя, как в горле застряло несколько штук.
Ветер подогнал к пристани одну большую ребристую волну. В висках бешено забился пульс, словно сердце раздвоилось и половинки перекочевали в височные доли, а кончики пальцев онемели, хотя на улице было довольно тепло, несмотря на пасмурное небо. Сухо откинул рюкзак к ограждению моста и, вздохнув в последний раз, прыгнул в море, в глубине души надеясь мгновенно разбить череп о гладь. Когда тело погружалось в воду, Чунмён мог думать только о том, что безумно хочет выплыть на поверхность, чтобы глотнуть ртом воздух, легкие затянуло так сильно, словно их сжало металлическими тисками. В голове вспыхивали монохромные картинки – никакого прошлого, никаких счастливых или грустных моментов, что-то необъяснимое, словно на стекло вылили черную и белую краску и водили кистью по поверхности, добиваясь серых тонов.
Момент после смерти был зафиксирован самым глубоким выдохом вперемешку с соленой водой. Веки поддергивало, будто в ресницах прыгали кузнечики, глазные яблоки защипало морской солью. Под ладонями чувствовались мелкие камни и редкий песок. Чунмён никогда не верил в жизнь после смерти, но сознание до сих пор, казалось, было забито водой, поэтому он решил, что умер, душой выбравшись в…
Чунмён огляделся. Неподалеку от него стояла знакомая пристань, с моста которой он спрыгнул, сам он лежит на пустынном берегу, а перед ним сидит самый обычный человек. Самый обычный, не считая невероятно красивого лица, какого-то слишком идеального, как у куклы. Сухо зацепился мимолетным взглядом за светлые, явно обросшие волосы, которые были темными на корнях, и обеспокоенными карими глазами, отражавшие в зрачках посеревшие, словно небо, глаза Чунмёна.
Внезапно голова стала такой тяжелой, что неестественно прокрутилась назад, в шейном позвонке неприятно хрустнуло. Сознание, опустошенное после морской воды, заполнилось раскаленным огнем. Чунмён упал в обморок, стукаясь головой о твердую землю, но боль почувствовать уже не успел. Она спряталась в тонких ранках на затылке до возможного воскрешения.
***
Чунмён очнулся в больнице, когда в палате разговаривали его родители. Они перешептывались, но барабанные перепонки отчего-то были слишком чувствительными, воспринимали все звуки в преувеличенном числе герц. Сухо притворился спящим, чтобы подслушать, о чем так беспрерывно говорит мать отцу, словно пытаясь его в чем-то переубедить. Но махинация не прошла незамеченной, слева от головы Чунмёна запищала коробка, на экране которой подскочил пульс, а прямая линия, словно выглаженная стрелка на брюках, запрыгала зигзагами. Сердце Чунмёна забилось чаще, грудную клетку придавило, будто в эту секунду на его тело обрушился потолок. Сухо вцепился пальцами в простынь, пытаясь удержать себя на месте. Успокоился только тогда, когда почувствовал на лбу теплую ладонь своей матери. Не видел ее, просто как-то инстинктивно почувствовал, что это она. Возможно, из-за слабого аромата сладких фруктовых духов, которыми мама душила исключительно шелковый шарфик. Сухо открыл глаза. Мать улыбнулась, но очень горько, не искренне, словно невидимый кукловод тянул за веревочки, которые были привязаны к уголкам ее тонких губ. Отец стоял по другую сторону от Чунмёна, опустив руку на его плечо. Чунмён ощутил себя совсем слабым, стоило матери его обнять. Ребра сжались под тяжелыми объятиями и неестественно захрустели, словно были из пластика. Сухо только потом понял, что это потрескались медицинские трубки.
- Ты плачешь? – спросил он маму, не узнавая свой голос. Хриплый, как после долголетнего курения, и грубоватый, совершенно не похожий на тот мягкий, который у него когда-то был. С его щек стекали мамины слезы, и подсознательно Чунмён ощущал, как их соль въедается в кожу. Она помотала головой, заплакав еще сильнее и уже в голос. Захотелось снова уснуть, лишь бы не слышать ее отчаянья и не впитывать его в свое существо мамиными слезами.
- Нет… Я просто… - он всхлипнула, обнимая Чунмёна крепче. – Господи, я просто рада, что ты жив, - слегка истерично, будто голосом мультяшного персонажа. Отец все это время держал руку на его плече и не говорил ни слова.
