Название: Притворяться, что не больно
Автор: eddiedelete
Пейринг: Донхэ/Ынхёк, Шивон/Ынхёк
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Ангст
Предупреждения: ООС
Размер: миди
Описание: Так больно делить любимого человека с кем-то. Особенно если этот "кто-то" твой друг.
Размещение: запрещено
Часть 99.
На улице бушует ветер. Раздражающе свистит, бешено срывая с деревьев последние листья и катая их по заледеневшему асфальту. Донхэ увеличивает громкость на плеере, но громче не становится, потому что и так до предела. Он переворачивается на другой бок, плотно кутаясь в одеяло и поджимая колени к животу, как эмбрион в чреве у матери. Только в отличие от плода, не чувствует себя в тепле и таким же защищенным.
Громкости в наушниках не хватает, чтобы заглушить свист ветра. Недавно на город опустился сплошной туман, плотно срастаясь клубами грязно-белого дыма и скрывая собой крыши высотных зданий. Так красиво и загадочно. Донхэ некоторое время смотрит в окно, наслаждаясь сказочным видом, но внезапный сильный ветер все портит. Рвет огромные облака в клочья, воет на небо, словно призывает зиму. Раздражающе громко.
Ужасно хочется, чтобы музыка больно отбивала по барабанным перепонкам, отвлекая от депрессивных мыслей и съедающей боли в груди – слышать только любимую песню, которая стоит на повторе уже второй час, и чувствовать звонкую резь в ушах. А шумный ветер все портит.
Спать в зале на диване совсем неудобно, но спать с хёном еще хуже. Стоит лишь не так повернуться, Итук тут же просыпается и шикает на него, чтобы он перестал ворочаться. У лидера беспокойный сон, а Фиши не может спать спокойно - все время пинается и вздрагивает, словно ему снится кошмар. Итук не выдерживает и прогоняет его, спихивая с кровати. Кто там говорил про заботливого лидера?
Проходит уже приличное время, а Фиши все равно не может уснуть. Валяться без сна надоедает, поэтому он, потягиваясь, поднимается и идет на кухню. Приходится идти на ощупь, потому что в квартире темно, а выключатель находится в дальнем углу.
Добравшись до кухни более или менее без жертв, журнальная подставка не считается, Донхэ открывает холодильник в поисках чего-нибудь съестного. Пока просматривает продукты, понимает, что есть совершенно не хочется – в глотке и так застревает огромный ком накопившихся обид - на себя, на Шивона, на Хёка. До сих пор. Останавливает свой выбор на воде, чтобы прочистить пересохшее горло. Глоток прямо из бутылки заставляет гланды неприятно сжаться – слишком холодная. Фиши достает из шкафчика красивую кружку с эмблемой их группы и позолоченной ручкой, чтобы согреть воду в микроволновке. Больное горло ему ни к чему.
Неоновые цифры на таймере идут обратным ходом. Жаль, что нельзя так же отмотать свою жизнь. Отсчитать три месяца и ждать, пока они не вернутся на начальную позицию. Три месяца – вроде не такой большой срок, но его вполне хватает, чтобы изменить жизнь и измениться самому. Задумавшись, Донхэ пропускает последнюю секунду, чтобы выключить таймер самому, поэтому микроволновка издает три пищащих звука. Он достает кружку и внезапно чувствует боль в пальцах – обжигается. Посуда с грохотом падает на пол и раскалывается на две части. Вода разливается на брюки и стекает на пол. Она не горячая, чуть-чуть теплая, не то, что сама кружка, которая почему-то оказалась раскаленной.
- Что случилось? – Донхэ щурится, когда Итук включает свет. Он опускает голову вниз, рассматривая осколки разбитой кружки. Позолоченная ручка валяется где-то у стола.
- Разбилась, - односложно отвечает Фиши, переводя взгляд на свою руку. Пальцы краснеют, на указательном и среднем проступают едва заметные еще плоские волдыри.
Лидер поднимает с пола осколки и выкидывает в мусорный контейнер. Потом достает из шкафчика сухую тряпку и протягивает ее донсэну, чтобы тот обсушил пижамные брюки.
- Я просто хотел согреть воду, - словно оправдываясь, говорит Донхэ.
- Такие кружки не предназначены для микроволновок. Ты разве не видел, что она покрыта позолотой. Быстро нагревается.
Донхэ не стал говорить, что взял кружку, именно потому что у нее была красивая позолоченная ручка.
- Ты обжегся? – Лидер, наконец, замечает, как напряженно вытянуты пальцы младшего. Он хватает Фиши за руку, подталкивает к раковине и, включая воду, подставляет его ладонь под холодную струю. Кожу приятно покалывает, но ноющая боль никуда не уходит. На затылке теплое дыхание лидера и это немного успокаивает. Донхэ выключает воду и поворачивается к хёну.
- Спасибо.
Итук мягко улыбается, ероша его челку и заводя пряди волос чуть на бок.
- Меня зовут Ли Донхэ. Мне двадцать семь лет, но веду я себя как тринадцатилетний.
Фиши несильно ударяет хёна в плечо.
- Очень смешно, - надувается он через улыбку. В конце концов, на правду не обижаются.
- Садись за стол. Я согрею. – Чонсу наливает в электрический чайник оставшуюся воду из бутылки, ждет несколько секунд, а потом, щелкая по кнопке, наливает уже теплую воду в стакан. – Вот, держи, - лидер протягивает Фиши вместе со стаканом две светло-желтые таблетки.
- Это что? – Донхэ с интересом их рассматривает. Они круглые и большие, как пуговицы на зимней куртке, а еще пахнут апельсинами.
- Витамин С. Раствори в воде.
Фиши кивает, кидая одну в стакан, а вторую отправляет в рот. Первая таблетка шипит на поверхности, окрашивая воду в желтый цвет, а вторая - пузырится со слюной на языке. По зубам ударяет неприятной кислинкой, он морщится и догрызает таблетку как можно быстрее, глотая ее через силу. Лидер качает головой. Фиши иногда ведет себя хуже маленького ребенка. И такой же рассеянный.
- Я скоро поставлю на холодильник таймер-замок, чтобы вы прекратили ночную оккупацию кухни. – Итук заваривает себе зеленый чай и садится напротив донсэна. – Рука болит?
- Немного.
- Вчера звонил Шивон и передавал всем привет.
Фиши поднимает на лидера удивленный взгляд.
- Неожиданный переход, - усмехается он, стараясь не выдавать своего беспокойства. Сейчас, когда у них с Хёком окончательно все пошло наперекосяк, Донхэ хочет винить во всем только Шивона. Хотя в глубине души знает, что виноват, на самом деле, не только он.
- Я хотел плавно перейти к этой теме, но сон перевешивает, поэтому… Тебе не кажется, что ты сваливаешь на него все обиды и вину, совершенно не пытаясь его понять?
- Не кажется, - поджимая губы, отвечает Донхэ.
- Послушай, - лидер выпрямляется и говорит серьезным тоном, - думаешь, легко любить безответно пять лет? Просто представь, что ты влюблен в Хёка, а он принадлежит твоему другу. Ты не вмешиваешься в их отношения, пытаешься разлюбить, чтобы не портить дружбу, но не получается, потому что сердце отказывается полюбить кого-то другого. Как бы ты поступил? Смирился бы?
- Не знаю, но точно бы не… - Фиши внезапно прерывается, не договаривая. Он ведь никогда не думал об этом. Никогда не задумывался, что испытывал все это время Шивон. Цена дружбы внезапно падает.
