Ангст, AU, PG-13, ООС - от Хёкджэ и Донхэ только имена
Feeder – Piece By Piece
читать дальшеЛегче отрастить крылья, чем избавиться от этого подлого чувства.
Легче ходить с разломанной черепушкой, чем постоянно думать о человеке, который вроде с тобой, а вроде и нет.
Легче задохнуться, брошенным в море с пакетом на голове, чем задерживать дыхание в его присутствии, когда он поет, смотрит на тебя, что-то говорит, улыбается. Список бесконечен.
Легче умереть, чем мечтать провести жизнь только рядом с ним. Потому что есть люди, которым даже отсутствие крыльев не мешает исчезнуть в небе.
...
Влюбляться тяжело, потому что это выматывает похлеще самой грубой работы в шахте, где проделывают огромные пещеры практическими голыми руками, постоянно сталкиваясь с крупными камнями и твердой землей. Где надо остерегаться сталактитов и сталагмитов, чтобы не быть проткнутым насквозь. Где руки в мозолях и в трещинках, из которых сочится сухая кровь. Это все действительно тяжело - работать постоянно в темноте, вдали от семьи, в спертом воздухе. Но влюбляться сложнее, потому что… Ну, не объяснить. Сложно только от одного осознания своей влюбленности. Потому что с темнотой приходится сродниться, с друзьями перервать на время связь, а воздух искать по углам собственной квартиры, в которой кроме тебя никто не живет.
А все начинается с такого обычного предложения сходить на такой обычный концерт, где на разогреве будет выступать новая группа с ОчаровательнымДикоСексуальным вокалистом. Хёкджэ не надо уговаривать дважды, потому что он совсем не против разбавить скучный вечер четверга после такого же скучного дня в универе хоть чем-то.
Первое, что Ынхёк уясняет для себя, делает открытие (до этого, за все неполные двадцать лет, ему нравилась только одна девочка в шестом классе, которую хотелось дергать за косички), так это то, что сначала влюбляются не в человека. Влюбляются в его глаза, голос, улыбку, волосы. В родинку на шее и красивые руки. В профиль и задорный смех. Во все составляющие. Но пока по отдельности.
Думая о ком-то больше, чем пять раз в сутки, разбирая мысленно все, что успел узнать об этом человеке, прочитать на его странице в фейсбуке, увидеть его на очередном выступлении, начинаешь чувствовать себя психом, серое вещество которого заменилось на розовые облака с переменными черными тучами. Потому что когда видишь его улыбку – все хорошо, когда понимаешь, что улыбка предназначена для всех слушателей в этом зале – все хуже некуда. Хёкджэ действительно думает, что влюбиться было самой огромной ошибкой в его жизни.
Хотелось никогда не приходить на этот концерт, никогда не слышать нежный голос Ли Донхэ, не вчитываться в его глаза, чтобы разобрать их цвет в бликах софитов. Иногда карамельный, когда свет преломлялся и заряжал лучами мимо радужки, иногда – темно-шоколадный, когда Донхэ стоял в тени сцены, пропевая приятным голосом как это «разрывает его на куски». Ынхёк буквально замирал на этих строчках, прирастал к танцполу – все, что он чувствует к Донхэ, тоже разрывает его на куски, медленно, с садистским наслаждением выплетая швы, которые когда-то были прочно прострочены в сердце. Броситься бы на сцену, станцевать румбу, и пусть выставить себя идиотом, но лишь бы Донхэ заметил его во всей этой шумной толпе слушателей.
Когда Ли Донхэ подходит к нему в первый раз, Ынхёк забывает как дышать. На вопрос, как его зовут, он не вспоминает свое имя и бормочет что-то бессвязное. В клубе шумно, большие колонки грохочут, отбивая барабанные биты, гитарные аккорды и клавишные ноты, поэтому Донхэ наклоняется к нему ближе и задает тот же вопрос, наверное, решив для себя, что Хёкджэ не расслышал. В тот момент стенки легких превращаются в магниты и притягиваются друг к другу, сжимаясь и перекрывая весь кислород. Дышать Ынхёк не то, что перестает, он просто не может выдохнуть, вроде пытается, но получается только выхрипеть странный звук. Господи, да просто скажи «Хёкджэ». Хёк-джэ. И совсем не сложно.