Осознание жизни пришло вместе с молодым доктором, который посмотрел на Чунмёна осуждающе. Если бы у Сухо было чуть больше сил, он был обязательно сказал, что это некомпетентно – выдавать свои эмоции на показ больному.
А потом по несколько минут на измерение температуры, давления, пульса, проверка зрачков, горла, памяти.
- Помнишь дату рождения матери?
- Одиннадцатое февраля.
Записи о состоянии здоровья в амбулаторной карте. Молоточком по голени, за мочками ушей, распечатка схемы сердца, назначение диагностики, какие-то лечения и…
- Психолог? – Чунмён резко сорвался с постели, ошарашено глядя на маму. – Я. Не. Псих! Мама!
- Хочешь сказать, что случайно выпил две упаковки моих таблеток и прыгнул с пирса? – серьезным тоном произнесла она, скрестив руки на груди. Отчаяния как не бывало. Сын жив, поэтому драматизировать теперь ни к чему. Но на впалых щеках по-прежнему блестели слезы.
- Мне было интересно. А спрыгнул, потому что хотел искупаться, - соврал Чунмён, понимая, что отговорка глупая, но признаваться о умышленном содеянном не хотелось. Как и ходить к психологу. Нет и нет. – Нет, - вслух повторил он то, что проговорил, словно мантру, про себя.
- Хватит. – Сухо повернулся к отцу. Еще никогда он не видел папу таким злым и не сдерживающим свои эмоции. Чунмён откинулся головой на подушку, едва заглушая свой гнев.
- Мне не нужен психолог. Это не попытка суицида. Обычное стечение обстоятельств, - гнул свое Сухо, вдруг вспоминая, что это не его неудача. Кто-то его спас. Чунмён напряг память, пытаясь выловить из расплывчатых мыслей образ, но перед глазами висели флуоресцентные лампы, никаких четких очертаний лица.
- Как я выжил? – напрямую спросил он у матери.
- Тебя спас Крис. Парень видел, как ты прыгнул в море, но не выплыл. Сказал, что вытащил тебя на берег, ты пришел в сознание на несколько секунд, а потом снова впал в беспамятство. Если бы не он… - она замолчала. Губы дрогнули. Было заметно, что она изо всех сил сдерживала слезы. – Крис просидел в тот день до тех пор, пока не явились мы с отцом. Поблагодарить за спасение своей жизни ты его не сможешь, он уехал на все лето в Европу, - с глубоким и, кажется, искренним сожалением произнесла она. Чунмён еле сдержался, чтобы не ляпнуть, что с удовольствием бы «поблагодарил» какого-то там парня, который сунулся не в свое дело. Захотел стать героем – пожертвуй нуждающемуся почку, зачем спасать того, кто в спасении не нуждается?
- Будешь под присмотром психолога, пока он не напишет заключение о том, что ты здоров, - строго приказал отец. - Университет скорее всего придется сменить, - сообщил он, потирая виски. Под прямоугольными линзами очков его глаза походили на выцветшие черные пуговки. В данный момент папа выглядел низким и очень стареньким. На долю секунды Чунмёну стало стыдно, но потом вернулось былое безразличие.
- Зачем менять университет?
- Можно не менять. Все зависит от тебя. В вашей студенческой газете написали об этом инциденте, если огласка не будет мешать учебе и общению…
- Нет, лучше сменить, - перебил отца Чунмён. Вдруг стало все так сложно воспринимать, будто он превратился в пятилетнего мальчика, которому объясняли сейчас как провести экзистенциальный анализ. – Я хочу спать, - сказал безапелляционным тоном, понимая, что слишком много слов после пробуждения и осознания своей жизнеспособности. Чунмён укутался в одеяло, поворачиваясь на левый бок. В душе так пусто, словно никакой души уже и нет. Возможно, ей повезло больше, и она ютится где-то на дне моря. Ее-то уж точно никто не спасал.
- Все будет хорошо. Мы вместе... И мы тебе поможем, - мама прижалась губами к его макушке, хотя даже в детстве так не делала. А Сухо еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько опустошенным, будто его вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули. Хотелось крикнуть на весь мир «Эй, душа, вернись!», но вряд ли она его услышит, скрытая за кубометрами морской воды.
***
Чунмён ненавидел, когда у лекционного зала собиралась толпа студентов, чтобы обсудить какую-нибудь ерунду. Приходилось протискиваться между ними, случайно касаться их, а этого Чунмён ненавидел вдвойне. Он спокойно выдохнул, оказавшись в аудитории, наконец, избавляя себя от чужих любопытных взглядов. Вроде не первоклашки, взрослые люди, а на новеньких смотрят так, словно перед ними не человек, а инопланетянин, свалившийся с Плутона. Сухо оглядел зал, выбирая самое неприметное место, где можно будет отсидеться незамеченным. Когда прозвенел звонок, аудитория стала заполняться студентами. Пришел преподаватель.
