- почему солнце до сих пор не сгорело? - потому что необходимо людям - а человек тогда почему сгорает? - просто в нем перестают нуждаться
...Проглоти солнце и запей кислотой Проведи по артерии тонкой иглой Спрячь живое дыхание в прозрачный пакет Запечатай мысли в помятый конверт
Попроси прощения у молочной луны За то, что люди такие вруны И не жди рассвета, ему сегодня не быть Мертвое солнце быстро не переварить.
Раскрой небо все той же иглой Попрощайся с последней живущей звездой Прикрой веки и дай затлевшему телу остыть Когда солнце перестанет в желудке бродить
Попроси прощения у потолка За то, что не видел никогда облака Подари ему свой воздушный пакет И заполненный мыслями помятый конверт
Не размазывай слезы по щекам серебром Притворись, что кровь пахнет вином Не удивляйся - за окном снова выступает рассвет Это солнце выбралось за твоей душой вслед
испытываю себя в очередной раз, правда в этот раз по фандому EXO. с вас пейринг (каноны не принимаются), жанры и цитата не из песни) с меня драббл от 300 до 500 слов) если есть желающие, буду рада)) принимаются три заявки, без резервов)
1.Кёнсу/Чунмён или наоборот, фраза: "то, что скрывается за псевдонимами" или оборотная сторона 2.Крис/Кай, ангст, "- я видел — вы целовались... и ты закрыл глаза." 3.Крис/Чанель "ты не сможешь спрятаться в толпе" А+ 4.Кай/Сехун, дарк, «Я просто возьму силой, но тогда плохо будет уже двоим» 5.Чанёль/Лэй, "Друг наполовину — это всегда наполовину враг", ангст 6.Сухо, Сехун "Ты без меня и шнурки завязать не можешь!"
Соловей еще сильнее прижался к шипу, и острие коснулось наконец его сердца, и все тело его вдруг пронзила жестокая боль. Все мучительнее и мучительнее становилась боль, все громче и громче раздавалось пенье Соловья, ибо он пел о Любви, которая обретает совершенство в Смерти, о той Любви, которая не умирает в могиле. (О. Уайльд. Соловей и роза)
лучше поздно, чем никогда и все-таки..я не умею укладываться в 300 слов, и это недоразумение никак не влияет на наличие хоть каких-то идей в драббле..ну да ладно. и еще, рейтинг остался за мной))) потому что большинство попросило высокий
по заявке Fishy3, Донхэ, Кюхён, PG-13, Строчка из Гулливера - "Независимо от того, как быстро ты побежишь, закончишь у моих ног. Независимо от того, как отчаянно будешь спешить, для меня это только один шаг"
430Донхэ чувствует себя в западне. Словно маленькое насекомое, которое по глупости вляпалось в паутину. Самое смешное, что пауком, вьющим вокруг него сетки, оказывается человек младше его на два года. У Кюхёна всегда было достаточно наглости вести себя со старшими более развязно, чем этого позволял этикет. И если другие мемберы хоть как-то возмущались или пытались это сделать, то Донхэ просто принимал как данное. Да и с Кюхёном весьма утомительно спорить. Ты ему слово, он тебе десять.
Взгляд Кюхёна всегда можно почувствовать издалека, он словно посылает лазерные лучи и проникает в сущность. Как-то так. Донхэ сложно объяснить, что не так с его взглядом, но он выжигает до победного, пока преследуемый объект не сбежит с поля боя. Кюхён выигрывает не только в словесной борьбе, но и в гляделки.
Донхэ думает, что, наверное, пора начать возмущаться, когда Кюхён зажимает его в коридоре и впивается в губы доминирующим поцелуем. Таким, от которого дыхание перехватывает, и мысль повозмущаться выбивается мыслью сдаться. Когда Кюхён отпускает его, Донхэ понимает, что сетки вокруг него не просто вьются, но и сжимаются. По-другому не объяснишь сдавленной грудной клетки и пустых легких. Это злит. А Донхэ не то чтобы совсем, но все же не так часто по-настоящему злится. Но пока что это только к половине точки кипения.
У Кюхёна появляется привычка петь песни из шестого альбома, но чаще всего, если в помещение присутствует Донхэ, это строчки из Гулливера. Совсем без намеков, просто наглым плагиатом, копируя чужие слова, предъявляет свои права на человека. Манипулирует Донхэ на просьбы своим статусом макнэ, по-прежнему игнорирует правила этикета и личного пространства. Но Фиши становится привычно, словно, адаптировавшись, насекомое принимает паутину как свой дом. И неизбежно возникает желание быть там хозяином.
Только мягкость характера и доброта ко всем земным и неземным существам на планете делают Донхэ порой податливым под чужим натиском. Но он взрослее Кюхёна, сильнее и наглее в два раза, просто его наглость не всегда такая явная, как у остальных.
Точка кипения. Донхэ нравится это чувство, когда человек под ним, все это время изводящий своими выходками, расслабляется и поддается. Он зарывается в крашеные волосы Кюхёна пальцами, зажимая между ними пряди. Оттягивает на себя, чтобы поцеловать так же, как когда-то целовал его сам макнэ – полным доминированием. Кожа Кю на лопатках и вдоль позвоночника краснеет после укусов, он несдержанно стонет, разряды по всему телу проходятся в одну секунду. Оба падают: Кюхён на кровать, Донхэ сверху. Переводя дыхание.
Проснувшись утром и видя перед собой спящего Кюхёна, Донхэ приходится сдаться. Хозяином этой паутины ему не стать. Независимо от того, как он бежал от Кюхёна, все равно оказался у его паучьих лап. И он соврет, если скажет, что это ему не нравится.
по заявке DoubleA-15, Шивон/Итук, PG-13, Take Me Away
331Итук набирает смс. Сохраняет в черновики. Не отправляет. Стафф собирается, декорации давно сняты, ведущие, гости и актеры разъехались по домам. Время летит, а ничего нового в голове не придумывается и не убеждается. Итук лезет в черновики, смотрит на смс и жмет на «отправить». Через несколько минут приходит «Буду через полчаса». Шивон подвозит его до общежития без вопросов, даже не интересуясь, почему лидер сегодня не на машине, почему не позвонил кому-то, кто тоже живет в общежитии, или менеджеру. И почему вместо вполне понятного и раскрытого «Забери меня из студии и подвези в общежитие» на его телефон пришло рубленное «Забери меня». - Что-то случилось? – спрашивает Шивон, когда они заезжают на парковку, но Итук по-прежнему сидит с прикрытыми веками и не торопится выходить. Сегодня старший хён непривычно инертный и заторможенный. - Не знаю… Ты мне скажи, - Чонсу склоняет голову набок, открывая глаза, и пристально смотрит. - Не знаю, - повторяет за ним Шивон, потому что серьезно не знает, можно ли считать прошлый поцелуй просто случаем. Хотя он и пытался все это время оправдать его концертом и всплеском эмоций, которым необходимо было с кем-то поделиться. - Я не искал отговорок, - мягко произносит лидер, словно прочитав мысли своего донсэна. – Мне достаточно того факта, что этого не произошло, если бы я не хотел. - Значит, все нормально..? – неуверенно говорит Шивон, про себя сетуя на привычку всегда и во всем полагаться на лидера. - Я не скажу, что это нормально, но жить можно. Шивон поблагодарил бы сейчас лидера за подобную поддержку, если бы дело не касалось их обоих. Поэтому он просто наклоняется к нему и целует, слегка прикусывая нижнюю губу. Сосредоточенно, не как в прошлый раз под действием всеобщей эйфории, позволяя старшему хоть на некоторое время расслабиться и доверить себя кому-то, кроме себя. Если Чонсу и умеет поддержать, посоветовать что-то и убедить в правильности действий своих донсэнов, то это совсем не значит, что сам он хоть каплю в чем-то уверен. Поэтому Шивон постарается взять эту ответственность на себя - оберегать лидера, пока он оберегает всех остальных.
