Название: Притворяться, что не больно
Автор: eddiedelete
Пейринг: Донхэ/Ынхёк, Шивон/Ынхёк
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Ангст
Предупреждения: ООС
Размер: миди
Описание: Так больно делить любимого человека с кем-то. Особенно если этот "кто-то" твой друг.
Размещение: запрещено
Часть 5 5.
Автомобиль осторожно и практически бесшумно скользит по мокрой дороге. Из динамиков льется красивая песня неизвестного исполнителя о неразделенной любви. Голос певца проникновенный, очень эмоциональный, словно он пытается донести до всего мира страдания, которые ему приходится пережить. Донхэ тут же выключает проигрыватель, чтобы не трепать себе нервы. Ему и в своей жизни хватает терзаний и глупой любовной лирики.
Ряд машин впереди кажется бесконечным, хотя если посмотреть в зеркало заднего вида, то там такое же столпотворение – водители нагло объезжают друг друга, нарушая стройные цепочки дорог. Если верить новостям, то на перекрестке произошла небольшая авария – мотоциклист, не рассчитав скорость и скользкий асфальт, съехал со своей дороги и был подрезан двумя автомобилями.
Донхэ нервно отбивает пальцами по рулю и ждет. Ждет, когда уже устранят все неполадки аварии, когда машины начнут движение, когда осень и дожди закончатся.
Сегодня на улице слепой дождь. Прозрачное солнце не скрывается за рваными облаками, мягким светом спадает на землю. Светит радостно и так некстати. Совершенно не под настроение.
В пробке есть положительные стороны. Можно все хорошенько обдумать, потому что Донхэ, на самом деле, не знает куда ехать. Сначала устанавливает навигатор к дому Шивона, потом понимает, что видеть его не хочет. Но позвонить все равно придется, вдруг Хёкки сейчас у него. Хотя эта мысль и отдает тяжелой болью в грудной клетке, словно между ребрами застревает дуло пистолета и стреляет, настроившись под ритм сердцебиения. А само сердце уже как-то механически бьется – не потому что хочет, а потому что надо.
Прежде чем набрать номер Шивона, он закрывает глаза, вдыхает-выдыхает пару раз, успокаиваясь. Так в фильмах больные делают на сеансе у психолога.
- Алло, - голос на том конце провода слегка охрипший, как после сна.
- Ты спал? – спрашивает Донхэ, начиная разговор не с того вопроса.
- Проснулся.
- Я по делу. Только серьезно, - Фиши делает небольшую паузу. – Ынхёк у тебя?
- Нет. А должен быть?
- Итук-хён его обыскался. Говорит, что он уехал с утра и до сих пор не вернулся. И трубку не берет, хотя телефон не выключен.
Донхэ так сильно сжимает телефон, что кожа натягивается на костяшках пальцев и белеет. Конечно, Хёк не маленький, чтобы постоянно отчитываться перед лидером, где он находится, но все равно тревожно. Хотя бы на звонки ответил.
- Послушай, - Шивон говорит медленно, словно подбирает слова. – Ынхёк был у меня сегодня. Я ему все рассказал.
- Рассказал? Зачем?
- Ты сам сказал, что это подло использовать друзей, - и уже совсем неуверенно добавляет. - Мне стыдно, что я так поступил. Прости..
- Поздно спохватился, - Донхэ отводит телефон от уха, собираясь нажать на отбой.
- Он никогда не говорил, что любит меня, - немного глухо, но вполне четко тараторит Шивон. Донхэ смотрит на трубку в своей руке.
- Мне тоже, - шепчет он, зная, что Шивон все равно не услышит, и отключает телефон.
Сигналят. Донхэ смотрит вперед. Оказывается, он теперь единственный кто тормозит движение. Фиши поворачивает ключ зажигания, вслушиваясь в рокот мотора, и крутит руль направо. На радиостанцию.
Вечереет. В здании практически никого нет. Охранник уже без вопросов впускает Донхэ, видимо, запомнив его. Все-таки Фиши был частым гостем сукиры. Он проходит пустой коридор и останавливается около знакомой двери, дергая за ручку.