Пожилая женщина со смешной прической, словно к затылку был прикреплен заячий хвостик, поприветствовала всех студентов кивком и приступила сразу к лекции, не объясняя никаких организационных моментов. Чунмён пытался слушать ее первые три минуты, затем под тихий монотонный голос просто-напросто уснул и проснулся, когда кто-то растолкал его за плечи. Девушка, его одногруппница, наверное, сказала, что пары в этой аудитории закончены, представилась старостой и что-то там еще. Чунмён пассивно кивнул, закидывая тетрадь в рюкзак и, не дожидаясь девушку, вышел из зала.
Психолог советовал ему общаться с людьми, заводить новые знакомства и находить с ними общие интересы, чтобы можно было разделить их напополам. Чунмён был жадным, свои главные интересы – чтение, музыку и писательство – делить ни с кем не хотелось, а других интересов у него не было. Спасали социальные сети, где можно было общаться без вреда для личного пространства.
- Люди в интернете – суррогат реальных людей. Ты что любишь больше – кофе или цикорий? – спрашивал Чунмёна психолог – мужчина тридцати пяти лет, довольно плотный, но статный на внешность. Чунмён не всегда понимал, к чему-то тот клонит своими совершенно не к теме вопросами.
- Кофе, - но что-то все равно заставляло его отвечать так, как есть, без ехидства. Словно кабинет, в котором он сидел, вытягивал из него все жизненные соки, впитывая их в стены через перистые клубы дыма, исходящие от ароматических свеч. Сил на ложь не оставалось. – Ненавижу цикорий.
- С людьми так же. Виртуальные люди, как цикорий: они приятные, не такие горькие, как кофе, но если задуматься, в них нет никакого вкуса, слишком мягко, не по-настоящему. А реальные люди, те, что нас окружают, и есть кофе. Больше всего на свете мы боимся к ним привыкнуть и стать от них зависимыми.
После сеансов с психологом Чунмён возвращался домой никакой в буквальном смысле. Родители параллельно с психологом пытались заполнить его пустоту, но вместо чего-то существенного заделывали душевную брешь всяким мусором. Внутри Чунмён был похож на засоренные трубы, где грязно и тесно, не протиснуться. Оставалось ждать одного единственного толчка, чтобы весь сор смыло в канализацию. А пока все забивалось, забивалось, образовываясь в свалку таких размеров, что в Greenpeace давно забили бы тревогу.
Когда психолог спрашивал его о попытке суицида, Чунмён пожимал плечами и повторял придуманную собой чушь – «нелепая случайность». Расстаться с жизнью не было каким-то наваждением или необходимостью, просто Сухо проснулся в одно совершенно обычное утро и понял, что все как-то глупо и бессмысленно, поэтому...а почему бы и нет? Одна единственная причина, которой, наверное, можно было оправдать суицид, по меркам Чунмёна, утонула вместе с его душой. Чунмён вообще-то не особо верил в существование души, но, по крайней мере, незаинтересованность в жизни можно было скинуть на нее. Душа болит, чем не отговорка для всех проделанных глупостей? На самом деле, болела у Чунмёна только голова из-за чрезмерной на день дозы кофеина. Поэтому он перестал пить кофе, а потом и вовсе пересел на цикорий. Вопреки себе. Полюбить суррогат он так и не смог, но возвращаться снова к кофе боялся. Сплошные метафоры, метафоры, метафоры.
В виртуальном мире было легче всего спрятаться, не прячась. Ты в сети, ты онлайн, ты посылаешь кучу смайлов своему собеседнику, все равно никто не узнает, что на самом деле Ты сидишь уже которую неделю, запертый в своей комнате, из реальных людей разговаривал только с психологом и со своей мамой. «К доктору Пак в пять часов, не забудь, сынок». «Да, мам». Спасибо, что напоминаешь мне об этом каждые пять минут – уже про себя. И в этот момент уж точно не до улыбок.
- Привет, - кто-то перехватил Чунмёна в коридоре, отводя его к окну. Сухо с недовольством вынырнул из своих мыслей, словно из плавного размеренного потока. Там было так приятно, уютно и без посторонних. Он посмотрел на нарушителя своего личного пространства, которым оказался парень примерно того же возраста, что и Сухо, возможно, на год-два старше. На первый взгляд не поймешь.