по заявке rainbow_lol, Итук, Кюхён, AU, Дарк, PG, Строчки песни Placebo – running up that hill "Ты не хочешь причинить мне боль, но посмотри, как глубоко застряла эта пуля"
374Хочется кричать через мегафон, так невыносимо и громко, разрывая собственные голосовые связки, чтобы у остальных людей повзрывались барабанные перепонки. Затопить эту улицу, город, да к черту, весь мир кровью, чтобы разукрасить его в темно-бордовый цвет. Цвет приходящей боли и раскрытых наружу вен. Заполнить воздух металлом, выжигающим глаза до редких слез. Хочется все это сделать до скрежета зубов и поломанных пальцев, белые костяшки которых видны через шершавую кожу.
У боли нет своего запаха, цвета и формы, поэтому она подстраивается под состояние человека. Проявляется в слезах, обессиленных ударах по подушке или стенам; если боль на грани истерии – до криков вглубь себя, истерзанной кожи на тонких запястьях и дрожащих губ, неосознанно искусанных при соприкосновении горящей сигареты к сине-фиолетовым веткам вен.
Хочется кричать, чтобы его услышали и знали, что он еще умеет чувствовать, все понимает, просто тело отказывается подчиняться и живет своевольно. Словно он просто заключен в нем, наблюдает за всем со стороны. ... Чонсу уходит по утрам и возвращается каждый вечер. Вернувшись домой после работы, собирает с самого порога разбросанный мусор и сразу же поворачивает на кухню, чтобы оставить пакеты с едой. Отсчитывает про себя десять вдохов и выдохов, потом повторяет этот процесс несколько раз. Нужно просто зайти к Кюхёну в комнату.
Смотреть на мертвого человека неприятно и болезненно, а на живого, который мертв не физически, и вовсе невозможно. После такого начинаешь верить в душу и в то, что без нее человек не человек, а игрушка с искусственным наполнителем.
Кюхён спит, на лице застыло непонятное выражение лица. Уже не боль, смирение. Чонсу ложится рядом с ним, осторожно, чтобы не разбудить, притягивает к себе и целует в макушку. Кто бы мог подумать, что будет сложно отказаться от игрушки, которая занимает место на всю квартиру. От старой поломанной игрушки, наполнитель которой с каждым днем протухает.
Кюхён не виноват в том, что болен. Не виноват в том, что его мозг с каждым сделанным выдохом перестает нормально функционировать. Не виноват, что судьба подкидывает такие жестокие подлянки.
Чонсу знает, что Кюхён не специально причиняет ему боль своим медленным угасанием, но это не значит, что им обоим от этого легче. Кюхён словно пуля, застревающая где-то между ребрами, привязывает к себе тяжелым металлом, который выедается кислотой и пускает по телу токсичные вещества.
Об этом стыдно даже думать, но Итук хочет поскорее избавиться от этой пули.
по заявке Yeong Su, Йесон/Кюхён, PG-13, На песню SJ - In my Dream
494Таблетка безвкусная, и хотя у Чонуна достаточно воображения, чтобы придумать ей вкус, сегодня ничего интересного не придумывается – горькая, словно он прожевал листья полыни или дягиля, предварительно посыпав их солью. Что-то вроде раз горечь снаружи, пусть будет и внутри. Минут десять-пятнадцать и начнется действие препарата, а пока у Йесона есть время снова истязать себя мыслями. У него всегда были проблемы со сном, но раньше это выражалось в другом - он просыпался либо среди ночи, либо ближе к утру, а сейчас не может даже просто уснуть. Поэтому накачиваться снотворным кажется оптимальным решением.
Можно всю жизнь любить ночь за ее тишину, в которую изредка вписываются шуршащие звуки – листья деревьев перекатываются на асфальте под такт ветра, по трубам стекают капли воды и ударяются где-то в неизвестности о воздух или поверхность.
Можно в одно мгновение возненавидеть ночь, в которую все чаще стали подкрадываться мысли. Чонун вспоминает - у Кюхёна неидеальная светлая кожа, черные умные глаза и всегда детское выражение лица, сколько бы он не пытался выглядеть серьезным и взрослым. Об этом сложно забыть, когда видишь его семь дней в неделю, плюс резервные – семь ночей, перед тем как снотворное начнет действовать. В этом и прелесть психоактивных лекарственных средств: если тебе что-то и снилось, ты все равно на утро этого не вспомнишь. Чонун не то чтобы не помнит. Чувствует. Просыпаясь в холодном поту, с липким ощущением в пижамных штанах и - этого он не видит, но знает – расширившимися зрачками в полную радужку, словно с наступлением утра там поселяется вся прошедшая ночь. Йесон утыкается носом в подушку, кусает ее от бессилия и злости – Кюхён мог бы сейчас лежать рядом, а постыдные реакции тела не казались бы такими унизительными. Кюхён мог бы сейчас лежать рядом и отдаваться так, как умеет только он - полностью не раскрываясь. Без всех этих показных выгибаний, диких стонов и царапин на плечах Йесона. Рвано дыша куда-то в изгиб шеи Чонуна, он просто отдавал себя доверием. Дверь скрипит слегка, если бы не ночь, то никто бы этого не заметил. Кюхён переодевается в пижаму очень лениво, видимо, очень устал.
- Такое чувство, что пока я сюда шел меня убили, и сейчас я витаю перед тобой привидением. Ты чего так смотришь? – с подозрительностью в голосе спрашивает Кю, даже оглядывает себя с ног до груди, словно для того, чтобы убедиться, что не является белесым духом.
- У меня назревал сюжет для драмы, а ты своим приходом все испортил, - Чонун присаживается на кровати и, схватив Кю за руку, тянет на себя. – Сегодня было все плохо – мы расстались из-за глупой причины, а я страдал каждую ночь, вжимаясь лицом в подушку.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем придумываешь такие глупости?
- Когда все хорошо, жди беды, а если «хорошо» и «плохо» уравнять для Вселенного баланса, то все будет стабильно. Нам – хорошо, выдуманным нам – плохо, значит нам будет хорошо.
- Какая сложная логическая цепочка, - Кюхён улыбается, не пытаясь вникнуть в смысл. Если говорит Чонун, то смысла может и не быть. Главное, что он сам верит в сказанное и заставляет верить в это Кюхёна.
по заявке bluesoleil, Шивон, Донхэ, Ангст, PG, На строчку - "The night I count the stars, the night that slowly transforms because of the changing seasons... нowever, this night is still the night I still can't seem to fall asleep"
493Шивон крепко держит мяч, подпрыгивает как можно выше и закидывает его в сетку, но Донхэ каким-то невероятным образом успевает блокировать у ворот и перехватить оранжевый шар, который жутко напоминает кирпичное солнце с черными перегоревшими полосками по разным осям. Либо Фиши перестарался, не рассчитав силы, либо подействовала магнитная сила с той лишь разницей, что притягивало не железо, а резину, но как факт – мяч отлетает к другому концу поля. Оба парня наблюдают за тем, как мяч катится сначала быстро, потом замедляется, но все равно встречается с металлическими прутьями ворот и, оттолкнувшись от них, теряется где-то в кустах. Шивон характерно поднимает брови, намекая тем самым на то, чтобы Донхэ сбегал и принес мяч, но Фиши по-детски качает головой, мол, сам бегай. Игра в гляделки длится несколько секунд, после чего Шивон сдается, ему правда надо научиться не быть таким уступчивым, и бежит к воротам напротив. Поднимает пыльный мяч и поворачивается лицом к Донхэ.