- Знаешь, если бы это был кто-то другой, а не Хёк, я бы посоветовал тебе перестать цепляться за прошлое и попытаться принять Шивона. Может быть, даже его полюбить. Но ты и Хёкки так прочно срослись друг с другом, что я просто не представляю, как вы собираетесь теперь справляться со всем поодиночке.
- Хён, так только хуже. Когда ты про это говоришь.
- Прости. – Итук прикусывает нижнюю губу, понимая, что подбирает неправильные слова. – Мне так хочется дать дельный совет, но…это так сложно.
- Я слышал шум. Что-то разбилось?
Донхэ поворачивается и удивленно замечает вошедшего на кухню Хёка, который потирает сонные веки. Блондинистые волосы торчат во все стороны, в прядях застрял пух, на щеке розовый след от подушки. Выглядит от силы на лет восемнадцать. По кровеносным сосудам тут же разливается привычное тепло, предназначенное только для одного человека. Как не пытайся, но от прошлых чувств быстро не избавишься. Донхэ старается утихомирить сердце, которое внезапно забилось чаще. Когда взгляд Ынхёка более или менее фокусируется на нем, Фиши старательно отводит глаза, понимая, что смотрит на Хёка в упор.
- Просто у кого-то руки-крюки. – Итук выливает остатки чая в раковину и проходит мимо Хёкджэ, останавливаясь, чтобы убрать из его волос пуховое перышко. – Я спать, - сообщает он и выходит, оставляя парней наедине. Донхэ проклинает лидера, который кидает его в неудобной ситуации.
- Я…тоже пойду. - Видно, что Хёк чувствует себя неловко. Сначала топчется на пороге, а потом разворачивается.
Донхэ быстро встает из-за стола, чтобы поймать Хёка за запястье и развернуть к себе лицом. Не рассчитывая силу, сильно толкает его, придавливая к косяку двери и резко распахивая кофту.
- Ты что..? - Хёк пытается оттолкнуть Фиши, но тот лишь сильнее сжимает его тонкое запястье, оттягивая темно-синюю футболку за край.
- Это моя футболка, - сообщает он, пытаясь зацепиться взглядом за светло-карие глаза, которые смотрят сквозь него. Ему всегда нравилось, когда Хёк носил его вещи. Сложно объяснить почему, просто было безумно приятно видеть его в чем-то своем.
- Ну и что? Одел первую попавшуюся. – Хёк стряхивает руку Донхэ с футболки и застегивает кофту на пуговицу.
- Просто случайность? Первая попавшаяся и моя? – Донхэ стискивает его холодные пальцы, наверное, до боли. Крепко-крепко, чтобы они перестали дрожать. Что-то вязкое обжигает ладонь. Забытые ожоги снова начинают ныть, окрашиваясь из красного в темно-бордовый. В нос ударяет металлический запах, словно в воздухе выпаривают железо. Хёк внезапно вскрикивает и отдергивает руку, пряча бледные пальцы в рукаве кофты. Несколько капель крови разбиваются о пол.
- Что с рукой? – обеспокоенно спрашивает Донхэ и, совершенно забывая про их ссору, хватает Хёка за локоть, спуская рукав до запястья. Пальцы Хёкджэ в мелких порезах, один глубокий разрезает ладонь. Полу зажившая рана, не до конца затянутая кожей. Такая идеально прямая линия, словно аккуратно вычерченная острием ножа.
- Порезался. Ничего страшного, - Хёк, наконец-то, смотрит ему прямо в глаза. Не совсем уверенно. Фиши кажется, что Хёкки дышит под такт биения его сердца. И это до жути страшно. Словно они действительно навсегда связаны друг другом, но по какой-то дурацкой причине не могут быть вместе. – Отпустишь? - спрашивает тихо, почти шепчет.
Донхэ ослабляет хватку на локте, выпуская его из своих пальцев, а свою руку засовывает в карман пижамных брюк.
- Уже отпустил. – Получается двусмысленно, словно речь о другом. Хотя говорит Фиши конкретно о руке.
Хёк опускает плечи и, когда Донхэ делает шаг назад, чуть сгорбившись, выходит из кухни. Фиши провожает взглядом сутулую спину. Сказал, что не любит, а у самого такой затравленный вид, словно это от него отказался любимый человек. Фиши окончательно путается в своих мыслях. Может быть, сердце просто ищет отговорки, боясь принять отказ, поэтому придумывает всякое. Да и футболка...как будто может что-то значить.
Наверное, надо уже попытаться его забыть, вытравить из себя и заполнить кем-то другим... Но как бы не было с Хёком больно, без него намного больнее.
Часть 1010.
Проходит, наверное, всего минут пять-десять после того, как Хёкки покидает кухню, а в голове уже успевает пронестись столько мыслей, что просто невозможно зацепиться за определенную. Страх, обида, боль, уныние и прозрачная надежда приобретают одинаковую окраску, поэтому сложно различить, что же все-таки творится у него в душе.
Донхэ продолжает стоять на кухне, прислонившись к косяку двери и вытирая со своей ладони чужую кровь. Присутствие Хёка до сих пор ощущается – носом, кожей, глазами. Словно его фантом висит где-то в воздухе и не торопится раствориться. Фиши не знает, что делать, не может здраво рассуждать, потому что больше всего на свете в данную секунду охота броситься в свою старую комнату, из которой он сам себя выселил, и что-нибудь сказать Хёку – то, что могло бы все вернуть на прежние места.
Несколько бессонных ночей и разобранных мыслей вселяют в Донхэ недоверие в слова Ынхёка. Может быть, он просто не может принять правду, потому что слишком больно, но где-то на периферии подсознания мигает мысль, что Хёк просто лжет. Зная друга, такое вполне возможно. Хёкки очень часто придумывает нелепые отговорки, чтобы быть в ладу со своей совестью.
Чуть подумав, Донхэ выключает свет на кухне, проходит зал и заворачивает в сторону старой комнаты с твердым намерением поговорить с Хёком. В который раз. Перед дверью вся решимость куда-то пропадает. Он останавливает себя, отдергивает пальцы от деревянной ручки, а потом, когда проходит несколько долгих секунд, снова за нее хватается и тянет в свою сторону. Когда дверь открывается, прямо под ноги ему падает Хёк, видимо, он сидел на полу, привалившись к двери. На нем уже другая футболка, мятая и мешковатая, с пальцев одной руки свисает бинт в алых пятнах.
Донхэ внезапно смеется. Не истерично или озлобленно, а как обычно, по-детски искренне. Потому что у них самая неправильная дверь на Земле, потому что недавно он был буквально в таком же глупом положении, потому что Хёк смотрит смешным непонимающим взглядом, часто моргая, что выглядит очень забавно.
Через несколько секунд они смеются оба, отчего тепло разливается по всем рецепторам и каналам, ударяя в виски. Смеются из-за нелепости ситуации, негромко, чуть заглушено, скрывая смех за прижатыми ко рту ладонями. Хёк поднимается и, опираясь на здоровую руку, не успевает подхватить бинт, который падает с другой руки на пол. Он чуть бледнеет, потому что на ладони снова проступает кровь – а ее Хёк просто до ледяного ужаса не выносит.
- Помочь тебе? – спрашивает Донхэ, головой указывая на бинт.
Хёк поначалу колеблется, но кивает, поднимая уже непригодную марлевую повязку и комкая ее, кидает в контейнер для мусора, когда они входят в комнату.