- Мы знакомы, - улыбнулся тот, не дождавшись от Чунмёна никакой реакции. Сухо, не скрывая эмоций на лице, удивился. Парня этого он видел впервые, хотя и было в нем что-то смутно знакомое.
- Разве?
Кивок.
- Я тебя не помню, - признался Чунмён, всматриваясь в его лицо. Отметил про себя, что парень красивый, на этом все. Красивых людей в этом мире пруд пруди.
- Из-за тебя я неделю пролежал с пневмонией. Ты выбрал удачный весенний день, чтобы прыгнуть в холодное море.
Последним предложением Чунмёна ударило под дых. Он не задыхался, но ощущал, как между ребрами просовывают длинную веревку и перевязывают каждое узлами. Что-то похожее на мимолетный страх. Сбежать из одного университета в другой, чтобы никто не смотрел на него как на психа, и, по иронии судьбы, оказаться в группе с парнем, который его спас. Чунмён очень надеялся, что это не родители «постарались».
- Ты бы видел сейчас свое лицо, - усмехнулся Крис. Кажется, если Чунмёну не изменяла память, именно так назвала мать парня, который спас Сухо. – Расслабься, я никому не скажу.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем тогда надо было мне об этом напоминать? – закатил глаза Сухо, раздражаясь всякий раз на бессмысленные поступки.
- Разве не будет честным, если ты скажешь мне спасибо? – Крис издевался, судя по вспыхнувшему задорному блеску в глазах.
- Спасибо за то, что оказался шилом в заднице, - угрюмо. Чунмён дождался, пока мимо них пройдет толпа, и зашагал в сторону выхода. На пару он все равно опоздал.
- Подожди, - услышал Чунмён за спиной, когда проходил мимо ворот. Он не повернулся, игнорируя одногруппника - самого неуместного спасителя за всю историю человечества, пока ему не крикнули вслед:
- Ты не хотел умирать. – Сухо остановился, повернувшись лицом к догнавшему его Крису. Любопытство перевесило.
- С чего ты решил? – ладно, во второй раз Крис казался чуточку красивее, чем виделось в первый. Но это было как лирическое отступление. Мысли же всегда бились в голове в разнобой. Это все равно что читать про Наполеона, но думать в этот момент о том, что в книге истории триста четырнадцать страниц, а ты до сих пор на шестой. Наполеон тем временем становится первым консулом, а информация по-прежнему мимо тебя, потому что «еще целых триста восемь страниц до конца книги». И снова - лирическое отступление.
- Не продумано. К таким делам подходят более обстоятельно, - со знанием дела оповестил его Крис.
- Ты в этом спец, что ли?
- Прочел «Сто и одно самоубийство» от корки до корки, - поддакнул тот. Точно издевался. - Могу доказать, - не отступал от своего. Чунмён не понимал, почему парень такой настырный. Внешне – полная противоположность всему настырному. – Ты просто не умеешь жить.
- И? – Сухо осмотрел местность, проверяя ее на наличие камер. Сейчас из-за дерева выпрыгнет режиссер и съемочная группа, у девушки в розовой форме и с кепкой на голове в руках будет баннер «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера». Потому что все происходящее, как для шоу. Наигранно и с пафосом. – Будешь меня учить?
- Мне не сложно. – Чунмён покрутил пальцем у виска. Улыбка Криса стала еще довольнее. – Тебе ведь должно быть все равно, разве нет? А это просто ни к чему не обязывающая авантюра. – Крис протянул Сухо листок. – Адрес моей электронной почты. Можешь прислать пустое письмо, я тебе вышлю план на выходные.
- Заключение из психиатрии тоже желательно выслать, чтобы я знал, чем ты болен, - но Чунмён взял листок и, аккуратно сложив, спрятал его в карман. Вообще-то это было даже весело. И странно обжигающе, как горячий кофе.
***
- Знаешь чем отличается калифорнийский Диснейленд от парижского?
- Не был ни там, ни там. – Чунмён рассматривал карту города, пытаясь определить улицу, в которой они сейчас находились. Выходные наступили слишком быстро: Сухо только вчера получил по почте план от Криса, а уже сегодня стоял посреди незнакомой улицы в Париже. Никто из парней не знал французского, а английский Криса парижане воспринимали с каким-то презрительным снисхождением, словно тот говорил на тарабарском. В фильмах французы казались намного приветливее.