Ночь наступает как-то незаметно. Вроде в баскетбол играли только вдвоем, но это не помешало игре захватить обоих с головой. Оба пропустили тот момент, когда солнце закатилось за горизонт. Шивон присаживается на остывающий асфальт, чувствуя под спиной такой же остывающий металл. Через несколько минут к нему подходит Донхэ, садится рядом и, отбирая мяч, крутит на указательном пальцем. У Фиши есть удивительная способность – все его несомненно крутые действия длятся считанные секунды, потом обязательно произойдет какой-нибудь казус. Наверное, поэтому мяч и откатывается снова к кустам.
Черный шатер неба усеивается золотистыми веснушками. Потихоньку, не торопясь, так, что можно уследить за каждой вспыхнувшей звездой и высчитывать их по пальцам до тех пор, пока черноту полностью не затопит золотом. Донхэ ожидает, но все равно невольно вздрагивает, когда чувствует чужое дыхание на открытой шее. Хотя нет, дыхание совсем не чужое, не свое, конечно, но все равно родное. Шивон сам по себе такой близкий и родной.
- Вернешься в общежитие? – Шивон подушечками пальцев скользит по красивому лицу Донхэ, потом вспоминает, что они пыльные после мяча, и отдергивает руку в сторону.
- Не сейчас. Все равно уснуть не получается. – Фиши мягко улыбается, успевая перехватить Шивона за кисть так же быстро, как до этого перехватил его бросок. Сжимает его пальцы своими и утыкается носом в плечо. – Пока не обыграю тебя в игре, пересчитаю первые звезды и не…
Шивон прикрывает глаза и ощущает себя ребенком, на которого вместо звезд светят фейерверки. Ему тоже сложно уснуть, если под вечер собственное дыхание не было разделено с любимым человеком ни в просто игре, ни в поцелуе.
Только фейерверки опасны, когда взрываются совсем рядом с твоим сердцем. Разрыв неизбежен.
- …пожелаю своему лучшему другу спокойной ночи, - договаривает Донхэ, на что Шивон натянуто улыбается.
В эту и последующие ночи Шивон снова не уснет, потому что дыхание свое полностью высушил в игре, зная заранее и уже давно, что поцелуй придуман – детям так положено. Выдумывать то, чего нет. И не будет.
В эту и последующие ночи Донхэ будет ворочаться без сна, проклиная себя в сотый раз за неумение говорить то, что действительно хотел сказать. «Все равно без тебя уснуть не получается».
по заявке FJ6002, Чанмин(DBSK)/Кюхён, AU, PG-13, На любую строчку из песни Oomph! - Such Mich Find Mich
473Чанмин явно переборщил с алкоголем. Или бармен перестарался с количеством вылитого в колу водки. Впрочем, неважно. Голове не станет легче от знания того, кто виноват в том, что сейчас она просто адски раскалывается, словно на некоторое время заменила черепную коробку стеклом, по которому отбивает молоточками, дробится неаккуратными линиями на несколько осколков. Перед глазами плывет, еще более расплывчато, чем бывает в клубе в самый разгар веселья. Чанмин опирается локтями на барную стойку и случайно, привыкнув к резким миганиям софитов, фокусирует свой взгляд на парне у входа, который, словно почувствовав внимание к своей персоне, смотрит в ответ. Чанмин проклинает эту ухмылку и то, что сейчас не способен даже на то, чтобы оттолкнуться от стойки. А если и оттолкнется, то определенно с результатом лицом в пол.
Кюхён оказывается около Мина слишком быстро, тот не успевает среагировать, когда парень прижимает его к стойке, которая деревянным выступом царапает локти, и тихо шепчет на ухо строчки из песни, которая играет в данный момент «Such mich - find mich». Голос хриплый, необычайно развратный, отчего у Чанмина стандартный набор мурашек по коже, сбитого прочь дыхания и внезапного возбуждения. Он не успевает за действиями Кюхёна, который теряется где-то в беснующейся толпе. Приходится перебороть в себе немалое количество выпитого алкоголя, плывущий взгляд и вообще состояние полного несостояния, но прижимающееся к нему недавно тело до сих пор чувствуется собственной грудью. Он неуверенно пробирается через танцующих людей, боясь того, что кто-нибудь его собьет. Кюхёна он находит чуть ближе к сцене, тот подыгрывает толпе, подпрыгивая в такт музыке. В этот раз быстрее оказывается Чанмин, ловит его в свои руки и крепко обнимает со спины, чтобы тот снова от него не сбежал.
- Ты просил – я нашел, - губы Чанмина слегка прихватывают мочку уха и скользят вниз по шее. От Кюхёна не пахнет долбанным алкоголем, даже сигаретный дым обходит его стороной – прохладная ночь путается в волосах, очень сладко.
- Я не просил, - возражает Кю, расслабляясь в чужих руках. Он чувствует возбуждение Чанмина и ему это дико нравится. Кровь беснуется вместе с сумасшедшей толпой, которая уже давно растворилась в музыке.
- Such mich - find mich..? – только теперь, когда мозг более или менее способен думать, Чанмин удивляется тому, что слова на немецком. Если он его знает на уровне студента первого курса, то Кюхён не знает совсем.
- Просто сказал то, что услышал, - Кю разворачивается к Мину и целует, глубоко, без вдумчивости, просто наслаждаясь атмосферой и всеобщим безумием под яркие всплески софитов и серебристых шаров.
- Может, тогда скажешь «Fick mich»? – Кюхёну не надо знать немецкий, чтобы понять перевод. Он ухмыляется второй раз за вечер и позволяет Чанмину провести себя обратно через толпу к выходу.
Наверное, не зря он опоздал в клуб. Все-таки подвыпивший Чанмин и секс в машине намного лучше его вечных лекций на тему «Автомобиль – это средство передвижения, а не место для сношения особей мужского пола». И надо же было Кюхёну влюбиться в чертового интеллигента.
я просто внаглую копирую посты с тумблера и переправляю себе, но (с) успокаивает xD
[SMTOWN in Tokyo] Suho and Kyuhyun are very close to each other. Suho walked over to Kyuhyun and grabbed his neck. Later, Kyuhyun walked to Suho and held hands tightly with him. [cr. 12blossoms]
BIAS TOGETHERRRRRRRR!!
melonhyuk
я хочу совместную фотку Кю и Сухо, желательно в качестве..и вообще..у меня тоже неадекват. это такое странное чувство, когда два самых дорогих твоему сердцу биаса дружат т-т Кю, возьми Чунмёна в Кю-лайн и научи плохому xD потому что иногда можно
не хотелось обделять, но концентрация на: Химчановское "бум клэп бум бум клэп" и эпик-фейс, ну и как его не любить? безоговорочно - бесконечная любовь к лидеру Дехён - неее, однозначно, такой сильный голос. просто вот..как сказал бы Картман "щииикаааарно"
I confide in all of the members, but when I’m personally really down, I’ll go to Yongguk. When I’m going through hard times, it’s easy to turn to him because he’s the same age and we’re friends. He also has great advice. - Himchan
да и из кучи фанкамов, ta-dah и прочее их взаимодоверие и привязанность друг к другу нельзя не заметить. ...