Около двери Донхэ замечает склянки с йодом, зеленкой и еще какой-то прозрачной жидкостью, вату, бинты, пластыри – целый набор аптекаря. Фиши берет новый чистый бинт, вату и антисептик и подходит к их кровати, присаживаясь на краешек рядом с Хёком. Хёкджэ уже успел накинуть на себя кофту и застегнуть ее на все пуговицы, кроме верхней, потому что она так и не пришита. Донхэ старается не смотреть на его ключицы и сухие губы, переключая все свое внимание на больную руку. Царапин много и большинство зажило, но на ладони слишком глубокая и длинная – такие долго затягиваются. А еще и Донхэ остановил процесс заживления своими неосторожными хватками.
Фиши стряхивает бутылочку с антисептиком и, смачивая им комок ваты, проводит вокруг пореза. Хёк молчит, но видно, что ему неприятно и немного больно. Он крепко сжимает зубы, поджимая губы в тонкую линию и напрягая челюсть. Хёкки никогда не любил больницы, врачей и простое лечение в домашних условиях. Прочистив рану и обмотав руку друга бинтом, Фиши делает аккуратный узел, стараясь туго не стянуть.
- Готово.
- Спасибо. – Хёк, все это время сидевший, склонив голову вниз и пряча глаза за челкой, поднимает взгляд и смотрит прямо на Донхэ, уже не пытаясь спрятаться.
Фиши касается ладонью его щеки, большим пальцем стирая с уголка глаза невидимые морщинки. Сердце, словно подзарядившись, начинает быстро колотить о диафрагму своим маленьким и хрупким тельцем. Наверное, чувствует, что где-то рядом есть такое же маленькое, хрупкое и родное.
- Не надо, - жалобно тянет Хёкки, но вопреки словам не отталкивает, что снова вселяет хоть какую-то надежду. Если бы он отвернулся или нагрубил, было бы легче остановиться.
Расстояние между ними сокращается. Донхэ задерживается на секунду, медлит, но потом отбросив сомнения, целует Хёка, отчаянно впиваясь в его губы.
Ответь. Ответь. Ответь.
Скорее всего, действуют магнитные бури, которые разрушают привычный за эту неделю ход, потому что Хёк не отстраняется, а целует в ответ. Так же отчаянно и болезненно, царапая зубами чужие губы.
Захлестывает. Обоих сносит штормовыми волнами прямо в море, кидает из стороны в сторону. Будут биться о рифы и тонуть, пока не сломаются и задохнутся. Донхэ быстро расстегивает пуговицы на кофте Хёка, что не занимает много времени и труда, так как они выскальзывают с легкостью. Стянув с него, а потом с себя футболку, Фиши кладет руки на его плечи и укладывает на спину. Кожа к коже, так привычно и тепло.
Воздух сжимается, перекрывает дыхание. Хёк сам тянется к нему, обнимает за шею и притягивает в сорвавшийся поцелуй. Несмотря на то, что кислород в легких с каждой затяжкой заканчивается, дышать становится намного легче, потому что есть для кого. Есть с кем разделить свое дыхание.
Донхэ пальцами давит на выпирающие ребра Хёка, пусть грубо, но как в доказательство, что между ними сейчас это происходит, что это взаправду. Обожженная ладонь скользит по горячей коже и раскаляется до предела. Больно, больно, больно, но вместе с тем так сладко и хорошо. Хёк утыкается носом в его плечо, часто дышит, разогревая кожу Донхэ еще больше. Близость разгорается совершенно невыносимом пламенем внутри. Кожа плавится, губы в трещинках, кислород испаряется - не продохнуть.
А потом магнитные бури заканчиваются… Поцелуй прекращается так же внезапно, как и начинается. Спонтанность карается неловкостью.
- Если ты меня не любишь, то можешь просто полюбить заново. – Объятия Хёка тут же ослабевают, он отцепляет свои руки от шеи Фиши и откидывается на подушку, закрывая глаза. Молчание тянется длинным проводом, который тут же окручивается вокруг легких, перекрывая воздух.
- Просто скажи что-нибудь. – Донхэ ложится на него, щекой прикасаясь к груди, чтобы почувствовать как бьется его сердце. Быстро и испуганно.
- Это ни к чему не приведет, - тихо отвечает Хёк, продолжая лежать без движений – не отталкивает и не принимает. Нейтральность немного раздражает, потому что опять ничего непонятно. – Такое не вычеркивается. Я виноват, но не могу это исправить. Не могу просто извиниться и сделать вид, что ничего не произошло.
Фиши приподнимается и удивленно смотрит на Хёка. Впервые друг говорит что-то более похожее на правду, немного оголяет свои мысли. Хёкки резко открывает глаза, они блестят слезами и потухают, когда алмазные капельки скатываются по щекам. Донхэ не понимает, почему Хёку так сложно договориться с самим собой. Ведь Фиши смог простить, это не так трудно, как могло бы казаться.
- Я тебя простил. Просто попытайся сделать то же самое.
- Я не могу. – Хёк переворачивается на бок, из-за чего Донхэ приходится перелечь рядом с ним. Он смотрит на обнаженную спину друга, где проступают лопатки и четкая линия позвоночника. Донхэ пальцем прикасается к верхнему позвонку и скользит вдоль. Хёк вздрагивает и, высвобождая из-под ног одеяло, укрывается им, перекрывая к своему телу все доступы. – Сейчас – не могу.
- А если потом будет поздно? – не дождавшись ответа, Донхэ поднимается с кровати, натягивает на себя футболку и выходит. Опять без результатов, без определенности.
Время не лечит. Время просто обесцвечивает прошлые чувства. И больше всего на свете Донхэ боится, что его любовь к Хёку тоже обесцветится. Он просто напросто не уверен, что сможет подниматься каждый раз, когда Хёкки отталкивают его от себя.
ЭпилогЭпилог
Жизнь очень часто играет не по правилам. Словно даруя себя человеку, она имеет полное право над ним издеваться – то стремительно рваться вперед, не позволяя привыкнуть к произошедшим событиям, то замедляться до непозволительно тягостных секунд боли, когда это нужно меньше всего.
Донхэ чувствует себя опустошенным и очень уставшим. Столько всего наваливается на него за последние полгода - предательство друга, измена любимого человека, собственное мельтешение из крайности в крайность. Он просто не привык к такому объему неприятностей. Чувствуя, как это все разрывает его на части, Фиши в конце концов пытается разобраться хоть с какой-то частью собственных проблем, которые сдавливаются на шее колючими проводами. Которых много, но самых главных всего две.
Проблемой номер один (не по значимости) оказывается Шивон. Потому что он повсюду, даже там, где отсутствует. Донхэ уже с содроганием реагирует на оповещения об смс, наперед зная, что пишет ему только один человек. А ведь это простые сообщения с пожеланиями доброго утра, хорошего дня и спокойной ночи.
Наверное, совместные разъезды по пресс-конференциям помогают им хоть чуть-чуть уладить отношения между собой. Шивон перестает быть настойчивым и всякий раз заводить разговор о том, что любит, а Донхэ просто его прощает, потому что по определению не может долго ненавидеть. Единственное, их налаженные отношения портит разговор, который всплывает поздно ночью в отеле, когда они смотрят футбол по иностранному каналу.
- Разлюбить не так сложно, - внезапно говорит Донхэ, отвлекаясь от экрана. В запястье впивается браслет, который он стягивает на коже. Первым начинает разговор, провоцируя на откровение, а потом жалеет, потому что все равно безрезультатно. Ответ, как приговор, обжалованию не подлежит.