Хёк сидит у стены, обхватив себя за колени и уткнувшись в них носом. На ушах большие наушники. На всю громкость. Даже не входя в помещение, можно услышать, как отбивает биты европейская музыка.
Донхэ идет прямиком к Хёку, по пути хватая со стола пустую пластиковую бутылку. Легонько ударяет ею друга по голове, как всегда делал раньше, чтобы тот обратил на него внимание. Хёк поднимает голову, удивленно смотря на Донхэ покрасневшими заплаканными глазами. У него ужасно изможденный вид - на щеках разводы от черного карандаша, губы в трещинках бордовые из-за неприятного контакта соленых слез с ранками, волосы прилипли к вискам. Они смотрят друг на друга некоторое время, потом Хёк не выдерживает зрительного контакта и снова утыкается в свои колени. Донхэ не знает что делать. Бросать в таком состоянии друга не хочется, но и утешать будет немного странно. Что он ему скажет? Прости, что Шивон любит меня?
Не придумав ничего путного, Фиши снимает наушники с аппаратуры, надевает на уши и садится напротив Хёка, опираясь спиной в ножку стула.
Когда звезда теряет источник энергии, она постепенно начинает стыть, превращаясь в белого карлика. Темнеет до тех пор, пока совсем не исчезнет. Донхэ чувствует себя примерно так же. Опустошенным, невидимым, маленьким-маленьким, как карлик, которого решили персонального счастья.
Любовь оказывается совсем непрочной. Как весенний лед под согревающим солнцем. С каждым днем таящий по сантиметру и под конец сливающийся с морем. А раньше Донхэ верил, что эти чувства навсегда. Как в детских сказках «и жили они долго и счастливо». А ведь действительно жили счастливо. Жаль что не так долго, как хотелось бы.
Голос в наушниках желает всем приятной ночи, когда часы переваливают за полночь. Донхэ потирает слипшиеся веки и встает на ноги. Если на улице до сих пор идет дождь, то путь до общежития будет немного проблематичным. Дождливая ночь, скользкие дороги и уставший от всего водитель – не лучшее сочетание. Он трясет Хёка за плечи, снимая с него наушники.
- Уже поздно. Поехали домой.
Ынхёк молчит, но в знак согласия кивает головой.
Добираются до дома быстро. И тихо. Ехать в одной машине оказывается пыткой для обоих, поэтому как только машина останавливается на парковке Хёк быстро выходит, не дожидаясь Фиши. А раньше бы подождал.
Уже в их общей комнате Донхэ понимает, что общей она больше быть не сможет.
- Я переночую у Тукки-хёна, - говорит он Хёку, собирая некоторые вещи – ноутбук, пижаму и свое одеяло. Остальные перетащит завтра.
- Подожди, - тихий голос Ынхёка останавливает его у порога. – Ты сможешь меня простить?
Донхэ чувствует, как этот вопрос выжигает нутро, словно вместо воды его тело заполняет жидким огнем. Если бы Хёк задал этот вопрос в любой другой день.. Когда погода на улице солнечная, когда друг любит тебя только как друг, когда человек, которого любишь ты не плачет из-за другого парня.
Фиши качает головой. Состояние анабиозное и в душе какое-то оцепенение, поэтому ответ дается намного легче, чем он предполагал.
- Сегодня – нет.
Часть 66.
Ноябрь приходит совершенно внезапно. Тихо подкрадываясь за холодными дождями, выпадает снегом. Только не пушистым и задорным, как зимой, а колючим и углекислотным. Такой снег выпадает на Марсе. Острые снежинки, подгоняемые ветром, врезаются в лица людей, которые не успели скрыться за шарфами, и срастаются с землей, образуя тонкую корочку льда на поверхности. Город потихоньку стынет.