Последние несколько месяцев до дебюта Сухо отмеряет не временем, а стратегиями и планами. Превращается из человека в идеально разработанную программу с шифрами и двухзначными кодами. Одним словом – механизм. Двумя - движущая сила. Другими – дисциплина, устойчивость, беспроигрышность. Нацеленность на совершенство. Но только последние несколько месяцев, потому что с новой недели все летит к чертям. Сбой в системе до обнуления кодов - его и Криса назначают лидерами в своих подгруппах.
Ни одна программа не может работать складно, если в ее структуру проникает вирус, захватывающий своими кодами, стирающий имеющиеся шифры, меняя их на свои. И если Чанёль вирус счастья, то Крис – убийственный вирус, чьи действия направлены на полное уничтожение Сухо. В духе соперничества, на грани идиотизма. Быть лидером - быть лучшим, а быть лучшим лидером – быть всем. Чуть ли не Богом. Вечная идиома.
Крису ничего не стоит унизить Сухо прилюдно, то есть перед остальными мемберами, скрыв свои острые и обидные слова за шутками, которые остальные находят смешными. Чунмёну совсем несложно улыбнуться и посмеяться вместе со всеми в ответ и придумать какую-нибудь несусветную чушь на мерзкий выпад со стороны второго лидера. Только это совсем не значит, что внутри зеленые ультрафиолетовые буковки у с т о й ч и в о с т ь не разлетаются по всей изломанной вдоль и поперек системе. Чунмён ненавидит Криса больше, чем Северная Корея Южную, но умеет сдерживать себя последними линиями черных штрих-кодов.
Становится намного хуже, когда словесные унижения перетекают в тактильные. У Криса перед совестью бетонная стена, поэтому он либо не видит разницы между «хорошо» и «плохо», либо игнорирует то, что она бьется в поверхность, разбивая камень до глубоких трещин. Чунмёну никогда не было так стыдно, даже на свою первую неоднозначную реакцию на девушку из параллельного класса. Потому что на девушку – правильно, с Крисом – системная ошибка.
Уфань ловит его после репетиции и, хватая за руку, заталкивает в первую попавшуюся по пути комнату. То ли подсобка, то ли заброшенный кабинет – не понять. Есть и письменный стол, и куча швабр с ведрами, и старая пишущая машинка. Чунмён задерживает дыхание, когда обонятельные рецепторы щекочет ветхость, пропитавшая воздух десятками лет. Он сдерживает кислород в легких, глаза слезятся, из-за неприятной встречи затылка со стеной, на щеках оседает пыль, которая крошится комочками грязи - капли слез вырисовывают линии по коже. Волосы на макушке и ниже окрашиваются в белый. Побелка.
Крис одним движением стягивает с Сухо спортивные брюки вместе с бельем и накрывает ладонью вялый член, который медленно, но верно начинает реагировать на уверенные прикосновения. Чунмён дергается, как от электрошокера, подзаряженного высоковольтным зарядом. Наверное, ночь в Сеуле сейчас самая темная в этом году, потому что все электричество перекочевывает по нервам Сухо.
Нервная система трещит по швам. Он пытается отпихнуть от себя обнаглевшего в разы Криса, но тот сильнее, жалкая попытка вырваться предотвращается сильным захватом тонкого запястья. Далеко не нежно, но аккуратно Уфань поглаживает головку уже полностью вставшего члена второго лидера, которая увлажняется смазкой и темнеет. Чунмён готов выть от досады, обиды на себя, свое тело, которое так несправедливо реагирует, на Криса, который - ублюдок - нашел способ зацепить и унизить побольнее. Прикусив губу до металлического привкуса, но без истязаний кожи до крови, Сухо вжимается спиной в стену, мечтая расщепиться на миллиарды молекул и слиться с поверхностью. Крис надрачивает сначала медленно, постепенно ускоряет темп, затем и вовсе останавливается, издевательски обхватывая пальцами основание и сдерживая приближающийся оргазм. У Сухо подгибаются колени, тело бросает в необъяснимый собственному мозгу жар, внизу живота стягивает неимоверной давящей болью. Система, не успевшая окончательно перестроиться еще с прошлых разов, рушится на глазах. Уфань резко проводит вниз-вверх по стволу, позволяя Сухо кончить.
Победная усмешка. Чунмён понимает, что это негласное 1:0 в пользу вируса. Быстрая переустановка атакованной разрушающими кодами программы. Перезагрузка. Новый режим.
…
Сухо долго не может решиться на что-то ответное, потому что Крис перешел грань дозволенного по нравственным меркам, а у Чунмёна есть…были принципы. Были, потому что с новым режимом принципов нет так же, как стыда. Криса забавляет попытка Сухо ответить аналогичным выпадом, но смех теряется в первом заглушенном стоне, когда чужие губы обхватывают головку его члена. Горячий язык Сухо скользит по пульсирующей вздутой венке без брезгливости, хотя раньше казалось, что от такого будет тошнить. Технически или теоретически – 1:1. Потому что единственное, что придерживает Криса на ногах – это Чунмён; потому что это его язык, губы вытворяют то, от чего губы Уфаня раскрываются для рваных выдохов, а дрожащие пальцы стискивают чужие плечи. Когда Чунмён не сплевывает сперму и поднимается на ноги, Крис опускается на пол и закрывает руками лицо. Победа Сухо завуалирована за его же поражением. Чунмён глотает вязкую жидкость, не морщится от слегка терпкого солоноватого вкуса, быстро запирается в душевой, терзая свое тело ледяными струями воды. Когда встает после минета другому парню…где произошла ошибка? Чунмён ударяет кулаком в кафель, разбивая костяшки пальцев.
Снова перезагрузка. Смена режима на совершенно новый. Ошибка все равно не найдена.
…
Чунмён не помнит, с чего все началось и не понимает, почему все продолжается. По-прежнему 1:1. Счет не меняется, потому что стабильно ничья. Привычная то ли подсобка, то ли старый кабинет, привычный стол, секс по-быстрому в стиле офисных сериальных штучек. Досадить друг другу превращается в наваждение, соперничество из идиотизма перетекает в шизофрению. Изначальная цель, о которой никто из них рассказать конкретно не сможет, забывается под ласками, стонами, прикосновениями. Чунмён не видит смысла в происходящем, но пытаться что-то прекратить кажется слишком сложным. Очередная переустановка, адаптация к новым кодам и шифрам… Легче работать по старой, пусть и очень пошатанной системе. Пока ее не расшатает словами, брошенными между делом, совершенно внезапно.
- ...даже тем шлюхам я платил сто пятьдесят долларов в час, а с тобой бесплатно. - Крис возвращается к таблоиду 1:1, видимо, решив, что пора сменить одну цифру в свою пользу.
- Я заплатил бы тебе, но ты свое не отрабатываешь. - Чунмён мысленно выворачивается наизнанку, чтобы сказанное не оказалось слишком явной попыткой себя защитить. В таких делах нужно не защищаться, а самому бить, да посильнее. Хотя Чунмён не знает, бывает ли Крису больно. Боги, пусть и самозванцы, умеют только причинять. Чинить и чувствовать не умеют.
Крис поджимает губы, понимая, что снова ничья.
Сухо удается выдохнуть пыль, собранную с ненавистной комнаты за все дни пребывания там, когда вторая подгруппа отправляется покорять Китай. Чунмён лишь надеется, что в следующую их встречу не будет никаких сбоев системы, все вернется на прежние места, где нет крайней степени идиотизма, непризнанных Богов, а счет перестанет быть показателем собственного превосходства.