- Если ты сможешь разлюбить Хёка, наверное, тогда и я смогу разлюбить тебя. – Шивон грустно улыбается, и это так больно, когда искренняя печальная улыбка отпечатывается на сетчатке глаз и постоянно всплывает в памяти, заставляя Фиши чувствовать себя виноватым. А еще беспомощным. Потому что разлюбить Хёка, пусть пока и не полностью, кажется, с каждым днем у него получается все больше и больше. Но и относится к Шивону по-другому у него не получится. Он как старший брат, поэтому даже думать о том, чтобы полюбить его в прямом смысле ужасно неловко.
Донхэ надеется только на то, что Шивон влюбится в кого-то другого. Или просто его разлюбит.
Проблемой номер два является Хёкки. Точнее проблемой становятся их натянутые отношения. Теперь они окончательно разрывают общение между собой, изредка перекидываясь короткими словами по работе. Приходится как-то уживаться, потому что совместные выступления неизбежны. Поначалу было действительно тяжело, но потом Донхэ смирился и привык, хотя привыкание - самое дешевое из чувств.
Страшным открытием для Фиши становится тот факт, что его сердце уже не подпрыгивает всякий раз, когда он видит Хёка. Спокойно так бьется, размеренно, не выбивая из легких кислород. Значит, все-таки может жить без него. Непостоянное блудное сердце.
…
Донхэ без интереса ковыряет палочками в тарелке. Вроде хотел есть, даже не поленился встать посреди ночи, а теперь кусок в горло не лезет. Он поднимается из-за стола и вываливает содержимое в мусорный контейнер. Включает кран, набирает в ладони холодную воду и окунается в них лицом. Сон так и не нормализуется, потому что засыпает он по-прежнему долго, а когда все-таки удается окунуться в царство Морфея, его кошмарами возвращает обратно. Донхэ просыпается в поту, вцепившись пальцами в одеяло. Во сне он снова падает в черную пропасть, срываясь с земляного выступа. Потому что кто-то больно давит на пальцы, не позволяя ему забраться наверх.
Фиши вздрагивает от неожиданности, когда чувствует горячее дыхание на своей спине между лопатками, проходящее сквозь футболку горячим воздухом. Ему кажется, что он никогда в жизни не сможет забыть человека, которому оно принадлежит, несмотря на то, что от самого человека всеми силами старается отдалиться.
Хёкки сжимает в своих руках ткань его футболки по бокам, утыкаясь лбом в выпирающий позвонок.
- Прости меня. Прости, прости, прости, - доносит шепотом Хёкки до самого сердца, но внутрь не пробирается, потому что уже не пускают. – Я так виноват перед тобой. Прости, что не могу ничего изменить. - Донхэ поворачивается и смотрит на Хёка, который продолжает стоять с опущенной вниз головой. У него вот уже две недели новая прическа, но Фиши замечает это только два дня назад. А раньше бы заметил самым первым.
- Я же говорил тебе, что простил. Но это уже ничего не меняет.
Хёк медленно и тяжело поднимает голову, словно на нее давят тучами, и он поднимает ее против грозового сопротивления. В глазах нет слез, но они влажные в уголках и на яблоке выжженные красными линиями капилляров, наверное, пытается сдерживать.
- Мы можем быть хотя бы друзьями? – робко спрашивает, совсем неуверенно, вытирая кистью сорвавшуюся слезу с подбородка.
Донхэ пожимает плечами. И это не от равнодушия, а потому что действительно не знает – а могут ли? Слишком много всего произошло, что он уже не верит в счастливые отношения – ни в любовные, ни в дружеские.
Ынхёк стоит пару секунд, не двигаясь, а потом кивает головой и идет к выходу. Донхэ впивается ногтями в кожу ладоней, прикусывая зубами кончик языка. Тело насквозь пронзает наточенными ножами, задевая все жизненно важные органы. Такое чувство, что его бросают во второй раз.
- Хёкки, - останавливает он, решая для себя, что если не пойдет на компромисс с самим собой, то никчемное существование и безразличие ко всему продолжится. – Посидишь со мной, пока я поем? – просит он, чувствуя, как возвращается голод. Хёк, не говоря ни слова, садится на стул, одну ногу подбирая под себя, а вторую обнимает руками, сгибая в колене и утыкаясь в него подбородком.
Донхэ заливает лапшу подстывшей водой, о чем потом пожалеет, так как лапша будет недоваренной. А потом садится напротив Хёка, неловко уставившись за его плечо.
- А Тукки-хён не шутил, когда сказал про таймер на холодильник. Смотри!
Хёкки поворачивает голову, обращая внимание на белую коробочку, пристроенную около ручки. Время на циферблате идет назад, сообщая о том, что холодильник будет доступен только через два с половиной часа. Он поднимается со стула и дергает за ручку.
- Вот ведь тиран, - без удивления говорит Хёк, возвращаясь на место. – Помнишь, как он поставил таймер на кран в душе, чтобы мы мылись в ограниченное время?
- А для себя постоянно его отключал.
- Точно. А когда мы жаловались, говорил, что это лидерские привилегии.
Донхэ смеется, вспоминая тот случай.
За окном занимается рассвет, зимнее небо проясняется, а лучистые проблески света намекают на восходящее солнце. Донхэ приходится вывалить лапшу в мусорку во второй раз, потому что на вкус она как вязкое тесто. Хёк заваривает для них зеленый чай, который им приходится пить без ничего, потому что все вкусности в закрытом холодильнике. Они сидят так до полного рассвета. Первым на кухню выползает Чонсу и отключает таймер, сообщая, что ждать десять минут для него слишком долго. Потом, когда лидер узнает, что его донсэны не ранние пташки, а вообще не ложились, он отправляет их спать, обещая разбудить к обеду.
Донхэ и Хёк расходятся по комнатам – Хёкки в свою, а Донхэ в лидерскую обитель. Впервые расстаются с улыбкой. И почему-то Донхэ кажется, что еще не все потеряно. Может, во всем виновато светлое утро, вкусный чай и улыбающийся Хёкки, а может быть, в глубине души он просто на это надеется, потому что сколько бы он себя не обманывал, не пытался зашиться от прошлых чувств, с Хёком дышать намного легче.
...
В жизни не бывает счастливого или печального конца, потому что пока человек жив, он постоянно будет проходить эти два состояния, иногда перепрыгивая через счастье и задерживаясь два раза на горе, иногда наоборот, пропуская горе и наслаждаясь счастьем. Прописная истина: жизнь человека - неразрывная линия, которая окрашивается то в черный, то в белый.
Возможно, они смогут подружиться заново, потому что дружба терпит многое. Возможно, смогут снова полюбить друг друга, пуская свою любовь по новому маршруту, чтобы не повторять прошлых болезненных ошибок. Ведь когда жизнь двух людей связана очень тугой веревкой, сложно разорвать отношения окончательно. А может быть, ничего этого не произойдет – просто окончательно разойдутся, за полгода привыкшие жить отдельно. Кто знает.
В любом случае, это не конец. Все еще впереди.
Автор: eddiedelete
Пейринг: Донхэ/Ынхёк, Шивон/Ынхёк
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Ангст
Предупреждения: ООС
Размер: миди
Описание: Так больно делить любимого человека с кем-то. Особенно если этот "кто-то" твой друг.
Размещение: запрещено
- Ты меня любишь?