Донхэ натягивает воротник свитера до ушей и погружается носом в мягкую шерсть. Несмотря на то, что пальцы спрятаны в длинных рукавах куртки, все равно кончики покалывает от холода. Он переминается с ноги на ногу, пытаясь согреться, и ждет, когда его заберут с безлюдной остановки. Ветер ласково перебирает темные пряди волос, заставляя тело дрожать. Все-таки у Фиши определенно хроническая несовместимость с техникой. И машина не стала исключением – заглохла на пути к общежитию.
Через минут пятнадцать у бордюра останавливается знакомый автомобиль. Донхэ закрывает капот своей машины, который автоматически защелкивается, хватает с задних сидений спортивную сумку и, закидывая ее через плечо, ускоренным шагом идет к машине Шивона.
- И почему я не удивлен? – захлопнув дверь, Фиши тут же увеличивает температуру на обогревателе и подставляет замерзшие руки к кондиционеру.
- Итук-хён, как обычно, занят, а остальные не горели желанием выезжать в такую погоду. Мне было не по пути, но тебе повезло, что я тебя люблю, - на одном дыхании выдает Шивон, по-доброму улыбаясь. И слова такие искренние, как клятва верности. Как дымчато-серое небо, которое по определению не может солгать. Донхэ думает про себя, что было бы очень кстати, если бы сердце затвердело, как цемент, чтобы не чувствовать дешевой жалости по отношению к другу.
- Не говори так. Легче никому не станет. – Фиши прислоняется головой к стеклу, о которое разбивается снег, тяжелыми каплями сползающий на резиновые шины. Крупные снежинки падают на землю неуверенно и грустно, словно мотыльки, которым подрезали крылья.
- Мне стало, - признается Шивон, выезжая на дорогу. – Больше не надо притворяться. Чувствую себя намного свободнее, потому что можно говорить открыто.
- Лучше бы тогда сразу признался мне, а не впутывал в это Хёка.
- Очень умно сваливать все на меня, когда виноваты оба, - с досадой произносит Шивон, кидая на Фиши обиженный взгляд.
- Кто зачинщик, тот и виноват. – Фиши достает из сумки плеер с наушниками, что означает - разговор окончен. Он знает, что у взрослых так принято, чтобы разобраться во всем, нужно поговорить, разложить все по полочкам. Но сейчас думать ни о чем не хочется. Поэтому Донхэ побудет немного ребенком. Ему вполне хватает слов вырванных из контекста. Шивон любит, Хёкки не знает, и при этом все равно оба делают больно.
Остальной путь до общежития они едут молча. Хотя может Шивон и говорит что-то, Донхэ не слышит, погружаясь в недолгий сон из-за балладной музыки в наушниках.
- Перестань меня любить, - не просьба, а приказ слетает с губ Донхэ, когда они подъезжают к общежитию. Неловкие спонтанные слова, вытравленные сентиментальностью, но как еще объяснить Шивону, что его любовь ненужная. Лишняя. Напрасная.
Шивон поворачивается лицом к Фиши, пересаживаясь ближе. Глаза не грустные, скорее легкая печаль складывается вокруг черной радужки. Воздух в салоне дрожит из-за напряжения и вот-вот треснет, как стекло. Он обнимает Донхэ за шею, делая немного больно, потому что получается резко и внезапно. Фиши не отстраняется, когда Шивон накрывает своими губами его губы. Потому что знает, что нервные узлы не затянутся, дыхание не задержится в горле, сердце радостно не подпрыгнет. Ничего этого не будет. Нельзя заставить себя любить, впрочем, как и разлюбить.
- Все не так. – Донхэ разрывает поцелуй, который все равно ни к чему бы не привел неопределенными словами. Что хотел этим сказать, сам до конца не понимает. Кинув напоследок извиняющийся взгляд, Донхэ выходит из машины.
...
Оказавшись в комнате, понимает, что по привычке зашел в свою старую. Время уже позднее, Хёк спит. Донхэ только на минуту ляжет рядом с ним, чтобы вспомнить как это – быть вместе. Всего на одну минуту – никто ведь не узнает.