Донхэ не мигает и ждет ответа. У него красивые губы и так ярко блестят глаза, как будто переняли софитные блики и запечатали их в сетчатке. Перекрытый кислород перестает снабжать облака и тучи в черепной коробке Ынхёка, поэтому он начинает сравнивать не сравнимое, думает о какой-то чуши. Почему-то кажется, что Донхэ пахнет музыкой и излучает разноцветные волны, которые различают дети-индиго вместо эмоций. А если зарыться пальцами в волосах Донхэ, какими они будут – мягкими или жесткими? Или, о боже, у него такой хриплый голос после концерта - быстрее головой под подушку, чтобы ничего не слышать.
В одно мгновение Донхэ смеется. Вот просто так, без всякой причины. Ынхёку кажется, что он чувствует, как его смех вибрациями разбивает играющую с колонок музыку, но все это происходит опять же в его голове. Палата в психиатрической больнице Хёку уже заказана. Донхэ хватает его за руку и губами шепчет «Пошли». Ынхёку противно думать о том, куда его тянут, а на какие-то доли секунды он решает послать к черту все принципы морали и согласиться, хотя это жутко обидно, когда человек, в которого ты вроде влюблен, оказывается таким же, как все остальные rock-star. Секс, наркотики и рок-н-ролл. А потом…втянуть носом городской воздух и наконец-то выдохнуть с облегчением, потому что Ынхёк идиот и напридумывал себе всякого. Потому что не в темный дальний угол, чтобы потрахаться, а на улицу, где ночной ветер бросается из стороны в сторону, словно алкогольный мохито в вытянутом бокале.
- Как тебя зовут? – повторяет Донхэ, улыбаясь глазами. Ладно, Хёкджэ уже официально признал себя свихнувшимся, поэтому сравнивать их блеск со звездами становится в порядке вещей. Но ведь звезды и вправду меркнут, когда глаза Ли Донхэ открыты. – Ты был в прошлый четверг, потом в субботу, во вторник и среду тебя не было, и вот снова ты здесь, в четверг.
Все правильно. Во вторник и среду Ынхёк подрабатывает учителем танцев в старенькой школе на окраине города. Работает скорее не из-за нехватки денег, их-то он как раз не берет, а потому что там маленькие детки с такой искренней любовью к танцам, что заряжает получше кислотной музыки.
Но это совершенно неважно, потому что...
- Откуда ты знаешь? – осторожно спрашивает Ынхёк, совершенно позабыв дать ответ на первый вопрос. Кровь в жилах застывает, но это не страх, а что-то...не объяснить словами. Донхэ каким-то странным образом выделяет Хёкджэ среди остальных фанатов. Может быть, методом тыка? Магнитные бури? Приближающийся апокалипсис? Других предположений у Ынхёка нет.
- Тебя сложно не заметить. – Донхэ садится на парапет у входа клуба и, хватаясь ладонями за холодные железные поручни, поднимает голову вверх. - Ты так улыбаешься...
- 'Cause nothing ever lasts forever we're like flowers in this vase together, - пропевает он строчки из давно выученной Хёком песни наизусть. Становится так тепло-тепло, хотя на улице далеко не лето. И все равно, что смысл явно принадлежит не Хёкджэ, зато спета в его присутствии. Только-в-его-присутствии! Почему бы не помечтать?
Разговаривают ни о чем и о многом до самого утра. Донхэ поет для Хёкджэ припевы из сочиненных им же самим песен, смеется над тормознутостью Ынхёка, который просто не может поверить в свое счастье. Такой глупый и влюбленный.. Но в этот раз Хёкджэ кажется, что влюбиться было самым лучшим поступком в его жизни.
…
Они встречаются около двух месяцев. Когда Донхэ становится негде жить, потому что внезапный кризис и непоколебимая старушенция-арендатор, которая не уступает ни цента и не идет на компромиссы, Ынхёк просто предлагает свою квартиру. Жить вместе поначалу страшно, но в конце концов это же не женитьба (Ынхёк вообще не верит, что когда-то дождется такого «счастья», потому что с девушками не сложилось, а брак с парнем ему мало представляется).
Правильно говорят, что нельзя знать о человеке слишком много, складывать его деталями в общую картину. Кто-то просто-напросто разочаровывается, кто-то сходит с ума. Практически буквально. Ынхёку подходит второй вариант, потому что он слишком влюблен, чтобы разочароваться в Донхэ, который оказывается не всегда мечтательным и добрым, заботливым и милым, смешным ребенком, выглядевшим почти как взрослый.
Творчество диким зверем загоняет в ловушку, вгрызается пастью в глотку и вонзается когтями в кожу, сдирая ее с существа. Многие писатели, поэты, музыканты спивались, становились наркоманами, кофеманами, психопатами, шизофрениками, потому что внезапные творческие кризисы заставали их врасплох.