- Сегодня – нет. Но всегда могу полюбить вновь. Ты просто подожди чуть-чуть.
- Сегодня – нет. Но всегда могу полюбить вновь. Ты просто подожди чуть-чуть.
Часть 99.
На улице бушует ветер. Раздражающе свистит, бешено срывая с деревьев последние листья и катая их по заледеневшему асфальту. Донхэ увеличивает громкость на плеере, но громче не становится, потому что и так до предела. Он переворачивается на другой бок, плотно кутаясь в одеяло и поджимая колени к животу, как эмбрион в чреве у матери. Только в отличие от плода, не чувствует себя в тепле и таким же защищенным.
Громкости в наушниках не хватает, чтобы заглушить свист ветра. Недавно на город опустился сплошной туман, плотно срастаясь клубами грязно-белого дыма и скрывая собой крыши высотных зданий. Так красиво и загадочно. Донхэ некоторое время смотрит в окно, наслаждаясь сказочным видом, но внезапный сильный ветер все портит. Рвет огромные облака в клочья, воет на небо, словно призывает зиму. Раздражающе громко.
Ужасно хочется, чтобы музыка больно отбивала по барабанным перепонкам, отвлекая от депрессивных мыслей и съедающей боли в груди – слышать только любимую песню, которая стоит на повторе уже второй час, и чувствовать звонкую резь в ушах. А шумный ветер все портит.
Спать в зале на диване совсем неудобно, но спать с хёном еще хуже. Стоит лишь не так повернуться, Итук тут же просыпается и шикает на него, чтобы он перестал ворочаться. У лидера беспокойный сон, а Фиши не может спать спокойно - все время пинается и вздрагивает, словно ему снится кошмар. Итук не выдерживает и прогоняет его, спихивая с кровати. Кто там говорил про заботливого лидера?
Проходит уже приличное время, а Фиши все равно не может уснуть. Валяться без сна надоедает, поэтому он, потягиваясь, поднимается и идет на кухню. Приходится идти на ощупь, потому что в квартире темно, а выключатель находится в дальнем углу.
Добравшись до кухни более или менее без жертв, журнальная подставка не считается, Донхэ открывает холодильник в поисках чего-нибудь съестного. Пока просматривает продукты, понимает, что есть совершенно не хочется – в глотке и так застревает огромный ком накопившихся обид - на себя, на Шивона, на Хёка. До сих пор. Останавливает свой выбор на воде, чтобы прочистить пересохшее горло. Глоток прямо из бутылки заставляет гланды неприятно сжаться – слишком холодная. Фиши достает из шкафчика красивую кружку с эмблемой их группы и позолоченной ручкой, чтобы согреть воду в микроволновке. Больное горло ему ни к чему.
Неоновые цифры на таймере идут обратным ходом. Жаль, что нельзя так же отмотать свою жизнь. Отсчитать три месяца и ждать, пока они не вернутся на начальную позицию. Три месяца – вроде не такой большой срок, но его вполне хватает, чтобы изменить жизнь и измениться самому. Задумавшись, Донхэ пропускает последнюю секунду, чтобы выключить таймер самому, поэтому микроволновка издает три пищащих звука. Он достает кружку и внезапно чувствует боль в пальцах – обжигается. Посуда с грохотом падает на пол и раскалывается на две части. Вода разливается на брюки и стекает на пол. Она не горячая, чуть-чуть теплая, не то, что сама кружка, которая почему-то оказалась раскаленной.
- Что случилось? – Донхэ щурится, когда Итук включает свет. Он опускает голову вниз, рассматривая осколки разбитой кружки. Позолоченная ручка валяется где-то у стола.
- Разбилась, - односложно отвечает Фиши, переводя взгляд на свою руку. Пальцы краснеют, на указательном и среднем проступают едва заметные еще плоские волдыри.
Лидер поднимает с пола осколки и выкидывает в мусорный контейнер. Потом достает из шкафчика сухую тряпку и протягивает ее донсэну, чтобы тот обсушил пижамные брюки.
- Я просто хотел согреть воду, - словно оправдываясь, говорит Донхэ.
- Такие кружки не предназначены для микроволновок. Ты разве не видел, что она покрыта позолотой. Быстро нагревается.
Донхэ не стал говорить, что взял кружку, именно потому что у нее была красивая позолоченная ручка.
- Ты обжегся? – Лидер, наконец, замечает, как напряженно вытянуты пальцы младшего. Он хватает Фиши за руку, подталкивает к раковине и, включая воду, подставляет его ладонь под холодную струю. Кожу приятно покалывает, но ноющая боль никуда не уходит. На затылке теплое дыхание лидера и это немного успокаивает. Донхэ выключает воду и поворачивается к хёну.
- Спасибо.
Итук мягко улыбается, ероша его челку и заводя пряди волос чуть на бок.
- Меня зовут Ли Донхэ. Мне двадцать семь лет, но веду я себя как тринадцатилетний.
Фиши несильно ударяет хёна в плечо.
- Очень смешно, - надувается он через улыбку. В конце концов, на правду не обижаются.
- Садись за стол. Я согрею. – Чонсу наливает в электрический чайник оставшуюся воду из бутылки, ждет несколько секунд, а потом, щелкая по кнопке, наливает уже теплую воду в стакан. – Вот, держи, - лидер протягивает Фиши вместе со стаканом две светло-желтые таблетки.
- Это что? – Донхэ с интересом их рассматривает. Они круглые и большие, как пуговицы на зимней куртке, а еще пахнут апельсинами.
- Витамин С. Раствори в воде.
Фиши кивает, кидая одну в стакан, а вторую отправляет в рот. Первая таблетка шипит на поверхности, окрашивая воду в желтый цвет, а вторая - пузырится со слюной на языке. По зубам ударяет неприятной кислинкой, он морщится и догрызает таблетку как можно быстрее, глотая ее через силу. Лидер качает головой. Фиши иногда ведет себя хуже маленького ребенка. И такой же рассеянный.
- Я скоро поставлю на холодильник таймер-замок, чтобы вы прекратили ночную оккупацию кухни. – Итук заваривает себе зеленый чай и садится напротив донсэна. – Рука болит?
- Немного.
- Вчера звонил Шивон и передавал всем привет.
Фиши поднимает на лидера удивленный взгляд.
- Неожиданный переход, - усмехается он, стараясь не выдавать своего беспокойства. Сейчас, когда у них с Хёком окончательно все пошло наперекосяк, Донхэ хочет винить во всем только Шивона. Хотя в глубине души знает, что виноват, на самом деле, не только он.
- Я хотел плавно перейти к этой теме, но сон перевешивает, поэтому… Тебе не кажется, что ты сваливаешь на него все обиды и вину, совершенно не пытаясь его понять?
- Не кажется, - поджимая губы, отвечает Донхэ.
- Послушай, - лидер выпрямляется и говорит серьезным тоном, - думаешь, легко любить безответно пять лет? Просто представь, что ты влюблен в Хёка, а он принадлежит твоему другу. Ты не вмешиваешься в их отношения, пытаешься разлюбить, чтобы не портить дружбу, но не получается, потому что сердце отказывается полюбить кого-то другого. Как бы ты поступил? Смирился бы?
- Не знаю, но точно бы не… - Фиши внезапно прерывается, не договаривая. Он ведь никогда не думал об этом. Никогда не задумывался, что испытывал все это время Шивон. Цена дружбы внезапно падает.