- Диснейленд в Париже – как сказка. Такое чувство, что это отдельный, выкроенный на нашей планете мирок, где все эти существа в костюмах - самые настоящие.
- Ты здесь уже был?
- В детстве. Но помню только разноцветные леденцы и горки.
- … и это бесполезная информация. Так нам до площади не добраться. Включай уже свое обаяние и выпытывай дорогу у парижанок, - Чунмён подтолкнул Криса к проходящим мимо них девушкам. В такие моменты Крис меньше всего был похож на идиота. Он становился, как французские пижоны, снисходительно серьезным, но приветливым, фальшиво улыбался и говорил медленно, растягивая слова. В этот раз повезло. Одна из девушек знала английский и объяснила Крису маршрут. А еще отдала свой номер телефона, который Крис выкинул в урну, когда они с Сухо дошли до остановки. Чунмён возвел глаза к небу, мысленно прося главного небесного заседателя о снисхождении – следить за Крисом не входило в его планы. И уж тем более радоваться на совершенно не волнующие его вещи.
- Полюбить жизнь, побывав в парижском Диснейленде? – словно подытоживая спор всей недели, проговорил Чунмён, закидывая руки за голову и скрепляя пальцы в замок на затылке. Двухэтажный автобус плавно, словно маленький автомобиль, ехал по дороге, изредка тормозя на остановках, которые походили на красивые арки. Второй этаж, открытый для солнца. Сухо закрыл глаза и подставил лицо полуденным лучам. Крис повторил за Чунмёном, откидываясь на спинку кресла, только нацепил на переносицу черные очки.
- Думаю, этого недостаточно. Париж – отправной пункт, начало для всего безумия.
- Хочешь исколесить весь мир? – Чунмён облизнул пересохшие губы, мысленно представляя апельсиновый вкус на языке. – Купим хиппи-мобиль и будем разъезжать на нем, словно цирк Шапито?
- Я бедный студент, мне до этого несколько десятков лет работать. Я тебе потом расскажу. Там все намного проще.
Чунмён надумал задать еще пару вопросов, но ветер так приятно ласкал скулы, солнце грело кожу, вылизывая ее, будто шершавым язычком. Было лениво и расслабляло, как после успокоительного. Сухо подумал, что если это сон, то просыпаться он пока не хочет.
Крис не соврал: Диснейленд в Париже правда был похож на сказочный мир. Необыкновенно, слов недостаточно, чтобы выразить все волшебство, которое витало в воздухе жаренным поп-корном, сладкой ватой и леденцами-радугой. Больше всего Чунмёну понравились горки «Индиана Джонс». Сначала они медленно проехали пещеру, с потолка которой свисали светящиеся сталактиты, такие яркие, словно наполненные фосфором. Затем поезд ускорился, они катились мимо степей, и всегда казалось, что макушка головы встретится с каким-нибудь камнем. Но самым дивным и неописуемым оказалось лазерное шоу в главном замке Диснея. Вот уж точно сказка - все герои выбрались с альбомных страниц мультипликаторов и веселили детей и взрослых песнями и танцами. Чунмён сохранил эти воспоминания на жестком диске своей памяти, надеясь, что они пусть и померкнут со временем, но не выветрятся из головы. Забывать такое было бы несправедливо и кощунственно.
К сожалению, ночью пришлось вернуться в отель, потому что ранним утром им нужно было быть уже в аэропорту. Чунмён лежал на своей кровати, прокручивая сегодняшний день, как двигатель кружил чашки на карусели.
- Спасибо за Диснейленд, - Сухо повернулся на бок. Напротив него, на другой кровати, сидел Крис, прислонившись спиной к изголовью. Между пальцами зажат карандаш, а на коленях лежал блокнот с Микки Маусом, который Крис выиграл в тире. Задумчивое выражение лица и полное отсутствие в этой комнате. Чунмён не стал повторяться. Подмял под голову подушку и продолжил наблюдать за Крисом. Красивым его можно было назвать сто тысяч раз, но такое определение для Криса казалось вычурным. Это все равно, что назвать одинаково красивыми сад у бабушки и одно из чудес света - Висячие сады Семирамиды. Чунмён прикусил язык за излишнюю сентиментальную гиперболизацию.
- Не за что, - спустя десять минут ответил Крис, словно у него была врожденная тормозная реакция. – Держи, - он кинул Чунмёну блокнот и карандаш.
- Зачем?
- Напиши несколько дел, которые ты порываешься сделать, но по какой-то причине не можешь закончить или наоборот то, что ты мог бы сделать, но не делал.