Пижамная кофточка Ынхёка расстегнута на две верхние пуговички. Из-за частых переворачиваний во время сна воротничок съехал на бок, оголяя ключицу. У Хёка такая светлая кожа, что сквозь нее просвечивают голубые жилки. Донхэ прижимается к ямочке между ключицами, чувствуя, как горячая кожа обжигает губы, словно он целует солнце.
Закрепить кого-то в себе – это все равно, что выжечь чернилами любимого человека в сердце. Навсегда. Даже если захочешь свести, останутся шрамы, как напоминание о том, что любил.
Мир сужается до их комнаты. Сейчас они единственные люди на планете. Как так получилось, что оба запрятались в одиночество по разные стороны друг от друга? Когда-то были неразлучны.
Проходит больше чем одна минута, больше чем полчаса, но Донхэ просто не может заставить себя встать. Близость любимого человека, как черная дыра, затягивает в себя гравитационным притяжением, которое настолько велико, что покинуть его невозможно, даже увеличиваясь до скорости света.
- Рыбки не плачут, - бормочет Хёк во сне, не просыпаясь. Донхэ закрывает глаза, зарываясь пальцами в выбеленных волосах, которые только на взгляд мягкие, а на ощупь сухие. Улыбается. Впервые за последнее время.
Ради таких моментов можно потерпеть боль, потому что они вместе. Завтра, когда Хёкки проснется, он задаст тот же вопрос, что и на прошлой неделе. Да, нет или не знаю - уже неважно.
Любые пытки лучше, чем жизнь без тебя.
Часть 77.
Ему снится берег у моря, перламутровые ракушки на горячем песке, разливающиеся молочно-фиолетовым цветом, нити водорослей, сорванные со дна и выброшенные отливом на обломки камней.
Очередная фотосессия супер джуниор проходит спокойно и непринужденно. Вечером, когда солнце скатывается за горизонт, фотограф и его помощники собирают аппаратуру, а уставшие ребята отправляются в гостиницу. Фиши и Хёк решают остаться, чтобы искупаться в закатном море. Находят отдаленное место, чтобы ненароком не наткнуться на людей и с разбегу, снимая на ходу футболки, бросаются в изумрудную бездну тихих волн. Купаются до тех пор, пока тела не хватает легкими судорогами и мелкими мурашками по коже. Выходя из моря, Хёкки замечает у рифа рыболовную сетку, где плавают две рыбки. Точнее плавает только одна, вторая же мертвым тельцем держится за волны. Донхэ почему-то думается, что живая рыбка плачет. У нее такие огромные блестящие глаза, черные и до жути жалкие.
- Смотри, рыбка плачет, - говорит он и сам в это верит.
- Рыбки не плачут, - качает головой Хёк, вылавливая живую рыбу и выпуская ее из сетей в огромное море, которое тут же принимает заблудившегося ребенка в свои объятия.
Донхэ не спорит, потому что помнит еще с уроков биологии, что животные не способны на эмоции людей. Но ему все равно кажется, что рыбка, потерявшая своего друга, уже не сможет спокойно рассекать плавниками воду. Простая истина - пока жив один, живы оба. Если чья-то жизнь обрывается, вторая, словно цепной реакцией, обрывается следом.
Они не возвращаются в гостиницу. Валятся на влажный песок, который крошится под спиной комочками, и думают каждый о своем. Донхэ помнит, как их пальцы сплетаются в замок, сердце бешено колотится, чужое дыхание на своих губах, которое становится общим. И первый поцелуй, который на вкус как плещущееся море, светлая ночь и тихая луна, сползающая медовыми нитями на берег.
Наверное, именно тогда Донхэ понимает, что любовь – это когда вокруг тебя весь этот прекрасный мир, но живешь ты только для одного человека.
…
Фиши просыпается автоматически, словно кто-то установил в нем будильник. Легко открывает глаза, которые не слипаются сном, и натыкается на Хёка. Он смотрит пристально, изучающе. Так обычно смотрят на тех, кого хотят запечатать в своей памяти. Фиши старается не моргать, впитывая в себя теплое дыхание. Пахнет клубничной зубной пастой, видимо, Хёкки давно проснулся и успел умыться.