- Знаешь, если бы это был кто-то другой, а не Хёк, я бы посоветовал тебе перестать цепляться за прошлое и попытаться принять Шивона. Может быть, даже его полюбить. Но ты и Хёкки так прочно срослись друг с другом, что я просто не представляю, как вы собираетесь теперь справляться со всем поодиночке.
- Хён, так только хуже. Когда ты про это говоришь.
- Прости. – Итук прикусывает нижнюю губу, понимая, что подбирает неправильные слова. – Мне так хочется дать дельный совет, но…это так сложно.
- Я слышал шум. Что-то разбилось?
Донхэ поворачивается и удивленно замечает вошедшего на кухню Хёка, который потирает сонные веки. Блондинистые волосы торчат во все стороны, в прядях застрял пух, на щеке розовый след от подушки. Выглядит от силы на лет восемнадцать. По кровеносным сосудам тут же разливается привычное тепло, предназначенное только для одного человека. Как не пытайся, но от прошлых чувств быстро не избавишься. Донхэ старается утихомирить сердце, которое внезапно забилось чаще. Когда взгляд Ынхёка более или менее фокусируется на нем, Фиши старательно отводит глаза, понимая, что смотрит на Хёка в упор.
- Просто у кого-то руки-крюки. – Итук выливает остатки чая в раковину и проходит мимо Хёкджэ, останавливаясь, чтобы убрать из его волос пуховое перышко. – Я спать, - сообщает он и выходит, оставляя парней наедине. Донхэ проклинает лидера, который кидает его в неудобной ситуации.
- Я…тоже пойду. - Видно, что Хёк чувствует себя неловко. Сначала топчется на пороге, а потом разворачивается.
Донхэ быстро встает из-за стола, чтобы поймать Хёка за запястье и развернуть к себе лицом. Не рассчитывая силу, сильно толкает его, придавливая к косяку двери и резко распахивая кофту.
- Ты что..? - Хёк пытается оттолкнуть Фиши, но тот лишь сильнее сжимает его тонкое запястье, оттягивая темно-синюю футболку за край.
- Это моя футболка, - сообщает он, пытаясь зацепиться взглядом за светло-карие глаза, которые смотрят сквозь него. Ему всегда нравилось, когда Хёк носил его вещи. Сложно объяснить почему, просто было безумно приятно видеть его в чем-то своем.
- Ну и что? Одел первую попавшуюся. – Хёк стряхивает руку Донхэ с футболки и застегивает кофту на пуговицу.
- Просто случайность? Первая попавшаяся и моя? – Донхэ стискивает его холодные пальцы, наверное, до боли. Крепко-крепко, чтобы они перестали дрожать. Что-то вязкое обжигает ладонь. Забытые ожоги снова начинают ныть, окрашиваясь из красного в темно-бордовый. В нос ударяет металлический запах, словно в воздухе выпаривают железо. Хёк внезапно вскрикивает и отдергивает руку, пряча бледные пальцы в рукаве кофты. Несколько капель крови разбиваются о пол.
- Что с рукой? – обеспокоенно спрашивает Донхэ и, совершенно забывая про их ссору, хватает Хёка за локоть, спуская рукав до запястья. Пальцы Хёкджэ в мелких порезах, один глубокий разрезает ладонь. Полу зажившая рана, не до конца затянутая кожей. Такая идеально прямая линия, словно аккуратно вычерченная острием ножа.
- Порезался. Ничего страшного, - Хёк, наконец-то, смотрит ему прямо в глаза. Не совсем уверенно. Фиши кажется, что Хёкки дышит под такт биения его сердца. И это до жути страшно. Словно они действительно навсегда связаны друг другом, но по какой-то дурацкой причине не могут быть вместе. – Отпустишь? - спрашивает тихо, почти шепчет.
Донхэ ослабляет хватку на локте, выпуская его из своих пальцев, а свою руку засовывает в карман пижамных брюк.
- Уже отпустил. – Получается двусмысленно, словно речь о другом. Хотя говорит Фиши конкретно о руке.
Хёк опускает плечи и, когда Донхэ делает шаг назад, чуть сгорбившись, выходит из кухни. Фиши провожает взглядом сутулую спину. Сказал, что не любит, а у самого такой затравленный вид, словно это от него отказался любимый человек. Фиши окончательно путается в своих мыслях. Может быть, сердце просто ищет отговорки, боясь принять отказ, поэтому придумывает всякое. Да и футболка...как будто может что-то значить.
Наверное, надо уже попытаться его забыть, вытравить из себя и заполнить кем-то другим... Но как бы не было с Хёком больно, без него намного больнее.
Часть 1010.
Проходит, наверное, всего минут пять-десять после того, как Хёкки покидает кухню, а в голове уже успевает пронестись столько мыслей, что просто невозможно зацепиться за определенную. Страх, обида, боль, уныние и прозрачная надежда приобретают одинаковую окраску, поэтому сложно различить, что же все-таки творится у него в душе.
Донхэ продолжает стоять на кухне, прислонившись к косяку двери и вытирая со своей ладони чужую кровь. Присутствие Хёка до сих пор ощущается – носом, кожей, глазами. Словно его фантом висит где-то в воздухе и не торопится раствориться. Фиши не знает, что делать, не может здраво рассуждать, потому что больше всего на свете в данную секунду охота броситься в свою старую комнату, из которой он сам себя выселил, и что-нибудь сказать Хёку – то, что могло бы все вернуть на прежние места.
Несколько бессонных ночей и разобранных мыслей вселяют в Донхэ недоверие в слова Ынхёка. Может быть, он просто не может принять правду, потому что слишком больно, но где-то на периферии подсознания мигает мысль, что Хёк просто лжет. Зная друга, такое вполне возможно. Хёкки очень часто придумывает нелепые отговорки, чтобы быть в ладу со своей совестью.
Чуть подумав, Донхэ выключает свет на кухне, проходит зал и заворачивает в сторону старой комнаты с твердым намерением поговорить с Хёком. В который раз. Перед дверью вся решимость куда-то пропадает. Он останавливает себя, отдергивает пальцы от деревянной ручки, а потом, когда проходит несколько долгих секунд, снова за нее хватается и тянет в свою сторону. Когда дверь открывается, прямо под ноги ему падает Хёк, видимо, он сидел на полу, привалившись к двери. На нем уже другая футболка, мятая и мешковатая, с пальцев одной руки свисает бинт в алых пятнах.
Донхэ внезапно смеется. Не истерично или озлобленно, а как обычно, по-детски искренне. Потому что у них самая неправильная дверь на Земле, потому что недавно он был буквально в таком же глупом положении, потому что Хёк смотрит смешным непонимающим взглядом, часто моргая, что выглядит очень забавно.
Через несколько секунд они смеются оба, отчего тепло разливается по всем рецепторам и каналам, ударяя в виски. Смеются из-за нелепости ситуации, негромко, чуть заглушено, скрывая смех за прижатыми ко рту ладонями. Хёк поднимается и, опираясь на здоровую руку, не успевает подхватить бинт, который падает с другой руки на пол. Он чуть бледнеет, потому что на ладони снова проступает кровь – а ее Хёк просто до ледяного ужаса не выносит.
- Помочь тебе? – спрашивает Донхэ, головой указывая на бинт.
Хёк поначалу колеблется, но кивает, поднимая уже непригодную марлевую повязку и комкая ее, кидает в контейнер для мусора, когда они входят в комнату.