После дебюта обеих подгрупп Крис и Чунмён видятся очень редко. За всеми делами совместный идиотизм на двоих приглушается, но зигзагами, словно кто-то невидимый вырисовывает синусоиду, где главными точками являются «адекватность», когда они по разные стороны и на приличном расстоянии друг от друга, и «помутнение рассудка», когда бок о бок на различных пресс-конференциях.
Каждый раз, стоит только Сухо увидеть Криса, он зависает как старый, много раз разобранный, компьютер. Внутри то ли потухает, то ли мигает новыми непонятными шифрами. Чунмён уже не отрицает, что счет давно победно на стороне Уфаня, пусть второй лидер об этом не догадывается. Что бы не произошло, всегда будет два, три, восемь, десять в пользу Уфаня, потому что Сухо, кажется, влюбляется. Или…хотя тут без или. Влюбляется беспричинно, неожиданно для себя, постоянно мысленно разбиваясь в истерики – почему в Криса? Разглядеть что-то, за что вообще влюбляются, за красивой внешностью не удается, поэтому приходится смириться и просто попытаться не выглядеть на его фоне еще большим идиотом.
Поддерживать систему в рабочем состоянии опять хватает до определенного времени. Мемберы группы редко встречаются, поэтому каждый совместно проведенный день на вес золота, а каждая совместная фотография - на целое подземелье Гринготтс. Чунмён изо всех сил старается выдавить из себя что-то наподобие улыбки, когда его насильно усаживают на колени Криса и заставляют смотреть в камеру. Счастье на объектив – очень дешево. Пальцы Уфаня сжимают его талию крепко и больно. В воображении почему-то плывут странные картинки, словно сейчас из его костяшек выступят острые металлические когти, как у Росомахи, и вонзятся в тело Сухо, разрезая напополам. Он и чувствует себя напополам. Одной частью рядом с Крисом, второй - топится на глубине собственного подсознания, потому что слишком близко, чтобы не задержать дыхание и не мечтать ускорить время и этот момент. Пронести себя сквозь чувства безысходности - нравится же эта близость, несмотря на то, что лживая.
Сбой в системе чаще всего происходит по одной и той же ошибке. Чунмён выдумывает тысячу и одну причину почему они оказываются с Крисом в его комнате, почему запираются на замок и, словно обезумевшие, срывают друг с друга одежду. Свою причину он знает, что движет Крисом – загадка. Все предельно ясно, конечно, но верить в то, что Уфань возвращается снова к тому, с чего они начали, наивно не хочется.
Легкие сжимает газом – Чунмён просто не способен выдохнуть собравшийся кислород, который бросается по кровеносным протокам и закупоривается по пути, не достигая мозга. По пройденной схеме, не пытаясь что-то изменить, хотя конечный пункт известен – всплывающий красный значок.
Сухо подчиняется, лихорадочно пряча страх за закрытыми глазами и дрожащими ресницами. Этого не хватало – Криса, его поцелуев вдоль позвоночника, пальцев, обжигающих кожу, словно на кончиках закреплены инфракрасные спирали, готовые в любую секунду раскалить до предела, разорвать, добраться до сущности. Чунмён сгибает руки в локтях, упирается лбом в кулаки, пряча дыхание в подушку. Прикусывает уголок ткани, сильно жмурит глаза, чувствуя в себе чужие пальцы. Крис растягивает медленно, получая удовольствие от нетерпеливого трепета, исходящего от человека под ним. Чунмён не уверен, что для Криса он человек по имени, скорее всего, просто человек с маленькой буквы. Или еще проще – маленький человек.
Секс - всегда унижение, потому что один подчиняет, второй подчиняется. Но это уравнивается, если за гранью подчинения вычерчивается новая линия – равноправие. Между ними такого нет - слишком много покорности и смирения со стороны Чунмёна, слишком много желания обладать со стороны Криса. Наверное, жалкое зрелище, видеть, как Сухо ломает напополам собственным неумением отказать.
Крис прикусывает губами кожу на лопатке Чунмёна, скользит выше к изгибу шеи, оставляя красноватые следы. Чунмён прогибается в пояснице, ощущая невыносимую раздирающую боль, когда пальцы сменяются твердым от напряжения членом. К такому лучше не привыкать, потому что боль всегда будет разной, все зависит о движений. В неторопливом темпе, Крис входит в податливое тело на всю длину, не останавливаясь. Ломает систему собой, своим существованием, присутствием в жизни Сухо. Вгрызается вирусной хваткой, перекрывая все пути к отступлению неизвестными паролями.
Движения Криса до предела, до нижней точки на спидометре, медлительны настолько, что Чунмён еще несколько дней будет чувствовать его в себе. Непередаваемое удовольствие, такое сладкое, с легкой примесью горьких невыплаканных слез. Плакать - чересчур по-детски, по-девчачьи, слабость. Легче убивать себя на тренировках, растрачивая всю энергию на отработку танцев, разбиваться о спертый пыльный воздух, зарабатывать синяки и ушибы, чувствуя болезненные ломки в суставах и мышцах; умирать при приступах бессонницы, которая тихими конвульсиями мыслей встряхивает избитое тело. Все легче, труднее - вспоминать о Крисе.
Сухо слышит скрип собственных зубов, челюсть сжата, а от костей в черепной коробке отбивается «только не вслух, только не застонать». Крис, не прекращая двигаться по-прежнему тягуче, зарывается пальцами в его волосах и, хватаясь за них, тянет слегка на себя. Губами скользит по влажным скулам, задевает уголки губ Чунмёна, играется, словно с тряпичной куклой. Поцелуй – запретный плод, табу. «Нет» – с заглавной буквы. Поцелуи и объятия для романтиков и влюбленных. Это то, что делает людей ближе, скрепляет их невидимой нитью, скрывающей от чужих глаз. В общем, не для них.
Чунмён отворачивается, не в силах больше терпеть шепот, который осколками врезается в кожу щек и шеи. Голос Криса тихий, слегка басовитый, скручивающий внутренности ледяным металлом. Сухо не вслушивается, потому что боится снова услышать отрезвляющие слова.
С каждым проникновением длинная цепь одного механизма разъединяется на детальки. Крис ускоряется, но движения плавные, легкие, не приносящие физической боли, отчего больнее в несколько раз. Чунмёну мало того, что есть – он подстраивается под Уфаня и движется ему навстречу. Судорожные вздохи заглушаются за вздохами Криса, поэтому уже не страшно раскрыться. Временное забвение, можно без притворства. Хаотично, рвано, глубоко в себя. Из губ Чунмёна вырывается стон, когда он чувствует на своей плоти, изнывающей от прикосновений, пальцы Криса. Все движения под один темп. Барабанные перепонки блокирует, на несколько секунд отдается только гул собственного сердца. Сухо устало падает щекой на подушку, глотая ртом воздух. Крис падает сверху, проводя пальцами линию от коленки до тазобедренной косточки. Когда дыхание уравновешивается, сердце не истерит, словно крик, он переворачивает Чунмёна лицом к себе, разводя колени в стороны.
Ночь парадоксально бесконечна всего на одну ночь. Чунмёну сложно собрать все в одну картину, но он помнит темные, практически черные глаза Криса, в которых отражается беззвездное небо, его пальцы на каждом участке тела, губы, обходящие губы Сухо, и щемящее чувство неудовлетворенности. Потому что это не то, что нужно. Нужен Крис, а не его проекция с одной лишь функцией - доломать.