- Ты так сладко спал. Не хотел тебя будить, - словно прочитав его мысли, сообщает Ынхёк.
- Хороший сон, - осипшим голосом произносит Донхэ и, высвобождая свою руку из-под одеяла, проводит ладонью по влажным после душа волосам Хёка. Зарывается в них пальцами, распределяет пряди, которые у корней темно-русые и чуть давит на затылок, чтобы приблизить к своему лицу. Медовые глаза отражают прохладу, ледяной пленкой скрывают что-то, не позволяя всмотреться глубже. Как зеркало, в котором видишь только себя. Немного пугает.
Донхэ целует его в уголок губ, чуть прихватывая своими губами, потом трется носом о впалую щеку. Пальцы пробегаются по немного выгнутой выпирающей ключице, спускаются вниз по гладкой коже, под подушечками чувствуется каждый мускул. Сладко и тепло.
- Я хотел бы тебя ненавидеть, но не получается. Наверное, я слишком сильно тебя люблю, что злость просто перегорела.
Хёкки ловит его руку за запястье и отдаляет от своего тела. Тепло разрывается.
- Ты меня любишь? Просто скажи – да или нет? – возможно, получается слишком грубо, когда Фиши хватает его за плечи и подминает под себя. Нависает настойчиво.
Хёк головой склоняется на бок, скрывает взгляд, стряхивая отросшую белую челку на глаза.
Ожидание превращается в смертельную пытку, все равно, что быть пристегнутым к электрическому стулу и ждать, когда пустят ток по проводам.
- Нет, - тихо слетает с губ, но шумно стреляет в воздух.
На щеке Хёка блестит маленькая слеза, скатывается вниз, теряясь в волосах. Вторая – на подбородке, вниз по шее. Донхэ пальцем стирает капли с молочной кожи и даже хочет сказать, чтобы Хёкки не плакал… На кисть приземляется еще одна. Оказывается, это его слезы.
Рыбки не плачут. Жаль только, что он не рыбка.
Нет – ртутью выжигает вены и артерии – тело изливается кровью.
Нет – превращается в диких зверей, которые забираются под кожу, разрывая органы и кромсая кости, потрошат все нутро.
Нет – шаровой молнией стремится в сердце и…взрыв.
Фиши еле удерживая свой вес на локте, берет руку Хёка и подставляет его ладонь к своей груди.
- Больше не бьется, - выговаривает с трудом и резко вскакивает с кровати. Бежит к окну и лбом прикладывается к холодному стеклу, которое изрисовано тонким льдом ноября. Нужно остыть.
Утро не выпадает снегом, не моросит дождем. Природа траурно затихает – не дышит ветром.
- Скажи… - хриплым отчаяньем царапает собственное горло. – Это моя вина, что ты меня разлюбил? – детский вопрос, все равно, что спросить « почему ты больше со мной не дружишь?», но ему необходимо знать, почему все так сложно.
- Нет. Моя.
Солнце точным прицелом стреляет лучом в окно, ослепляя. Рыхлая пористая надежда на взаимность расслаивается пластом и слезами скользит по щекам. Донхэ стискивает зубы, прокусывает тонкую кожу губ, стараясь успокоиться. Внезапно появляется желание, чтобы Хёку стало также паршиво как ему сейчас.
- Шивон любит меня, - громко и твердо говорит он, продолжая вжиматься лбом в стекло, которое холодом давит на кожу. Думает, что задевает по больному.
- Мне все равно. Я его не люблю.
- Ты вообще кого-нибудь любишь? – Фиши поворачивается, срываясь на крик. – Сколько в тебе настоящего? – Ощущается острое презрение к Хёку, подпитанное собственной болью. Сейчас Донхэ кажется, что это не тот человек, которого он полюбил. Как можно было так обмануться, слепо следовать за ним, не замечая, что шагает в пропасть.