Ынхёк возвращается с работы очень поздно, поэтому осторожно открывает дверь, чтобы не разбудить Донхэ, который в последнее время и так плохо спит. Сняв кеды и отбросив сумку в сторону, Хёк быстро проходит мимо кухни, потому что замечает свет, льющийся из его комнаты. На полу валяются разорванные тетрадки, клавиши от синтезатора, разломанная напополам гитара с исцарапанным деревом. Руки Донхэ в крови – пытался разорвать металлические струны руками. Ынхёк бросается к нему, обнимает и хочет подбодрить, что все будет хорошо, все пройдет, вдохновение вернется, но понимает, что словами ничего не изменить. А иногда Донхэ просто забивается в угол, часами сидит на кухне, словно в прострации, кладя в одну чашку две ложки кофе и чайный пакетик, заливая все это кипятком. Или вместо кастрюли на включенную конфорку ставит крышку от этой самой кастрюли. Ынхёк не знает, как можно помочь ему в такие моменты, когда «не вытягивается ни одной ноты или рифмы к песне. Когда каждая строчка кажется совокупностью однородных слов, а мелодия - вырванной из визгливых криков». Поэтому остается лишь перетерпеть.
Донхэ превращает Ынхёка в зависимого, его квартиру в склад для переработки бумаги (потому что столько тетрадей нет даже у Хёкджэ, который, в общем-то, студент), и его жизнь в сумасшествие. Неизлечимое, неистовое, доведенное до крайности. Они могут заниматься любовью на полу, на чертовых листах, исписанных словами и нотами, не обращая внимания на то, что бумага липнет к вспотевшей коже, а знаки, вычерченные карандашом, татуировками ложатся на лопатки. Они могут целоваться утром, днем, ночью, в подземке метро, в примерочной магазина, в гараже, где у группы Донхэ проходят репетиции, не обращая внимания на возмущенное «Эй!». Они спят вместе, завернувшись каждый в свое одеяло в кровати Хёка, или на крыше, укутанные в один плед. Иногда Донхэ уходит - ночью или с рассветом, чтобы «поймать вдохновение в парке, на берегу моря, на проезжей части, в кафе». Иногда пропадает днями в других городах, потому что вдохновение - очень своенравно, не задерживается на одном месте. А Ынхёк привыкает не обращать на это внимание, потому что с сердцем не поспоришь. Главное, что возвращается - промокший до нитки, заледеневший, но безумно счастливый, сжимая в кулаке листок с новой песней.
…
Комната Ынхёка желтая, такая радужная, а утром, вылизанная лучами солнца, похожа на райское местечко. Донхэ будит его, шепча на ушко строчки из их песни. Ынхёк даже не разбирает слова, потому что слышит только его голос, чувствует теплые пальцы, водящие кругами по животу, любимые горячие губы, скользящие по коже лица. Тонет в стонах, ласках, прикосновениях, выгибаясь навстречу солнцу. Ослепленный ранним утром, лучами, окружавшими его обоями цветом зрелого апельсина, Хёкджэ не замечает, отчаяния сквозящего во всех жестах Донхэ. Просто отдается своему сумасшествию и окончательно слепнет.
А возвратившись домой, Хёк понимает, что комната его внезапно потускнела, словно обои прокипятили кислотой, что солнце давно закатилось неизвестно куда - в квартире темно и пусто. Потому что нет старого синтезатора с отсутствующими несколькими клавишами, нет новой гитары, как замены старой, нет мятых тетрадей, черной сумки, одежды на размер больше. Нет Донхэ. Сколько бы раньше он не уходил, никогда не забирал с собой все вещи...всегда возвращался. А в этот раз, получается, навсегда?
Чувства подсыхают, так же, как мокрый асфальт после проливного дождя на лучах солнца. К черту метафоры, не подсыхают вовсе! Все больше сыреют, потому что сердце, которое Ынхёк готов был отдать, даже не потрудились взять со всеми другими вещами. Потому что тот же синтезатор, гитара, тетрадки оказались важнее, чем он.
Хёкджэ просыпается и засыпает на автомате. Подпитывается либо воздухом, либо голосом Донхэ, который перебирается из его квартиры в плеер. Днем Ынхёк улыбается, ночью спит, но на утро подушка почему-то мокрая. И в наушниках, как напоминание:
And you can't see, that it's like a disease
It's killing me now, it's so hard to breathe**
А автоматы тоже ломаются. Поэтому Хёкджэ ждет, что Донхэ вернется раньше, чем его автомат будет выведен из строя.
....
* Потому что это навсегда,
Мы вместе, как цветы в вазе.
** И ты не видишь, как эта боль убивает меня,
Что трудно дышать.