…
Когда игнорируешь всплывающие сообщения об ошибке, рано или поздно системе надоедает предупреждать, и, она просто отключается. Чунмён на утро чувствует себя истощенным до последней капли крови, до последней мысли, но все это круговоротом возвращает на исходное положение – кровь циркулирует с удвоенной силой, а мыслей в голове столько, что хватит на все население Сеула. Он не может объяснить то, что чувствует, когда вместо Криса обнаруживает пресловутые зеленые банкноты американского происхождения в количестве «отсчитать за шесть часов». Продажным, учитывая область их деятельности, быть привычно, но почему-то привычка никак не помогает сердцу, в которое проникает всего одна тоненькая иголка, выпрыскивая из наконечника огромную дозу яда. Парализует, даже не бросает в дрожь, как обычно. Состояние под кодовым названием «никак». И он – ничто.
Как бы ни хотелось, приходится выползти из своей иллюзорно крепостной обители, чтобы проводить половину группы обратно в Китай. Сухо с отвращением проводит пальцами по шее, ключицам… Засосы – доказательство подчинения и стопроцентного унижения. Он надевает толстовку и, поднимая замок до подбородка, случайно защемляет кожу собачкой. Всего одно неправильное, выбитое из строя, движение – спусковой крючок. Он упирается лбом в зеркало, надеясь на то, что на улице идет дождь, крыша над головой внезапно исчезла, а собственное отражение искажается не его слезами.
У Криса красивая улыбка, когда он улыбается, забывшись об образе строгого лидера. У Чунмёна красные из-за тяжелой ночи и соленой жидкости глаза и деньги, спрятанные под подушкой.
Крис, когда Сухо заходит на кухню, никак не меняется в лице, продолжая что-то рассказывать Чанёлю. Если призраки умеют чувствовать, то сейчас Чунмён понимает их как никто другой. Невидимка, бесплотная оболочка, которой, чтобы заметили, нужно сделать что-то из разряда вон выходящее. Он отсчитывает секунды до отбытия второй подгруппы, потому что это пытка – столько взглядов мимо и один победный. Чунмён не знает, чем ответит в следующий раз. Не знает, будет ли следующий раз. Знает только то, что отвечать не хочет.
Можно бесконечно много обновлять систему, встраивать или менять новые детали, вшивать лечащие коды, но вечного двигателя не существует. И системы не вечны.
Иерархично: понедельник, вторник, среда, далее по списку - вниз к нулевой точке. Не финиш, а болотистое дно, в котором просто так не утонуть, не с первого раза. Будет заглатывать постепенно, причем заученно, будто профессионально, отбирая самый лакомый кусочек – истерзанную душу. А слабое тело не нужно. Никому. Иерархично – от человека к механизму, из механизма в поломанную игрушку. И ни капли иронии.
Чунмён игнорирует собственный постоянно возвращающийся взгляд на деньги, разбросанные в спешке на тумбочке. Одна шестая часть, подаренная Крисом. Использованных частей, на самом деле, уже четыре, поэтому одна вторая. Простая математика.
Это обобщенно, а если конкретно, то…Сухо бултыхается в болоте, которое и не выпускает, и не принимает полностью. Второй этаж клуба, хаслер на час, никаких проблем. Хотя это снова обобщенно. Вся жизнь как-то странно обобщилась, выделить что-то, конкретизировать с каждым днем задача невыполнимая.
Конкретизируется только Крис, а это уже проблема, поэтому всегда, когда китайская подгруппа возвращается в Корею, Чунмён сбегает из общежития в уже выученный наизусть клуб, чтобы побыстрее расправиться с оставшимися деньгами, которые ему так любезно несколько недель назад отдал Уфань. Откупиться. И способ выбирает аналогичный – покупает тело, продает собственную душу. И неважно, что продается тот молоденький мальчик совсем непохожий на Криса искривленными в мелкой усмешке губами, модельной внешностью и светлым крашеным цветом волос. Чунмён продается вместе с ним. Не стоило путать Бога с Дьяволом.
Заказ на два часа. Чтобы уничтожить две вторых. На кончике языка шипит таблетка, слегка замораживая язык, антарктическим льдом заглушая реальные ощущения. Сухо глотает ее, тут же запрокидывая голову назад – по нервам, словно с цепи сорвавшись, бросается колкая дрожь, пробиваясь в кожу изнутри. Глазные яблоки наполняются кислотными красками, которые запечатываются в радужке разноцветными кольцами, поэтому кажется, что стены в номере переливаются и мигают как радуга.
Все что происходит сейчас – это после того, как система полностью выходит из строя.
…
Атмосфера в подсобке разреженная, поэтому рот широко открыт. Чунмён пытается зацепиться за воздух, выставляя подбородок чуть вперед. Облизывает искусанные губы, надеясь почувствовать кислород хотя бы на языке. Хочется дышать им, а не задыхаться его отсутствием, но воздух словно вытеснили из помещения, поэтому остается лишь через силу глотать слезы вместо живительной прохлады. Алмазные капли, скатывающиеся восковыми дорожками, застывают на лице, неприятно стягивают кожу, отчего ее щиплет, будто листами крапивы. Сухо пытается встать, но очередная попытка не увенчивается успехом. Сил хватает лишь на небольшое выпрямление в коленях. Потом собственное бессилие подставляет подножку – Чунмён падает обратно на пол, утыкаясь лицом в сложенные друг на дружку руки. Даже пыль на старом дощатом полу пахнет слабостью.
Надо идти на репетицию, но Сухо сейчас распирает изнутри когтями, лезвиями, всем, что режет. Так больно еще никогда не было. Вот так вот не физически больно. Когда не помогает ни обезболивающие таблетки, ни морфий, ни наложенные жгуты. Не сказать даже, где конкретно болит, но все люди, испытывающие душевную боль, грешат на сердце. Так какого черта оно так спокойно бьется, словно ничего не происходит?
Сухо за собственными всхлипами не замечает, как дверь подсобки открывается. Вздрагивает от неожиданности, когда маленькая ладошка прикасается к его плечу и слегка сжимает пальцами толстовку. - Вставай, тут грязно, - тихо просит Кёнсу, пытаясь приподнять лидера. Морщится недовольно, когда тело в его руках не реагирует, словно он подхватил труп, а не живого человека. – Пожалуйста… - жалобно, понимая, что без помощи Чунмёна его не поднять, каким бы маленьким и худым тот не был. Кёнсу, в общем-то, той же комплекции.
В горле бешено колотится пульс, Сухо чувствует себя преступником, которого застали на месте преступления. Он незаметно, как ему кажется, вытирает слезы с щек рукавами толстовки и приподнимается, глядя на донсэна мутными глазами. Улыбка неуверенно затрагивает губы, но затем, словно перегоревшая лампочка, взрывается, искривляясь вольфрамовыми линиями, и потухает. Дио качает головой, взглядом просит не притворяться.
- Они уехали сегодня утром. Он уехал… - по какой-то неизвестной Чунмёну причине напоминает Кёнсу. Наверное, сам не понимает, зачем это говорит. Просто не знает, чем еще заполнить давящую тишину.
- Это не имеет значения. – Чунмён отползает к стене, находя в ней опору, и скрывает взгляд в сторону. Ужасно стыдно, что кто-то видит его в таком потрепанном состоянии. Вот тебе и хвалебное «умеет скрывать эмоции». Точно, умеет, прячась и плача в подсобках.
Дио подползает к нему и обнимает, крепко, настолько крепко, насколько позволяет мальчишеская сила. Чунмён думает, что, наверное, это намного лучше, когда опора не стена, а настоящий человек. Он утыкается носом в тонкую ключицу Кёнсу, вдыхая запах зеленого чая. Долгожданный спасительный воздух душистых трав.