Боль можно обрисовать красивыми метафорами, но на самом деле…кровь продолжает течь по кровеносным сосудам, кости не сломаны, сердце цело и даже бьется. Просто невозможно объяснить как тебе больно, когда боль не физическая.
Слова, слетающие с губ Хёка, безэмоциональные. И сам он кажется голограммой, словно Донхэ - единственный живой человек в этой комнате.
Ынхёк лежит на кровати, уткнувшись в подушку. Непонятно, плачет он или нет, всхлипов не слышно. Боль, обида, злость на него растворяются, сменяясь пустотой.
- Нам будет лучше? Без друг друга? - снова вопрос - как попытка что-то изменить. Хёк не поднимает голову, приглушенно отвечая в подушку:
- Да.
Невозможно притворяться, что не больно, когда очень-очень больно.
Часть 88.
курсивом - флэшбэк
От лица Хёкджэ.
Осень вместе с дождями и холодом приносит много ошибок. Кружит их в воздухе пожелтевшими листьями и тусклым ветром задувает в комнату. Леденящий воздух с улицы студит тело. Хёк подходит к окну, чтобы закрыть форточку и смотрит на подоконник, где с влажными из-за дождя листьями до сих пор сохнут старые и безжизненные. Касается пальцем одного. Лист тут же крошится мертвыми пластами. Теперь это навсегда, как проклятие. К чему бы Хёк не прикоснулся, оно тут же рассыпается, рушится на глазах.
Он уже не помнит, какой день сентября стал началом конца. Просто когда-то хороший друг врывается в его размеренную жизнь необъяснимым сумасшествием. Нормальность и обыденность дней застревает в глотке горьким комком, охота уже сглотнуть эту серость и забить чем-то новым. Чтобы против течения пасмурной осени.
Отношения с Шивоном напоминают американские горки – вперед с резкой скоростью, очень быстро, не останавливаясь, так что адреналин неугомонно плещется в крови и не может утихомириться. Много секса, дикого, развязного, который больше похож на акт мазохизма – получать удовольствие и в то же время чувствовать пустоту внутри, потому что вину перед любимым человеком никто не отменял.
Но никаких сожалений и оправданий. Здравый рассудок притупляется, все чувства превращаются в голый инстинкт - неутолимо, жадно, в раздевалках, подсобках, туалетных кабинках, в любых отдаленных от дома местах. Непривычный азарт вперемешку со странным желанием. Потом, когда все спуски и подъемы пройдены, когда каждый нарезанный круг по горке становится привычным, а на финише жутко подташнивает из-за резкого спада скоростей, Хёк начинает понимать, что совершил ошибку. Ошибку, которую не подправить карандашом, не подтереть ластиком, не заштриховать. Ошибка, которая равноценна доверию и любимому человеку.
…
Очередная туалетная кабинка, отвратительный запах хлорки и дурацкий дубовый одеколон. Безумие продолжается, но уже не то, от которого сносит крышу из-за стихийного шквала эмоций. То безумие, когда ты, как неизлечимо больной психопат, связан рукавами выкрахмаленной рубашки назад за спиной. Пытаешься выбраться, но запястья крепко стянуты узлами. Хёк уже не наслаждается, а терпит, как чужие губы терзают кожу, соскальзывают с его лживых губ на шею, и, кажется, впиваются в нее со злобой. Грубо, слишком инстинктивно и очень мерзко. Словно поцелуи и ласки - попытка унизить и растоптать. Отомстить за что-то, хотя Хёк не может даже представить за что.
Фиши никогда не целовал так однобоко. У них было взаимное – брать и отдавать, и не в обмен, а потому что так правильно. Когда любишь. Наверное, к Шивону – это не любовь, злая шутка собственного подсознания. Рядом с ним Хёк не чувствует ничего кроме больных спазмов внизу живота и горький тошнотворный вкус во рту, словно в десна втерли полынь.