Чунмён не стал спорить с Крисом об идиотизме затеянного, понимая, что это бесполезно, к тому же ему было интересно. Он нахмурил брови, напрягая извилины. Один пункт всплыл в голове автоматически, еще два пришлось вспоминать. В сумме получилось всего три. Чунмён вернул блокнот Крису, который тут же начал перечислять вслух написанные пункты.
- Собрать мозаику в тысяча двести деталей… – зачитал он первую строчку, вопросительно посмотрев на Чунмёна.
- Три года пытаюсь собрать, - устало проговорил Сухо. На веки, словно тяжелые глыбы льда, начал наваливаться сон. – Картина сложная, однотонная, пока собираешь, все перед глазами размывается в сплошное черное пятно.
- Собираешь Квадрат Малевича? - пошутил Крис.
- Космос, - не отреагировав на шутку.
– Спеть в караоке-баре песню поп-певицы? Сыграть в гонку в гипермаркете?
- Друзья, - коротко объяснил Чунмён. Крис кивнул.
- Всего три пункта? Не густо. Нужно додумать хотя бы два.
- Больше ничего в голову не приходит, - пожал плечами Чунмён. – Додумай сам.
- Так неправильно. Это же твоя жизнь. – Крис вздохнул. – Может, влюбиться? – предложил он, не придумав ничего более оригинального.
- Влюбиться просто. Люди на каждом шагу влюбляются. Это же мимолетное чувство.
- Если просто, кто у тебя первый в этом списке? Сузим круг - назови кого-то из нашей группы, - быстро добавил Крис.
Чунмён задумался.
- Ммм… Скорее всего, Чанёль.
- Чанёль?? Этот придурок?
- Этот придурок - твой лучший друг, - рассмеялся Сухо.
- Дружба не умаляет его идиотизм. Ничего не поделаешь, - с наигранной обреченностью в голове сказал Крис. – Что тебе в нем нравится?
- Он веселый, у него длинные ноги и…
- У меня тоже длинные, - перебил его Крис, выглядя при этом оскорбленным. Чунмён закатил глаза.
- Ладно, если влюбиться легко, то полюбить сложнее. Четвертый пункт – полюбить, - записывая в блокнот. – План под кодовым названием «Полюбить жизнь» готов.
- Собрать мозаику, спеть песню поп-певицы в караоке, сыграть в гонку в гипермаркете, влюбиться…
- Полюбить, - исправил Крис.
- Полюбить, - поддакнул Чунмён. – Этих пунктов хватит, чтобы полюбить жизнь? – с сомнением протянул он.
- Не попробуешь – не узнаешь. – Крис потянулся к лампе и щелкнул по выключателю, гася свет в их номере.
Сухо подумал, все эти разговоры, пункты - наивно, глупо и по-детски. Зато весело.
- Крис, - тихо позвал Чунмён, внезапно вспоминая вопрос, который хотел задать ему в течение дня.
- Чунмён, - словно в ответ по рации. Сухо фыркнул, но тут же заткнулся, переходя к сути.
- Что ты делал в тот день на закрытом пирсе?
В их номере либо отсутствовали часы, либо тишина была настолько плотной, что сжала минутные и секундные стрелки в тиски, чтобы они не нарушали безмятежную ночь лишними звуками. Крис подозрительно долго не отвечал, словно уснул, но Чунмён все равно затаил дыхание и ждал.
- Гулял, - наконец ответили ему безэмоциональным голосом. Никакого паясничества или фамильярности, будто на соседней кровати лежал не Крис, а Папа Римский.
- Один в закрытом пирсе в будний учебный день?
На этот раз Крис не произнес ни слова. Может быть, и вправду уснул. Спустя какое-то время Чунмён расслышал едва различимое сопение.
Лухань, один из друзей Криса, рассказал Чунмёну по секрету, что Крис за лето очень изменился. Словно в Европе с него сняли дубликат, причем явно некачественный, очень фальшивый и отправили обратно домой вместо оригинала. Наверное, из-за того, что Сухо знал Криса всего неделю, он не замечал за ним наигранности в смехе, дурачливости и улыбках, но если судить со слов его друзей, то Крис стал совсем другим. Иногда, когда Чунмён возвращался мысленно на пристань, размышлял о том, что пришел он туда с конкретной целью, без цели на старый пирс он бы не сунулся, в голову приходили глупые, а может, и не глупые мысли - что полюбить жизнь требовалось не только ему.
Возможно, Крису это требовалось даже больше, чем самому Чунмёну.