Около двери Донхэ замечает склянки с йодом, зеленкой и еще какой-то прозрачной жидкостью, вату, бинты, пластыри – целый набор аптекаря. Фиши берет новый чистый бинт, вату и антисептик и подходит к их кровати, присаживаясь на краешек рядом с Хёком. Хёкджэ уже успел накинуть на себя кофту и застегнуть ее на все пуговицы, кроме верхней, потому что она так и не пришита. Донхэ старается не смотреть на его ключицы и сухие губы, переключая все свое внимание на больную руку. Царапин много и большинство зажило, но на ладони слишком глубокая и длинная – такие долго затягиваются. А еще и Донхэ остановил процесс заживления своими неосторожными хватками.
Фиши стряхивает бутылочку с антисептиком и, смачивая им комок ваты, проводит вокруг пореза. Хёк молчит, но видно, что ему неприятно и немного больно. Он крепко сжимает зубы, поджимая губы в тонкую линию и напрягая челюсть. Хёкки никогда не любил больницы, врачей и простое лечение в домашних условиях. Прочистив рану и обмотав руку друга бинтом, Фиши делает аккуратный узел, стараясь туго не стянуть.
- Готово.
- Спасибо. – Хёк, все это время сидевший, склонив голову вниз и пряча глаза за челкой, поднимает взгляд и смотрит прямо на Донхэ, уже не пытаясь спрятаться.
Фиши касается ладонью его щеки, большим пальцем стирая с уголка глаза невидимые морщинки. Сердце, словно подзарядившись, начинает быстро колотить о диафрагму своим маленьким и хрупким тельцем. Наверное, чувствует, что где-то рядом есть такое же маленькое, хрупкое и родное.
- Не надо, - жалобно тянет Хёкки, но вопреки словам не отталкивает, что снова вселяет хоть какую-то надежду. Если бы он отвернулся или нагрубил, было бы легче остановиться.
Расстояние между ними сокращается. Донхэ задерживается на секунду, медлит, но потом отбросив сомнения, целует Хёка, отчаянно впиваясь в его губы.
Ответь. Ответь. Ответь.
Скорее всего, действуют магнитные бури, которые разрушают привычный за эту неделю ход, потому что Хёк не отстраняется, а целует в ответ. Так же отчаянно и болезненно, царапая зубами чужие губы.
Захлестывает. Обоих сносит штормовыми волнами прямо в море, кидает из стороны в сторону. Будут биться о рифы и тонуть, пока не сломаются и задохнутся. Донхэ быстро расстегивает пуговицы на кофте Хёка, что не занимает много времени и труда, так как они выскальзывают с легкостью. Стянув с него, а потом с себя футболку, Фиши кладет руки на его плечи и укладывает на спину. Кожа к коже, так привычно и тепло.
Воздух сжимается, перекрывает дыхание. Хёк сам тянется к нему, обнимает за шею и притягивает в сорвавшийся поцелуй. Несмотря на то, что кислород в легких с каждой затяжкой заканчивается, дышать становится намного легче, потому что есть для кого. Есть с кем разделить свое дыхание.
Донхэ пальцами давит на выпирающие ребра Хёка, пусть грубо, но как в доказательство, что между ними сейчас это происходит, что это взаправду. Обожженная ладонь скользит по горячей коже и раскаляется до предела. Больно, больно, больно, но вместе с тем так сладко и хорошо. Хёк утыкается носом в его плечо, часто дышит, разогревая кожу Донхэ еще больше. Близость разгорается совершенно невыносимом пламенем внутри. Кожа плавится, губы в трещинках, кислород испаряется - не продохнуть.
А потом магнитные бури заканчиваются… Поцелуй прекращается так же внезапно, как и начинается. Спонтанность карается неловкостью.
- Если ты меня не любишь, то можешь просто полюбить заново. – Объятия Хёка тут же ослабевают, он отцепляет свои руки от шеи Фиши и откидывается на подушку, закрывая глаза. Молчание тянется длинным проводом, который тут же окручивается вокруг легких, перекрывая воздух.
- Просто скажи что-нибудь. – Донхэ ложится на него, щекой прикасаясь к груди, чтобы почувствовать как бьется его сердце. Быстро и испуганно.
- Это ни к чему не приведет, - тихо отвечает Хёк, продолжая лежать без движений – не отталкивает и не принимает. Нейтральность немного раздражает, потому что опять ничего непонятно. – Такое не вычеркивается. Я виноват, но не могу это исправить. Не могу просто извиниться и сделать вид, что ничего не произошло.
Фиши приподнимается и удивленно смотрит на Хёка. Впервые друг говорит что-то более похожее на правду, немного оголяет свои мысли. Хёкки резко открывает глаза, они блестят слезами и потухают, когда алмазные капельки скатываются по щекам. Донхэ не понимает, почему Хёку так сложно договориться с самим собой. Ведь Фиши смог простить, это не так трудно, как могло бы казаться.
- Я тебя простил. Просто попытайся сделать то же самое.
- Я не могу. – Хёк переворачивается на бок, из-за чего Донхэ приходится перелечь рядом с ним. Он смотрит на обнаженную спину друга, где проступают лопатки и четкая линия позвоночника. Донхэ пальцем прикасается к верхнему позвонку и скользит вдоль. Хёк вздрагивает и, высвобождая из-под ног одеяло, укрывается им, перекрывая к своему телу все доступы. – Сейчас – не могу.
- А если потом будет поздно? – не дождавшись ответа, Донхэ поднимается с кровати, натягивает на себя футболку и выходит. Опять без результатов, без определенности.
Время не лечит. Время просто обесцвечивает прошлые чувства. И больше всего на свете Донхэ боится, что его любовь к Хёку тоже обесцветится. Он просто напросто не уверен, что сможет подниматься каждый раз, когда Хёкки отталкивают его от себя.
ЭпилогЭпилог
Жизнь очень часто играет не по правилам. Словно даруя себя человеку, она имеет полное право над ним издеваться – то стремительно рваться вперед, не позволяя привыкнуть к произошедшим событиям, то замедляться до непозволительно тягостных секунд боли, когда это нужно меньше всего.
Донхэ чувствует себя опустошенным и очень уставшим. Столько всего наваливается на него за последние полгода - предательство друга, измена любимого человека, собственное мельтешение из крайности в крайность. Он просто не привык к такому объему неприятностей. Чувствуя, как это все разрывает его на части, Фиши в конце концов пытается разобраться хоть с какой-то частью собственных проблем, которые сдавливаются на шее колючими проводами. Которых много, но самых главных всего две.
Проблемой номер один (не по значимости) оказывается Шивон. Потому что он повсюду, даже там, где отсутствует. Донхэ уже с содроганием реагирует на оповещения об смс, наперед зная, что пишет ему только один человек. А ведь это простые сообщения с пожеланиями доброго утра, хорошего дня и спокойной ночи.
Наверное, совместные разъезды по пресс-конференциям помогают им хоть чуть-чуть уладить отношения между собой. Шивон перестает быть настойчивым и всякий раз заводить разговор о том, что любит, а Донхэ просто его прощает, потому что по определению не может долго ненавидеть. Единственное, их налаженные отношения портит разговор, который всплывает поздно ночью в отеле, когда они смотрят футбол по иностранному каналу.
- Разлюбить не так сложно, - внезапно говорит Донхэ, отвлекаясь от экрана. В запястье впивается браслет, который он стягивает на коже. Первым начинает разговор, провоцируя на откровение, а потом жалеет, потому что все равно безрезультатно. Ответ, как приговор, обжалованию не подлежит.