…
Вторник. В комнате ужасно одиноко. Хёк открывает форточку, впуская мелкий дождь и ветер, чтобы не быть одному и заполнить помещение хотя бы звуками с улицы. Осенний воздух скользит по обнаженным плечам, льдом лижет кожу – холодно. Он открывает шкаф, чтобы накинуть на себя хоть какую-ту одежду, и натыкается на черную толстовку Донхэ. Робко прикасается к ней, словно боится испортить, аккуратно разглаживает складки по ткани, а потом снимает с вешалки. Надевает на себя, поднимая молнию до горла, и утыкается носом в воротник. По телу разливается тепло, потому что так приятно ощущать на себе то, что принадлежит Донхэ. Но вместе с тем... Знакомый запах ошибки. Прошлый вторник и хлорка. И горечь, потому что пахнет Фиши.
…
Жизнь, обычно стремительная и наполненная различными событиями, сокращается до трех моментов. Обрубленные короткие фразы, но самые важные.
Молчание на вопрос «ты меня любишь?» – потому что сомневается. Ведь когда любишь – не предаешь. А Хёк саморучно срубил их отношения под корень. Обманулся собственным сердцем, которое свихнулось под напором тяжелой осени. Хотя винить во всем осень, скидывать со своих плеч ответственность и при этом продолжать держаться за любимого человека, уничтожая его собственным безразличием, самое мерзкое, что Хёк когда-либо делал.
«Не знаю», потому что не знает, как объясниться, какие слова подобрать, чтобы не звучало оправданием. Просто так случается. Ошибки затягиваются в кольцо раскаленной проволокой, сдавливают легкие и перекрывают кислород.
«Нет», потому что…
Хёка будит чрезмерный жар, разливающийся по телу. Такой привычный и родной, от которого он сам себя отрезал началом осени. Ынхёк потирает глаза и с удивлением смотрит на рядом спящего Донхэ. Наверное, он до сих пор спит, потому что слишком сладко для правды – Фиши рядом.
Хёкджэ осторожно, стараясь не разбудить друга, выбирается из кровати и идет в ванную, чтобы окунуться под ледяным душем и привести мысли в порядок. Хотя все давно обдумано и решено, сердце до сих пор противится, не хочет отпускать. Хёк проводит утреннюю процедуру машинально, но ускоренно, потому что хочет быстрее вернуться в постель, побыть с Донхэ до его пробуждения. Последнее утро вместе, как раньше.
Фиши спит крепко, улыбаясь во сне. Наверное, ему снится что-то приятное. Хёк невесомо обводит пальцем вокруг его глаз, на уголках которых штрихами обрисовались мелкие морщинки. Едва заметные, но если хорошо присмотреться, то можно увидеть усталую дорожку из-за проплаканных слез. Под глазами залегли тяжелые мешки, глубокие, чуть темнее кожи лица, но не синие. Рот приоткрыт даже во сне, и это выглядело бы смешно, если бы не потрескавшиеся сухие губы, искусанные до уродливых ранок. Хёк скользит подушечками пальцев вниз по шее, чуть оттягивая воротник кофты. Знакомая кофейная родинка разлеглась небольшой точкой ниже уха, размеренно пульсирующая жилка отбивает жизнь и сон. Все в нем такое живое, любимое, но при этом далекое, как отжитое прошлое.
Хёкки срывает скупой поцелуй с любимых губ, задерживая дыхание. Тело колотит, кожу приятно покалывает небольшим разрядом тока – так бывает, когда влюбляешься в первый раз. Пугаясь внезапного чувства, вздрагивает и случайно пинается худой коленкой в коленку Донхэ. К счастью, успевает убрать руку и отодвинуться, прежде чем Фиши просыпается. Черные после сна глаза смотрят на него, не моргая, и так честно, как может только маленький ребенок, который еще не научился врать и скрывать свои эмоции от взрослых.
- Ты так сладко спал. Не хотел тебя будить, - пулеметом выговаривает Хёк, чтобы разбить утреннюю тишину. Говорит первым, потому что боится резких слов.