А Крисом опасно дышать, есть опасения вдохнуть инертный газ и задохнуться. Чунмёна бесит то, что он все сравнивает с Уфанем.
Когда футболка Дио пропитывается тяжелыми слезами, когда по ощущениям времени солнце закатывается за горизонт, а пальцы Чунмёна, сжимающиеся в кулаки, разжимаются и слабеют, Кёнсу поднимается и тянет за собой лидера. Все эмоции, выплаканные Сухо, остаются в подсобке. Дио не раскрывает чужих секретов, хотя очень хочется сейчас выжать мокрую футболку и собранную из нее жидкость отправить Крису по почте. Правда, как подписать, не знает.
Он провожает Чунмёна до его комнаты, укладывает в кровать, а потом отправляется на кухню приготовить что-нибудь ребятам на ужин. Сухо все это время ворочается, не может уснуть. Тело распадается, с каждым выдохом теряется смысл в существовании. Идиотское состояние – быть разбитым.
Ночью вместо Сехуна приходит Кёнсу и, Чунмён очень благодарен донсэну, который превратился в хёна. Выполнять эту функцию Сухо на некоторое время не способен.
Непослушные пальцы расстегивают толстовку, собачка на середине заедает. Дио смотрит на бесплотные попытки Чунмёна раздеться, вздыхает, но не укоризненно, и, присев на кровать, помогает лидеру разобраться с заедающим замком. Чунмён сходит с ума. Когда от самого себя ничего не остается, механизмы рушатся, детали-ширпотребы, поддержка из вне кажется необходимей ремонта. И сердце тихо постукивает, не остерегая от ошибок. Хотя эта ошибка на фоне прошлых не такая ужасная.
У Кёнсу теплые губы, Чунмён скользит по ним пальцами, обводит контур, нет, горячие. Он замирает, не понимая, зачем все это. Что это вообще? Дио, заметив заминку, приближается к лицу Чунмёна и прикасается губами к губам лидера, которые на вкус слишком горькие. Обычно в поцелуе воздуха не хватает, но Сухо дышит. Пьянеет, словно кислорода с каждым глотком становится больше, словно в него впрыснули эфедрин, слишком много неизвестных ощущений. Как будто он кому-то нужен. Кёнсу отводит пряди волос Чунмёна набок, лбом утыкается в его висок. Неправильно ведь. Так не поможешь.
- Прости…я просто не знаю, что мне сделать, чтобы ты перестал плакать.
Чунмён молчит, хотя ужасно хочет сказать: Пожалуйста, выкупи меня у Криса.
За окном по всем законам жанра просто обязан идти дождь. Разбиваться каплями об стекло, выстукивать в такт задержавшего дыхание ветра, шелестом, стекая с крыш домов, создавать депрессивную атмосферу.
За окном по всем законам природы, то есть никогда не по прогнозу, а как вздумается, догорает закатное солнце, свисая еле живой тушкой на собственных лучах. Светло, хотя время уже позднее. Почему-то именно это качество лета – задержавшаяся темнота – раздражает.
Чунмён достает из заднего кармана джинс оставшуюся часть денег. Все остальные были растрачены так же, как растратятся именно сейчас - в низкой форме. Это только эволюция протекает миллионы лет, регресс возможен одним самым крошечным мигом, одним сумасшествием, под влиянием одного человека.
У парня, который сверлит затылок Сухо нетерпеливым взглядом, нет имени. Нет фамилии, любимого цвета, марки автомобиля и плейлиста в плеере. Всего этого у него нет именно для Чунмёна. Всего этого не было у Чунмёна для Криса. Только парень этот нацелено не существует для людей, которые платят ему деньги за секс. Сухо существует, но опять же для близких, друзей, но мимо Уфаня.
Чунмёну тошно от того, что он мыслит как тринадцатилетняя девчонка, брошенная первым парнем. Система все может контролировать. Все, кроме Криса. Но это пройдет. Нужно только время…и избавиться от тех денег. Чунмён в это свято верит.
Когда солнце раскаляется до предела и рассыпается догоревшими лучами за небоскребы, Сухо отворачивается от окна, кидает купюры на тумбочку, которые беспорядком ложатся на лакированную поверхность и, стягивая с себя футболку, бросает ее на пол. Парень без имени усмехается так же, как и во второй, третий и четвертый прошлые разы. Понимающе. Потому что на час для Чунмёна у него появляется имя. Сегодня на целых сто двадцать минут он «Крис». Все люди ищут в этом парне недостающую для себя деталь, когда свои механизмы летят в пропасть. Это привычно – именно по этой причине он обменивает свое тело на их душу. Продажная взаимовыгода.
Чунмён не шевелится, словно выключенный игрушечный человечек. Стоит и ждет, когда парень без имени - на два часа «Крис» - подойдет к нему, проведет тыльной стороной ладони по шее и на верхнем позвонке нащупает воображаемую кнопку «вкл». Его губы, целовавшие много людей до Сухо, дорожкой поцелуев пройдутся от ложбинки между ключицами вниз к плоскому животу. Дыхание, кажется, полностью забивает пустоту номера, громкими стуками отбивается от молчаливых стен, которые укоризненно смотрят на Чунмёна, впитывают в почерневшие обои его неспособность по-другому справиться с внутренними конфликтами.
Сухо кидает отрешенный взгляд на тумбочку, закрывает глаза и поддается чужим рукам, падая на кровать. Простыни выкрахмалены, с посеревшим оттенком, словно мокрый асфальт - мятный кондиционер или простая белизна вытравили из ткани девственно-белый цвет. Чунмён дергается, когда в рот проталкивают неизвестного происхождения таблетку, но игрушечный человек в нем давно поломан, да и кнопка постоянно заедает, поэтому «вкл» снова меняется на «выкл». Он горит под прикосновениями или плавится в аду. Через пару минут ощущение реальности исчезает, прячется за глазные яблоки. Тело болезненно расслабляется, разум затуманивает дурманом. Чунмён жмурится, не в силах терпеть свет, который юлой крутится на темно-шоколадной радужке. Последнее что он помнит - глухую темноту, словно болото, в котором он столько времени держался на плаву, наконец-то, его поглотило.
…
Пульс учащен и давление повышено. Чунмён понимает это, наверное, не успев окончательно очнуться. Веки еле приподнимаются, словно подпаленные крылья бабочки, которая еще жива, но уже на пути к тому, чтобы сложить свое тельце в раскрывшийся бутон цветка. Сухо пытается пошевелить пальцами, но тело наотрез отказывается подчиняться. Он прислушивается – голос…кто-то шепчет или кричит, не ясно.
Спустя несколько минут, когда организм с каждой секундой пробуждается, рецепторы всех чувств приходят в норму. Чунмён осторожно открывает глаза, натыкаясь на нависшего над ним парня без имени, на чьем лице застыла устрашающая обеспокоенность. Когда за тебя волнуется совершенно чужой человек, наверное, действительно произошло что-то не очень хорошее.
- Ты…с тобой все хорошо? – спрашивает тот таким голосом, словно город сейчас закидывают бомбами, а их крыша следующая на очереди.
Чунмён понимает, что ответить пока не может, горло сдавило неприятной сухостью, поэтому слегка кивает.
- Ты помнишь что-нибудь?
- Что? – хрипло, через силу царапая горло каждым выдохнувшим словом. – Что-то случилось?