- Если ты сможешь разлюбить Хёка, наверное, тогда и я смогу разлюбить тебя. – Шивон грустно улыбается, и это так больно, когда искренняя печальная улыбка отпечатывается на сетчатке глаз и постоянно всплывает в памяти, заставляя Фиши чувствовать себя виноватым. А еще беспомощным. Потому что разлюбить Хёка, пусть пока и не полностью, кажется, с каждым днем у него получается все больше и больше. Но и относится к Шивону по-другому у него не получится. Он как старший брат, поэтому даже думать о том, чтобы полюбить его в прямом смысле ужасно неловко.
Донхэ надеется только на то, что Шивон влюбится в кого-то другого. Или просто его разлюбит.
Проблемой номер два является Хёкки. Точнее проблемой становятся их натянутые отношения. Теперь они окончательно разрывают общение между собой, изредка перекидываясь короткими словами по работе. Приходится как-то уживаться, потому что совместные выступления неизбежны. Поначалу было действительно тяжело, но потом Донхэ смирился и привык, хотя привыкание - самое дешевое из чувств.
Страшным открытием для Фиши становится тот факт, что его сердце уже не подпрыгивает всякий раз, когда он видит Хёка. Спокойно так бьется, размеренно, не выбивая из легких кислород. Значит, все-таки может жить без него. Непостоянное блудное сердце.
…
Донхэ без интереса ковыряет палочками в тарелке. Вроде хотел есть, даже не поленился встать посреди ночи, а теперь кусок в горло не лезет. Он поднимается из-за стола и вываливает содержимое в мусорный контейнер. Включает кран, набирает в ладони холодную воду и окунается в них лицом. Сон так и не нормализуется, потому что засыпает он по-прежнему долго, а когда все-таки удается окунуться в царство Морфея, его кошмарами возвращает обратно. Донхэ просыпается в поту, вцепившись пальцами в одеяло. Во сне он снова падает в черную пропасть, срываясь с земляного выступа. Потому что кто-то больно давит на пальцы, не позволяя ему забраться наверх.
Фиши вздрагивает от неожиданности, когда чувствует горячее дыхание на своей спине между лопатками, проходящее сквозь футболку горячим воздухом. Ему кажется, что он никогда в жизни не сможет забыть человека, которому оно принадлежит, несмотря на то, что от самого человека всеми силами старается отдалиться.
Хёкки сжимает в своих руках ткань его футболки по бокам, утыкаясь лбом в выпирающий позвонок.
- Прости меня. Прости, прости, прости, - доносит шепотом Хёкки до самого сердца, но внутрь не пробирается, потому что уже не пускают. – Я так виноват перед тобой. Прости, что не могу ничего изменить. - Донхэ поворачивается и смотрит на Хёка, который продолжает стоять с опущенной вниз головой. У него вот уже две недели новая прическа, но Фиши замечает это только два дня назад. А раньше бы заметил самым первым.
- Я же говорил тебе, что простил. Но это уже ничего не меняет.
Хёк медленно и тяжело поднимает голову, словно на нее давят тучами, и он поднимает ее против грозового сопротивления. В глазах нет слез, но они влажные в уголках и на яблоке выжженные красными линиями капилляров, наверное, пытается сдерживать.
- Мы можем быть хотя бы друзьями? – робко спрашивает, совсем неуверенно, вытирая кистью сорвавшуюся слезу с подбородка.
Донхэ пожимает плечами. И это не от равнодушия, а потому что действительно не знает – а могут ли? Слишком много всего произошло, что он уже не верит в счастливые отношения – ни в любовные, ни в дружеские.
Ынхёк стоит пару секунд, не двигаясь, а потом кивает головой и идет к выходу. Донхэ впивается ногтями в кожу ладоней, прикусывая зубами кончик языка. Тело насквозь пронзает наточенными ножами, задевая все жизненно важные органы. Такое чувство, что его бросают во второй раз.
- Хёкки, - останавливает он, решая для себя, что если не пойдет на компромисс с самим собой, то никчемное существование и безразличие ко всему продолжится. – Посидишь со мной, пока я поем? – просит он, чувствуя, как возвращается голод. Хёк, не говоря ни слова, садится на стул, одну ногу подбирая под себя, а вторую обнимает руками, сгибая в колене и утыкаясь в него подбородком.
Донхэ заливает лапшу подстывшей водой, о чем потом пожалеет, так как лапша будет недоваренной. А потом садится напротив Хёка, неловко уставившись за его плечо.
- А Тукки-хён не шутил, когда сказал про таймер на холодильник. Смотри!
Хёкки поворачивает голову, обращая внимание на белую коробочку, пристроенную около ручки. Время на циферблате идет назад, сообщая о том, что холодильник будет доступен только через два с половиной часа. Он поднимается со стула и дергает за ручку.
- Вот ведь тиран, - без удивления говорит Хёк, возвращаясь на место. – Помнишь, как он поставил таймер на кран в душе, чтобы мы мылись в ограниченное время?
- А для себя постоянно его отключал.
- Точно. А когда мы жаловались, говорил, что это лидерские привилегии.
Донхэ смеется, вспоминая тот случай.
За окном занимается рассвет, зимнее небо проясняется, а лучистые проблески света намекают на восходящее солнце. Донхэ приходится вывалить лапшу в мусорку во второй раз, потому что на вкус она как вязкое тесто. Хёк заваривает для них зеленый чай, который им приходится пить без ничего, потому что все вкусности в закрытом холодильнике. Они сидят так до полного рассвета. Первым на кухню выползает Чонсу и отключает таймер, сообщая, что ждать десять минут для него слишком долго. Потом, когда лидер узнает, что его донсэны не ранние пташки, а вообще не ложились, он отправляет их спать, обещая разбудить к обеду.
Донхэ и Хёк расходятся по комнатам – Хёкки в свою, а Донхэ в лидерскую обитель. Впервые расстаются с улыбкой. И почему-то Донхэ кажется, что еще не все потеряно. Может, во всем виновато светлое утро, вкусный чай и улыбающийся Хёкки, а может быть, в глубине души он просто на это надеется, потому что сколько бы он себя не обманывал, не пытался зашиться от прошлых чувств, с Хёком дышать намного легче.
...
В жизни не бывает счастливого или печального конца, потому что пока человек жив, он постоянно будет проходить эти два состояния, иногда перепрыгивая через счастье и задерживаясь два раза на горе, иногда наоборот, пропуская горе и наслаждаясь счастьем. Прописная истина: жизнь человека - неразрывная линия, которая окрашивается то в черный, то в белый.
Возможно, они смогут подружиться заново, потому что дружба терпит многое. Возможно, смогут снова полюбить друг друга, пуская свою любовь по новому маршруту, чтобы не повторять прошлых болезненных ошибок. Ведь когда жизнь двух людей связана очень тугой веревкой, сложно разорвать отношения окончательно. А может быть, ничего этого не произойдет – просто окончательно разойдутся, за полгода привыкшие жить отдельно. Кто знает.
В любом случае, это не конец. Все еще впереди.
У меня аж сердце сжималось пока я читала, а разжалобить бесчувственного чурбана вроде меня задача не из легкий.
Конец... Как же я люблю когда все не сводят к банальному хэппи энду. Как же я обожаю когда....
В общем если это было бы книгой, то я затаскала бы её до дыр перечитывая каждый раз.
спасибо вам за прочтение^^
К сожалению определенные обстоятельства в виде пар немного тормозят этот процесс, но скоро я доберусь и до новых... Думаю....