- Хороший сон, - отвечает Донхэ осипшим сонным голосом. Ынхёк чувствует, как теплые пальцы Фиши зарываются в его мокрых волосах, давят на затылок и приближают к своему лицу. Близко как раньше, но уже не так пряно. Каждое прикосновение лезвием полощет кожу, невозможно больно, но все равно жарко.
- Я хотел бы тебя ненавидеть, но не получается. Наверное, я слишком сильно тебя люблю, что злость просто перегорела. – Откровенность слов Фиши насухо выжимает сердце. Тепло пальцев продолжает терзать тело. Хёк отнимает от себя руку Донхэ, потому что вина разъедает изнутри, словно под кожу запустили термитов. Каждое прикосновение к нему - не заслужено.
- Ты меня любишь? Просто скажи – да или нет? – Фиши больно стискивает его плечи и подминает под себя. Во взгляде строгая сталь, в пальцах напряжение, которое аналогично теплу передается Хёку.
- Нет, - выдыхает, чтобы холодно и безразлично, словно говорит правду.
…
«Нет» - потому что даже у сердца бывает лимит, только для одного человека. Оно не резиновое, если втиснуть туда двух и пытаться удержать обоих, сердце растянется, пока окончательно не треснет по швам, не в силах больше держать в себе такой груз.
Любовь – это когда сердцем к сердцу. Но так нечестно, когда сердце одной половинки чистое и искреннее, а второй - пустое и изношенное. Нечестно по отношению к Фиши.
Пустая комната. Хёк поднимается с кровати и подходит к зеркалу. Смотрит на свое отражение и пытается улыбнуться. Наверное, сейчас он действительно похож на сумасшедшего. Уголки губ поднимаются очень медленно, словно их натягивают жестяной проволокой. Улыбка теряется в зияющей пустоте зеркала. Потухшие глаза ничего не отражают. Лицо бледное, в сумеречном свете совсем прозрачное. Вроде смотрит на себя, а видит полудохлую сущность. Презрение и обида скручивают желудок, общим комком подступая к горлу. Тошнит.
Хёк ненавидит себя. Не может простить за ошибки осени. Ненавидит Донхэ за то, что смог так легко простить. И опять же ненавидит себя за то, что отступил вместо того, чтобы бороться.
В верхнем углу зеркала он замечает небольшую трещину. Воспоминание. Фиши, как обычно, начал танцевать под громкую музыку в наушниках, закружился, теряя равновесие. Пытался зацепиться за зеркало, но в итоге упал вместе с ним. На удивление, зеркало не разбилось, только треснуло. Не стали покупать новое, привыкли. Да и воспоминание застряло в трещинке.
Хёк касается косой линии, чувствуя, как зазубрины стекла царапают кончики пальцев. Сжимает руку в кулак и со всей силы направляет в зеркало. Причинять физическую боль, пытаясь затмить ею душевную, наверное, в крови у каждого человека. Глупо, на самом деле, потому что становится в два раза хуже.
- Прости, - губы тихим отчаянием впиваются в тишину.
Отражение молчит.
Верхняя часть зеркала осколками рассыпается на пол. Рука кровоточит, кровь стекает по пальцам и каплями стремится на пол. У зеркала не надо просить прощения за то, что разбил. Его легко восстановить – всего лишь собрать осколки и отдать на переработку. Да зеркало даже не дышит.
Как же Хёк мечтает вернуть все на свои места. Перечеркнуть ошибочное прошлое. Но нельзя вернуть то, что было по глупости разбито. Если даже переработанное зеркало никогда не будет прежним – потемневшим, в трещинках, которые навевают воспоминания, то отношения тем более.
Может быть, не сейчас, а чуть позже, Донхэ поймет, что поторопился, так быстро простив. Поймет, что не сможет доверять ему как раньше. Может быть, даже разлюбит, проникнется симпатией к Шивону, а про Хёка совсем забудет...
Поэтому лучше рвать болью сердце сейчас. Потом будет намного больнее.