Парень садится на пол, кладет голову напротив плеч Сухо и молчит несколько секунд. Чунмён не видит, но почему-то уверен, что пепельного цвета глаза, в которых он видел собственное унижение, выцветают серостью.
- Такое впервые произошло... Я просто хотел, чтобы ты расслабился. Наверное, парни набадяжили что-то с экстази, у тебя словно…как у психически больных какое-то просветление случилось. – Чунмён слушает его с непривычным для себя спокойным удивлением. Так странно наблюдать, как парня без имени, всегда такого уверенного в себе и вечной ухмылкой на губах, сбивает с толку какой-то случай.
– Ты вроде был в сознании, а вроде нет, - продолжает объяснять тот, как маленький ребенок, который говорит то, что думает, и еще не умеет справляться с потоком слов, поэтому лепит все предложения между собой. – Проклинал Бога-самозванца, а потом зажал пальцами нос и перестал дышать. Как катарсис…
Чунмён приподнимается на локтях, не до конца понимая, кто из них сошел с ума. Все это дико звучит, особенно когда сейчас он вроде как в полном адекватном рассудке и никаких разговоров про Богов-самозванцев не помнит. Парень встает с пола и, видимо, взяв себя в руки, протягивает Чунмёну его телефон.
- Я не мог позвонить в больницу или позвать на помощь. Сам понимаешь, - его губы искривляются, красивое лицо превращается в растаявшую восковую маску. Сухо понимает – айдол, причем лидер группы, пример для подражания, снимает в сомнительном клубе мальчика-проститутку. Хотя кто из них шлюха..? Чунмён сам платит, чтобы его трахал неизвестный парень, лишь бы откупиться от денег Криса. Вот это сумасшествие – ее высшая степень. Хоть где-то есть смысл в этой гребаной жизни?
- Тебя потом отпустило, но перед этим я позвонил с твоего телефона и попросил его приехать...
- Кому позвонил? – Пусть это будет Кёнсу, пожалуйста, только не Крис.
- Крису. Это ведь из-за него все это, - парень кивает головой на неопределенное место. Номер, в общем, понимает Чунмён. – Пусть он с этим и разбирается. Если тебе сейчас нормально, то я пойду. Не хочу больше таких повторений. Прости, ладно?
Парень вымученно улыбается, кидает взгляд на разбросанные деньги. Вроде сначала движется в сторону тумбочки, но потом передумывает и поворачивается к выходу. Открыв дверь, застывает на секунду, но справившись с собой, быстро проходит мимо Криса. С появлением Уфаня сумасшествие становится на свое место - пустая цепочка действий, в которой нет ни содержания, ни цели. Чунмён раздет на половину, но чувствует себя абсолютно голым, из-за этого беззащитным. Внезапно становится очень холодно, словно повышенное давление льдом стремится вниз к нулю. Крис заходит в номер, осматривает Чунмёна мимолетным взглядом, чтобы убедиться, что все в порядке.
- Одевайся. Не хватало, чтобы тебя кто-то таким увидел, - бесцветно говорит он, прикрывая на секунду веки. Ребром ладони давит на переносицу, пытаясь не сорваться и не накричать на второго лидера-идиота. Сухо хочется рассмеяться. Наверное, это все, что интересует Криса - престиж группы.
Чунмён собирается медленно, тело еще не полностью реагирует на команды мозга. Когда они оказываются в машине менеджера, Крис достает из бардачка пачку сигарет их общего хёна и, вытряхнув из нее одну, закуривает. Выдыхает дым клубами, затопляя салон и не собираясь приоткрывать окна. Душит Чунмёна и задыхается сам.
- Зачем? – Сухо не уверен, что Крис поймет вопроса без целостной формулировки, но дальше слова не пропускаются, словно их срубает на выдохе этим самым сигаретным дымом. Но Уфань понимает.
- Потому что бесил.
- И все? Просто потому что бесил?
Крис тушит сигарету, вдавливая ее в металлическую пепельницу. Огонек давно потух, фильтр рассыпан, но он продолжает вжимать ее в пепельные останки. Словно сгоревший огнем феникс тлеет на собственном прахе.
- Я тебя не люблю, если ты об этом. Не питай иллюзий, что что-то изменилось. Это прихоть, я просто хотел тебя унизить. – Крис проговаривает торопливо, потом переводит дух глубоких вздохом, будто только что пробежал несколько километров. Такое, видимо, не только сложно слышать, но и говорить. - Мне жаль, что так вышло. Я не хотел…чтобы так получилось.
- Жаль? Не хотел? – Сухо, уже не сдерживаясь, наигранно смеется, тихо, словно через механический рупор. Может, у него до сих пор просветление и все, что происходит сейчас не по-настоящему? Боги ведь не спускаются со своих престолов просто так. Ведь не спускаются? Чунмён, пусть и совсем глубоко в мыслях, но иногда наивно мечтал о том, что отношение Уфаня к нему, как во всех этих романтических фильмах - от ненависти до любви один шаг и все такое. А на самом деле от ненависти до презрения, от презрения до безразличия. А безразличие еще хуже ненависти.
- С тобой было удобно. - Крис раскручивает последнюю деталь в системе Чунмёна. Абсолютная профнепригодность.
Перед глазами пелена, будто сердце на запястье раскрывается и выпускает из себя всю кровь, поэтому все плывет мутными картинками. Сухо требуется много сил и выдержки, чтобы сказать нормальным голосом: - Отвези меня в общежитие.
Чунмёну по-детски хочется пожаловаться Богу, что даже тот мальчик-проститутка попросил прощения, а Крису всего лишь жаль. Но он боится снова наткнуться на самозванца.
…
Сухо придумывает для себя установку. Необходимо чинить систему, многократно выведенную из строя, найти новые детали и втиснуть их в механизм, заменяя нерабочие старые. Необходимо перечеркнуть прошлое, Криса и забыть все как страшный дурной сон.
Когда Чунмён просыпается, ему кажется, что если сейчас открыть глаза, их выжжет утренним апокалипсическим солнцем. Когда шагает, ему кажется, что он вышагивает по тонкому тросу к бездне. Когда танцует, то на костылях... дышит - через пустой ингалятор... улыбается сквозь искаженное стекло... думает мыслями-осколками... время отсчитывает миллисекундами.
Сухо собирает себя по новой схеме: заменяет наивность подозрительностью, ампутирует атрофированные чувства, пытается прооперировать слабость, но она в противовес своей сущности оказывается сильной. Не вытравливается так же, как и Крис. Чунмёну в одно время становится все равно на собственную починку, но в его системе снова появляется Кёнсу, который всегда рядом, но приходит только тогда, когда совсем плохо. Как волшебник.
У Дио теплые губы, нет, горячие, хотя иногда бывают холодными, когда они открывают ночью окна нараспашку, впуская остывший после дня ветер. Сухо нравится обводить их контур, чувствовать приятную дрожь в животе, когда каждую подушечку пальцев одаривают бесплатными поцелуями. Но это так больно, все равно что тело лечат многочисленными уколами. Вроде помогает со временем, а все равно больно.
Чунмёну неизвестно, какие губы у Криса, но он помнит, насколько наточены его прикосновения - вспарывают без улик, изнутри.
Если бы это был фильм, тот романтический, о котором так мечтал Сухо, то обязательно случился бы счастливый до сладких слез конец. Или просто конец, но без горьких слез разочарования.
Сухо не знает, чем закончится его фильм, но знает, что пока не покончено с Крисом, хэппи энда не будет. Будут только шаги по тонкому тросу, пустой ингалятор и утраченная вера в Бога. Потому что все они самозванцы.